Дмитрий Сергеев - Завещание каменного века (сборник)

Я невольно усмехнулся про себя: Итгол, должно быть, позабыл, что ждет меня на Земле — снежная могила.

— Очень занятный способ утешить человека в беде — заставить поверить, будто он спит, — рассмеялся я. — Но еще на Земтере один умный человек убедил меня в обратном. Его доводы и сейчас кажутся мне неопровержимыми.

— Я и не утверждаю, что это сон. Я сказал: будет вспоминаться, как сон.

— Ну, хорошо, будем считать, что я поверил. Не станем терять время попусту. — Я опасался, что Итгола скоро выпроводят из моей камеры и я так и не успею расспросить его о многом. — Вы так и не объяснили: отчего земтеряне зашли в тупик?

Про себя невольно усмехнулся: «Ну какое мне дело до земтерян? Сейчас ли думать об этом?»

Но хоть я иронизировал над собою, мне в самом деле интересно было знать, что ответит Итгол.

Доподлинно рассказ Итгола я не помню — передаю только главное.

Технические достижения на Земтере позволили в короткий срок достигнуть всеобщего благоденствия и установить подлинное равенство. Каждый ребенок еще до школы проходил специальное испытание — определялись его способности и врожденные задатки. Если, скажем, выявлялось, что наибольшая польза от него будет в должности руководителя производством — его направляли в специальную школу, где готовили руководителей, если же природные задатки позволяли человеку заниматься научными исследованиями — из него готовили ученого. Люди особо не одаренные также занимали каждый свое место: производство товаров и продовольствия, транспорт и организация экономики нуждались в армии добросовестных исполнителей. Каждый человек с детских лет готовился к роду занятий, наиболее отвечающих складу его натуры.

Равенство при этом было соблюдено: никаких привилегий занимаемое место не давало человеку. Сами собою исчезли вражда, соперничество, тщеславие, зависть…

Здесь я перебил Итгола.

— С земтерским техническим раем я знаком. Если бы нам не посчастливилось бежать оттуда, я бы удавился от скуки.

— В этом-то и беда их. Тысячи лет полного благоденствия подавили в земтерянах стремление к творчеству. Уныние и скука стали нормой. У них совершенно выродились искусства.

В начале эры процветания все ожидали небывалого подъема творчества: земтеряне могли без ущерба для экономики содержать сколько угодно свободных художников, музыкантов, поэтов, артистов.

— И при этих условиях искусства зачахли?

— Не сразу. Вначале наблюдался даже некоторый расцвет. Люди, способные к творчеству, также выявлялись с помощью специальных тестов и с детства обучались но особой программе. Безвестность никому не угрожала: издательства, картинные галереи, театры и концертные залы сами наперебой обращались к литераторам. Поэма, которую автор еще не дописал, уже отправлялась в набор, а едва была закончена последняя страница, как она тут же поступала на книжную полку. Точно так обстояло дело и в других жанрах. На помощь художникам и поэтам были даны даже вычислительные автоматы. Вторжение машинной техники в творчество переполошило художников. Предполагали, что именно это и погубит искусства. Но страх оказался напрасным. Скоро выяснилось, что автоматы опасны лишь эпигонам и графоманам: подражать готовым образцам они умели гораздо лучше человека, создать же новое были не в силах.

Не техника погубила искусство, а полный автоматизм жизни и стандартизация. У людей заглохла способность к восприятию нового. Художник-творец зависит от аудитории не меньше, чем от уровня своего таланта: произведение, которое никем не будет понято, никому не нужно. А уровень восприятия земтерян беспрерывно понижался. Постепенно зрелищные искусства, как наиболее доступные, вытеснили все остальное. Но и сами зрелища стали стандартными: художникам неоткуда было черпать свежие впечатления — жизнь из поколения в поколение повторялась.

С изобретением сигриба искусств не стало вовсе. Почва для этого была уже подготовлена. По сигрибу передавались непосредственно чувства к ощущения. Эти передачи нельзя назвать зрелищными, потому что действовали они не только на слух и зрение, как, например, кино, но и на прочие чувства: вкус, обоняние, осязание… Сигриб передавал потребителям то, что в это время испытывал и переживал ведущий программу. От ведущего требовалось немногое: он просто занимался в это время чем-либо приятным для себя. Эти передачи заменили все: и музыку, и живопись, и зрелища… Ведь для того, чтобы воспринимать передачи и вовсе не нужно никакой подготовки — достаточно было иметь пять чувств, какими наделила природа.

— Да, они действительно настоящие истуканы! — воскликнул я. — Но Эва… Почему она не похожа на всех?

— Ты заметил это?

И на этот раз тюремщики помешали нам: пришли за Итголом.

— Жаль, — сказал он. — Нам было о чем еще поговорить. Помни: из переплета, в который мы попали, спасти нас можешь только ты, если…

Конвойные не дали ему договорить — вытолкнули за дверь.

Гигантский подземный тоннель. Скорее всего он пробит в каменном массиве еще землянами, творцами астероида. Суслам такая постройка была бы не по силам. Но вот изваянные из камня чудовищные фигуры явно созданы руками хвостатых. Что за немыслимые существа послужили прообразами для статуй? Незамысловатее синкретических зверей, изображенных на воротах древнего Вавилона: голова овечья, шесть разлапистых паучьих ног, хвост, свитый в кольцо. Мы прошли больше километра, а из подземельной тьмы в колышущийся факельный свет появлялись все новые и новые шеренги каменных идолов.

Руки стиснуты железом наручников. Нестерпимо зудят незажившие раны, ноет плечо, задетое копьем… Повеяло сухим теплом, знакомый шелест принесся из-за решеток, перекрывающих боковые ниши. Под действием безрассудного страха съежились наши конвойные. Еще несколько шагов — все облегченно вздохнули. Мы ступили на территорию, контролируемую машиной.

«Инфразвуковая преграда ограничивает район деятельности машинных роботов, специальные дуги поставлены всюду, где это необходимо». Эта тяжеловесная фраза прозвучала в моем сознании, вынырнув вдруг из глубины памяти. Еще немного напрячься, и я вспомню что-то очень важное. Незаметно для себя я остановился. Шедший позади конвоир, должно быть с перепугу, вскрикнул и пребольно ткнул копьем в спину.

— Не отвлекайся — вспомни пароль.

Прежде, чем эта фраза закончилась, я успел взглянуть на Эву — ее губы не шевелились. Но голос был точно — ее. «Чревовещательница!» — подумал я.

Внезапно вышли из подземельного сумрака. Трепетный неоновый свет поначалу ослепил глаза. Кардинальская мантия пламенела посреди просторного зала. Одинаковые бетонированные стены наглухо отгородили громадный и совершенно пустынный зал. В первое мгновение я потерял пространственную ориентировку: мне показалось — мы ступили на потолок. Недолгий приступ тошноты прошел — я вновь ощутил себя прочно стоящим на полу. Лицо Персия выглядело отрешенным, как у ветхозаветного пророка. На нас он не посмотрел. В другой стороне зала, точно в такой же незнакомой позе стоял человек, похожий на Персия. На нем атласно сверкал яростно синий плащ. Позади синего кардинала, как зеркальное отражение нашей процессии, разместились конвоиры. Только под стражею у них находился всего один человек.