Мервин Пик - Титус Гроан [liters]

Ныне же, солнечное утро поздней осени сообщало стене настроение, пробудившее в душе Киды ответный отклик. Впрочем, взглянув на стену, еще искрившуюся после обильного ночного дождя, Кида мгновенно увидела и мужчину, сидевшего у стены, отбрасывая на нее утреннюю тень. Держа в руке ветку, он что-то вырезал из нее ножом. И хоть это Брейгон сидел там, Брейгон поднял взгляд, когда она растворила дверь, Кида не вскрикнула в страхе, не ощутила ни стыда, ни тревоги, но смотрела на него спокойно и счастливо, видя в нем лишь человека, сидящего у сверкающей стены, мужчину, стругающего ветку, – мужчину, которого ей так не терпелось увидеть еще хоть раз.

Он остался сидеть, Кида сама подошла к нему и присела рядом. Голова у Брейгона была крупная, как и тело; крепко сбитый, он оставлял впечатление сгущенной энергии и силы. Плотные пряди волос покрывали голову.

– Давно ли, Брейгон, сидишь ты здесь на угреве с веткой?

– Недавно.

– Зачем ты пришел?

– Чтобы увидеть тебя.

– Как ты узнал, что я возвратилась?

– Я понял вдруг, что не могу больше работать.

– Ты забросил ваяние? – спросила Кида.

– Я не видел того, что делаю. Только лицо твое там, где была скульптура.

Кида вздохнула так глубоко и прерывисто, что ей пришлось прижать к груди руку, дабы умерить порожденную вздохом боль.

– И ты явился сюда?

– Не сразу. Я знал, что Рантель увидит тебя, едва ты пройдешь ворота Внешней Стены, потому что каждую ночь он прятался в скалах, подстерегая тебя. Знал, что он будет с тобой. Но сюда я пришел, чтобы спросить его, где он нашел для тебя пристанище на ночь, куда ты пошла – мне ведь известно, что дом на Топкой Площади отнят у тебя законом. А придя сюда с час назад, я увидел на двери призрак твоего лица, счастливого, – вот я и стал ждать тебя здесь. Ты счастлива, Кида?

– Да, – сказала она.

– Живя в замке, ты боялась вернуться, но теперь ты здесь и ничего не боишься. Я вижу это, – сказал он. – Ты поняла, что любишь. Ты любишь его?

– Не знаю. Не могу понять. Я словно попала на седьмое небо, такая во мне радость. Я не способна сказать, люблю я его или нет, или это весь мир я люблю с такой силой – воздух, дождь, выпавший ночью, и страсть, которая раскрывается, словно цветок, прорывая тугой бутон. Ах, Брейгон, я ничего не знаю. Если я люблю Рантеля, то и тебя я тоже люблю. Глядя сейчас на тебя, на твою прижатую ко лбу руку, на чуть приметное шевеление губ, я люблю тебя одного. Люблю за то, что ты не заплакал от гнева, не разодрал свою душу в клочья, отыскав меня здесь. За то, как ты сидел здесь один, ах, Брейгон, и вырезал что-то из ветки, ожидая, ничего не боясь и все понимая – не знаю, почему, ведь я еще не рассказала тебе о том, что вдруг переменило меня.

Она прислонилась спиною к стене и утреннее солнце выбелило ее лицо.

– Сильно я изменилась? – спросила она.

– Ты вырвалась на свободу, – ответил он.

– Брейгон, – вскричала она, – это ты – ты, ты, тот кого я люблю.

И Кида стиснула руки.

– Мне больно за вас обоих, но эта боль наполняет меня счастьем. Я должна сказать тебе правду, Брейгон. Я люблю все на свете – боль, все-все, потому что теперь я способна видеть их сверху, ибо что-то случилось и я прояснилась – прояснилась, Брейгон. Но тебя я люблю сильнее всего. Только тебя.

Словно не слыша, он повертел в руках ветку и глянул на Киду.

Тяжкая голова его лежала, откинувшись, на стене, но едва повернув ее к Киде, он сразу закрыл глаза.

– Кида, – сказал он, – я буду ждать тебя этой ночью. В травянистой ложбине, к которой спускается Извитой Лес. Ты помнишь ее?

– Я приду, – сказала она. И при этих словах воздух, еще разделявший их лица, похолодел – стальное лезвие длинного ножа ударило в камень меж ними и обломилось.

Рантель стоял перед ними, дрожа.

– У меня есть еще один нож, – сказал он чуть слышно. – Немного длиннее этого. И к вечеру, когда мы сойдемся в ложбине, он станет еще острее. Нынче полнолуние. Кида! Ах, Кида! Как же ты все забыла?

Брейгон встал. Он сделал один только шаг, заслонив своим телом Киду. Она, оставаясь неподвижной, закрыла глаза.

– Это сильнее меня, – сказала она. – Сильнее. Я счастлива.

Брейгон стоял перед соперником. Говорил он через плечо, не отрывая глаз от врага.

– Он прав. Встретимся на закате. Один из нас вернется к тебе.

И тогда Кида схватилась руками за голову.

– Нет, нет, нет, нет! – закричала она. Однако она знала, что так и случится, и притихла, прислонясь к стене и опустив на грудь голову, так что волосы скрыли ее лицо.

Двое мужчин отошли от нее, понимая, что не смогут быть с нею в этот несчастный день. Им надлежало заняться оружием. Рантель ушел в хижину, но через минуту вернулся, уже в плаще, и приблизился к Киде.

– Я не понимаю твоей любви, – сказал он.

Кида подняла взгляд, увидела голову Рантеля, гордо сидящую на шее, волосы, схожие со сметанной из тьмы копной.

Она не ответила. Она видела в нем только силу, высокие скулы, огненные глаза. Только молодость.

– Вина на мне, – сказала она. – Это я должна умереть. И я умру, – поспешно добавила она. – Скоро – но сейчас, что сейчас происходит со мной? Я не способна проникнуться ни гневом, ни ненавистью – ни даже мукой и смертью. Прости меня. Прости.

Потянувшись, Кида взяла его за руку с зажатым в ней кинжалом.

– Не знаю, не понимаю, – сказала она. – Не думаю, что все это в нашей власти.

Кида отпустила руку Рантеля, и он, дойдя вдоль высокой стены до места, где та изгибалась, исчез за поворотом.

Брейгон тоже уже скрылся из виду. Глаза Киды затуманились.

– Кида, – сказала она себе. – Кида, ведь это трагедия. Но слова ее еще бессмысленно висели в утреннем воздухе, а уж Кида сжала ладони, не подвластная муке – ярко оперенная птица все еще пела в ее груди… по-прежнему пела.

– На сегодня вполне достаточно, – сказала леди Кора и положила вышивание на столик у кресла.

– Но ты вышила только три стежка, Кора, – сказала леди Кларисса, вытягивая нить на длину руки.

Кора обратила к ней полный подозрения взгляд.

– Ты следила за мной, – сказала она, – ведь так?

– Это не тайное дело, – ответила ее сестра. – Шитье – дело не тайное.

И она покачала головой.

Кора, нимало не убежденная, сидела, надувшись и потирая одним коленом другое.

– Ну вот, и я тоже закончила, – произнесла, нарушая молчание, леди Кларисса. – Половина лепестка, для такого дня, как этот, пожалуй, вполне достаточно. Еще не время для чая?

– Почему тебе всегда нужно знать время? – спросила Кора. – «Завтракать еще не время, Кора?»… «Обедать еще не время, Кора?»… «Еще не время для чая, Кора?» – и так далее, и так далее. Сама же знаешь, все равно никакой разницы, сколько сейчас времени, нет.