Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века (сборник)

За массивным тесовым столом сидел приказный дьяк, преисполненный важности. Собственно, какова его должность на самом деле, я не знал — дьяком назвал потому, что очень уж вся обстановка напомнила мне разбойный приказ времен Ивана Грозного — вернее, таким я представлял себе разбойный приказ той поры. Не очень тучный, но все же вполне приличный хвост дьяка лежал на специальной подставке. Двое слуг оберегали его, чтобы случайно не уронить на пол.

В ногах у дьяка на полу примостился писарь с чернильницей и гусиным пером в руке. Судя по всему, это был сусл низкого звания — хвост у него тонкий, как прут, нахвостник облезлый. Зато он был жизнерадостным суслом проказливого нрава, точно бурсак. Хвост его ни секунды не оставался в покое. Чего он только не вытворял с ним: обмахивал лицо, окунал в чернильницу, подметал пол, извивал кренделями и кольцами… Писарь доброжелательно посматривал в нашу сторону и подмигивал: дескать, не робейте, ничего страшного.

— Имя? — приказный ткнул пальцем в Эву.

Конвоир подтолкнул ее сзади, она поневоле приблизилась к столу.

— Допросите вначале меня.

Дьяк стрельнул в меня гневным взглядом.

— Молчать!

— У меня есть что сказать, — настаивал я.

— Заткните ему глотку!

Конвоир дернул за мой пустой нахвостник, я невольно сел на пол.

Эва не понимала, чего от нее хотят.

— Имя?! — взревел дьяк.

— Она не знает языка, на котором вы спрашиваете, — крикнул я.

Приказный по-прежнему не замечал меня, он только подал нетерпеливый знак стоявшему за моей спиной. Нахвостник затрещал по швам — я снова сел на пол. Когда я попытался опереться на руки, зубья наручников врезались чуть ли не в кость. Вдобавок ко всему конвоир огрел меня по спине своим хвостом.

Оказывается, в жизни суслов хвост действительно играл первостатейную роль. Одним из методов изощренной пытки было выкручивание хвоста тому, кто запирался.

— Крутани! — приказал дьяк.

Сусл начал выкручивать Эвин нахвостник. Экзекуция не могла причинить ей боли.

Писарю заносить в протокол допроса пока нечего, он развлекал себя, как умел. Своим тощим хвостом в запаршивленном нахвостнике играл с тюремною крысой. От них, видно, нигде не было спасения, не только в казематах. Оба забавлялись увлеченно. Крыса кидалась на хвост — писарь отдергивал. Настырная тварь начинала подкрадываться — он подзадоривал ее, шевеля кончиком. Пытка не забавляла его, он и не смотрел, как мучают Эву.

— Имя? — домогался дьяк. В его голосе вскипало бешенство.

Палач дважды перекрутил пустой нахвостник. Его глаза выпялились от изумления.

— Идиоты! Она не понимает вашего языка.

— Она? Так это она! — поразился дьяк, но сразу нашелся: — Нам безразлично, она или он — государственные преступники не имеют пола. Она фильса? — наконец-то он взглянул на меня.

— Не фильса и не сусла — она человек.

Дьяк лениво погрозил кулаком, стражник хлестко стегнул меня хвостом.

— Довольно с нею цацкаться. Крути!

Конвоир намотал Эвин хвост на руку и рванул. Шкура нахвостника не выдержала — сусл вместе с трофеем отлетел в угол. Эва, не удержавшись на месте, грудью упала на приказной стол. Дьяк, должно быть, подумал, что преступник кинулся на него — пустился бежать. Бутафорный хвост остался в руках холопов. Собственный хвост дьяка тоже был тощий, как прут. Писарь и тот разинул рот и позабыл про крысу.

Все уставились на пустотелый нахвостник в руках приказного дьяка. Тот еще не оправился от смущения, хотя все делали вид, будто не заметили, что курдюк у него поддельный. Один только писарь тайком скривил насмешливую мину.

— Теперь вы убедились: она не фильса и не сусла!

Дьяк поднял на меня растерянный взгляд.

— Признайтесь: вы сделали это нарочно?

— Разве можно нарочно родиться без хвостов? Мы не суслы и не фильсы — мы из другого мира. — Я спешил воспользоваться растерянностью чиновника: только поразив воображение приказного тупицы, можно было чего-нибудь достичь.

Чиновник выскочил из-за стола, позабыв про курдюк, — жиденький несолидный хвостик болтался у него позади.

— Другого мира нет, нет, нет!!! — брызжа слюною, выкрикивал он. — Не может быть! Никакого другого мира не может быть! — как заклинание, повторял он, с ужасом глядя на меня.

Его хватило лишь на минуту — раскис, ослабел, едва доплелся до скамьи.

— Э-э… — Он устало махнул рукою. — Увести в особую.

Яростно накинулся на стражников и писаря:

— Всем молчать! Иначе — петля!

Растерянность и страх появились на лицах всех, кто находился в пытошной.

Тюремщик дожидался нас в соседней камере. У него было смертельно испуганное лицо. Нас вели по коридорам с поспешной стремительностью. Сопровождающие охранники старались не смотреть на куцую Эву. Я шепотом спросил у тюремщика, чем все напуганы. Он сделал вид, будто не слышит.

По лесенке спустились на дно тюремной ямы. Люк захлопнулся. За полсуток, проведенных в заточении, мы привыкли к суровой обстановке. После пытошной тесная каморка показалась мне даже уютной.

Интересно, пришел ли в себя Гильд? Я тихонько постучал в стену. Он сразу же отозвался.

Мы разговаривали через проделанную дыру.

— Я все слышал, — сказал Гильд. — Вы в самом деле из другого мира! — в его голосе послышалось ликование.

— Почему все так напуганы?

— Разве непонятно? — удивился он. — Всем, кто вас видел, угрожает смерть.

— За что?

— Они могут распространить слух, что другой мир существует.

— Но если их уничтожат, факт останется — другой мир есть. Придется отказаться от старых взглядов.

— Так поступают только мыслители. Боюсь, что вас ждет печальная участь. Факт, который опровергает привычные взгляды, никому не желателен. Вас постараются уничтожить.

Так… Стало быть, теперь нам уже не угрожает виселица — скорее всего нас сожгут. Чтобы и следа не осталось.

Огонь старательно поедал поленья. Дядя Виктор клюкою ворошил пламя — синие языки выплескивались кверху, улетали в каминную трубу.

Нас было двое. Благословенная тишина сумрачного зала окружала нас.

К чувству успокоения примешивалась досада: почему-то я считал себя виноватым.

— Ты никогда больше не посмеешь нарушить заповеди мантенераиков, — внушал Виктор. — Ты один знаешь пароль. Обещай никому не сообщать тайны и воспользоваться паролем в случае крайней нужды.

— Обещаю, — проговорил я.

Лицо Виктора вдруг сделалось свирепым.

— Встать! — рявкнул он.

— Встать! — кричал тюремщик в распахнутый люк.

Лестница была уже спущена.

Я не замечал, куда нас вели. Беспокоил недавний сон. Если бы мне не помешали, дали досмотреть — я бы узнал что-то очень важное. Мне казалось — я и не во сне могу вспомнить — нужно только сосредоточиться.