Кристофер Прист - Сближение

– Так точно, сэр! Служу в авиации ВМС Великобритании!

– Многие ли капитаны авиации наделены полномочиями выдергивать немолодых гражданских из мирной жизни и тащить их на Западный фронт?

Он громко рассмеялся:

– Ни у кого из нас нет таких полномочий. Я ничем не отличаюсь от любого другого военного в таком же звании, но мой дядя – штабной офицер Западного военно-морского округа. Вице-адмирал сэр Тимоти Бартлетт-Реардон, о котором вы, возможно, слышали? – Я покачал головой, но в темноте он этого не увидел. – Мы с адмиралом много раз обсуждали в неформальной обстановке морскую стратегию, разумеется, исключительно неофициально. Он человек открытый и смелый, отлично подходит для руководства боевыми действиями на этой войне. Но, как и я, он порой разочарован отсутствием прогресса в борьбе с бошами  [20]   Бош – презрительное прозвище немцев во Франции. и ищет новые способы ведения войны. Мы с ним обсуждали пару идей, и после того как я посмотрел ваше представление, то подкинул ему еще одну. Он организовал ваше назначение.

Я уставился на грязную дорогу впереди, рассеянно представляя, как по ней бредет Г. Д.

– То есть это вас я должен благодарить за поездку?

– Думаю, вскоре вся страна будет благодарить вас, сэр.

– Мне бы безмерно помогло, – заметил я, – если бы я знал, чего вы от меня хотите. Я-то считал, что вы всего лишь желаете развлечь солдат.

– О нет! Я задумал кое-что более полезное!

Капитан Бартлетт объяснил, что мы едем на летное поле, которое находится в ведении авиации ВМС. Оно расположено на достаточно безопасном расстоянии от линии фронта, вне пределов досягаемости артиллерии противника.

– Мы держим ухо востро, – его голос был еле слышен на фоне грохота мотора. – Постоянно доходят слухи, что у немцев есть какие-то огромные пушки Круппа, которые могут разрушить Париж. Если у них такая пушка появится, то они, наверное, будут сначала тренироваться на таких людях, как мы. Им не нравится, что мы тут вытворяем.

– И что же это? – закричал я.

Бартлетт нажал на тормоза и свернул на обочину. На лобовое стекло полетели комья грязи. Он не выключил мотор, и тот тихо урчал.

– Не хочу, чтобы вы пропустили хоть слово из того, что я скажу. Нас никто не слышит, – проговорил Бартлетт нормальным голосом. Вокруг нас сгустилась тихая темная ночь. – Наша эскадрилья выполняет функцию воздушных корректировщиков. Мы летаем низко и медленно над вражескими окопами. Нужно запомнить, что там у бошей, а потом вернуться и отрапортовать, пока мы еще помним, что видели, описать картинку людям, которые обновляют карту окопов. Обычно наблюдения ведутся невооруженным глазом, но в некоторых самолетах есть фотографические аппараты. Мое личное мнение – от этих фотокамер проблем больше, чем пользы. Они тяжелые, громоздкие и занимают почти всю заднюю кабину, где обычно сидит другой член экипажа. Пилоту приходится отправляться на вылет одному, то есть он не только держит штурвал одной рукой, пока снимает на камеру, но нет никого за спиной, кто защитил бы самолет пулеметной очередью. Результаты всегда оставляют желать лучшего. На проявку фотографий уходит пара дней, а за это время, скорее всего, все изменяется. Снимки получаются размытыми, поскольку двигатель вибрирует и самолет движется. Мы постоянно придумываем способы летать медленнее.

– Не будет ли безопаснее, наоборот, летать быстрее?

– Разумеется, но тогда мы вообще ничего не увидим.

– Полагаю, немцы стреляют по вам.

– Да, и чертовски точно. Огонь в основном ведется из стрелкового оружия, но иногда в ход идет и кое-что посерьезнее. Так называемые зенитки. Палят прямо с земли. Мы теряем кучу машин, но что важнее – теряем личный состав. Пилоты на вес золота, разумеется, как и другие члены экипажа. Проблема в обшивке, да. Когда мы летим слишком быстро или слишком высоко, то ничего не видим, а когда двигаемся на нужной высоте и с подходящей скоростью, немцы тут же берут нас на мушку.

– И каково же решение?

– Именно поэтому вы здесь. Я видел, как вы заставляете людей исчезать.

– Да, но…

– Я понимаю, профессиональная этика. Вы не скажете мне, в чем ваш секрет. Кроме того, я понимаю, что вещи не исчезают по-настоящему. Но вы умеете делать их невидимыми. Это все, что нам нужно. Я хочу, чтобы вы показали нам, как сделать самолет невидимым.

– Но это же просто иллюзия. Я не могу…

В этот момент другой автомобиль с ревом помчался по дороге в нашу сторону, в ярком свете фар вздымались фонтаны грязи, поднятые машиной. Капитан Бартлетт тут же тронулся с места, крикнув, что у нас фары работают только на скорости. Это оказалось правдой – мы благополучно миновали другой автомобиль, избежав столкновения. Я держался, пока мы снова раскачивались на неровной дороге.

Вскоре наш фургон неожиданно чуть не провалился в огромную воронку, и капитану пришлось резко выкручивать руль. Меня мотало из стороны в сторону в тесной кабине.

– Это новая, – сказал Бартлетт. – Ее тут не было, когда я ехал вас встречать. Наверное, случайный снаряд. Вам стоит надеть каску.

– А мне не выдали.

– Получите на складе. Когда немецкие пушки начинают палить, никогда не знаешь, откуда прилетит следующий кусок металла.

Но про себя я отметил, что сам-то он без каски, в фуражке, залихватски заломленной назад.

Мы ехали дальше, уже не пытаясь беседовать, перекрикивая шум мотора. Я испытывал некоторое облегчение, поскольку разговор слишком близко затронул неудобную для меня тему.

Трюк, который я демонстрировал публике в тот вечер, когда в театр пришел капитан Бартлетт, я частенько выбирал в качестве логического завершения представления. Моя племянница Клэрис, чья жизнь, казалось, находится в большой опасности, поразительным и необъяснимым образом испарялась. При этом на сцене фактически ничего не было. Зрители видели, что в момент, когда все происходило, я не приближался к девушке. Все казалось настоящим чудом, но на самом деле было не более чем постановочным фокусом, причем не особо сложным. Он требует правильной установки реквизита и смены освещения по сигналу, что требуется отработать с техперсоналом театра, но в ход идут исключительно стандартные техники иллюзиониста. Те же методы используют каждую неделю в десятках театров многие другие люди моей профессии. Так что это не только мой секрет.

Подходящий ли момент сейчас, когда меня везут во французской ночи к действующей военной эскадрилье, сообщить этому приятному и умному молодому человеку, что его обманули? Моя милая племянница не исчезла и не стала невидимой, он просто потерял ее из виду.

В действительности я не могу заставить ее исчезнуть и уж точно понятия не имею, как бы заставил испариться самолет-шпион авиации ВМС.