Мервин Пик - Титус Гроан [liters]

Кларисса подергала свисавший со стены шнурок звонка, и вот они уже расселись у огня полукругом (Стирпайк сел между сестрами), и дверь справа от них отворилась, и в гостиную вошла смуглая старуха с очень короткими ножками и кустистыми бровями.

– Чаю что ли? – осведомилась она пещерным голосом, казалось, донесшимся из какой-то лежащей этажом ниже просторной залы. Тут на глаза ей попался Стирпайк и старуха утерла тылом ладони свой неприятный нос, и удалилась, закрыв за собою дверь с таким звуком, будто что-то взорвалось в коридоре.

– Ну, это уж слишком, – сказал Стирпайк. – Как вы такое сносите?

– Какое? – спросила Кларисса.

– Вы хотите сказать, ваши светлости, что свыклись с подобного рода бесцеремонным, дерзостным обхождением? И не противитесь, когда к прирожденному, наследственному достоинству вашему относятся с оскорбительным небрежением – когда старуха без роду и племени хлопает тут дверьми и говорит с вами так, будто вы ей ровня? Как может ничем не разбавленная кровь Гроанов, гордо текущая в ваших венах, оставаться столь смиренной? Почему она, в пурпурной ярости ее, не взбурлила в эту минуту? – слегка наклонясь вперед, Стирпайк выдержал паузу. – Ваших птиц украла Гертруда, супруга вашего брата. Любовный труд ваш среди корней, который, если б не эта женщина, приносил бы ныне великие плоды, потерпел фиаско. Даже Дерево ваше забыто. Я ни разу о нем не слышал. Почему же я не слышал о нем? Потому что вы и все владение ваше сброшены со счетов, забыты, оставлены в небрежении. Много ли есть в Горменгасте представителей вашего древнего, высокого рода, хранителей ритуалов, восходящих к незапамятным временам? – а между тем вы, способные выполнять их безупречнее кого бы то ни было, на каждом шагу встречаете неуважение.

Двойняшки не спускали с него глаз. Когда он умолкал, они обращали взгляды одна на другую. Слова Стирпайка, хоть они и сыпались по временам слишком часто для их разумения, тем не менее усваивались сестрами во всей их подстрекательской сути. Этот чужак выставлял напоказ все их старые язвы и горести, облекая оные в ясную форму.

Коротконогая старуха вернулась с чайным подносом, каковой и поставила перед ними без всякой почтительности. Затем, некрасиво переваливаясь с ноги на ногу, отошла к двери и оттуда снова уставилась на гостя, вытирая, как прежде, нос здоровенной ладонью.

Когда она, наконец, сгинула с глаз, Стирпайк, вновь наклонясь и поочередно оглядев Кору с Клариссой, вникнув в глаза их своими, сосредоточенными, сидящими тесно, спросил:

– Веруете ли вы в честь? Ответьте мне, ваши светлости, веруете ли вы в нее?

Обе механически кивнули.

– Считаете ли, что замком должна править несправедливость?

Обе покачали головами.

– Полагаете ли, что ей не следует ставить препон – что она вправе чванливо процветать без какого-либо возмездия?

Кларисса, не вполне уяснившая последний вопрос, помедлила, но увидев, что Кора качает головой, последовала ее примеру.

– Иными словами, – сказал Стирпайк, – по-вашему, со всем этим следует что-то сделать. Что-то, способное сокрушить тиранию.

Сестры опять закивали, и Кларисса ощутила легкое удовлетворение тем обстоятельством, что ни разу еще не ошиблась насчет того, когда следует кивать, а когда качать головой.

– Есть ли у вас какие-либо идеи на этот счет? – спросил Стирпайк. – Можете вы предложить какой-нибудь план?

На этот раз обе покачали головами без промедления.

– В таком случае, – сказал Стирпайк, вытягивая перед собою ноги и перекрещивая лодыжки, – могу ли я, ваши светлости, предложить вам нечто?

И снова он самым почтительным образом поочередно вгляделся в сестер, ожидая их разрешения. Сестры, сидевшие в креслах, как палки, медленно покивали одна за другой.

Чай и булочки тем временем остывали, впрочем, все трое о них и думать забыли.

Стирпайк поднялся и встал спиною к огню, чтобы видеть обеих сестер.

– Ваши милостивые светлости, – начал он. – Я получил информацию важности необычайной. Информация – вот что главное в том неприятном деле, которым мы вынуждены заняться. Я прошу вас выслушать меня со вниманием, ни на что не отвлекаясь. Но прежде всего, я задам вам вопрос: кому принадлежит в Горменгасте неоспоримая власть? Кто именно, обладая этой властью, не пользуется ею, но допускает, чтобы великие традиции замка коснели в бездействии, забыв, что и собственные сестры его, равные ему по крови и происхождению, имеют право на дань уважения и – должен ли я упоминать об этом? – да, и на преклонение тоже? Кто этот человек?

– Гертруда, – ответили обе.

– Ну, бросьте, бросьте, – сказал, приподымая брови, Стирпайк, – кто он, забывший даже о собственных сестрах? Кто, ваши светлости?

– Сепулькревий, – сказала Кора.

– Сепулькревий, – подтвердила Кларисса.

Обеих, хоть они и не выказывали того, уже охватило такое волнение, такое возбуждение, что они утратили и малую осмотрительность, какой когда-либо обладали. Каждое произнесенное Стирпайком слово обе заглатывали целиком.

– Лорд Сепулькревий, – сказал Стирпайк. И выдержав паузу, продолжил: – Если бы вы не были сестрами ему, не принадлежали к одному с ним Роду, разве осмелился бы я подобным образом говорить о властителе Горменгаста? Однако долг мой в том-то и состоит, чтобы говорить с вами честно. Леди Гертруда непочтительна к вам, но кому надлежало бы это поправить? Кому, как не вашему брату, вручена здесь верховная власть? И я, предпринимая усилия, направленные на возвращение вам должного положения, на то, чтобы снова наполнить Южное крыло неисчислимыми слугами, обязан принимать в расчет вашего самовлюбленного брата.

– Еще какого самовлюбленного, – сказала Кларисса.

– Да уж! – подтвердила Кора. – Куда уж дальше. А что должны делать мы? Скажи нам! Скажи!

– В любом сражении – идет ли речь о войне или о схватке интеллектов, – сказал Стирпайк, – самое важное – захватить инициативу и первым нанести решающий удар.

– Да! – сказала понемногу сползавшая на краешек кресла Кора, быстрыми, безостановочными движениями, которым уже начала вторить Кларисса, разглаживая светло-пурпурный подол у себя на коленях.

– Но следует выбрать куда ударить, – продолжал Стирпайк. – При этом ясно, что наивернейшую превентивную меру представляет собой удар, нанесенный по наиболее уязвимому из нервных центров противника. И никакой нерешительности! Все или ничего.

– Все или ничего, – повторила Кларисса.

– А теперь вы, милостивые государыни, должны сказать мне – что является средоточием интересов вашего брата?

Сестры продолжали гладить себя по коленям.

– Не литература ли? – вопросил Стирпайк. – Разве не является он великим ценителем книг?