Катарина Макги - Сияющие высоты

Она думала, что обрадуется, увидев в глазах отца подтверждение своей правоты, но сейчас хотелось только расплакаться. До конца ужина Леда лишь ковыряла вилкой в еде, слушая разговоры отца и брата о лакроссе – как великолепно Джейми отразил удар и наймут ли в следующем году нового тренера. При первом же удобном случае Леда извинилась и поспешила по коридору в свою спальню.

Через некоторое время в дверь постучали.

– Леда?

– Что? – огрызнулась она, потирая глаза.

Неужели отец не понимал, что она не желает его видеть?

Он осторожно приоткрыл дверь:

– Мы можем поговорить?

Леда развернулась, сидя на стуле со скрещенными ногами, но не встала.

– Хотел проверить, как ты, – неуверенно произнес папа. – После смерти Эрис ты почти о ней не говорила. А то, что ты сказала за ужином… – Он смущенно замолчал. – Я лишь хочу знать, в порядке ли ты.

«Конечно не в порядке!» – подумала Леда. Даже жаль, что отец ничего не понял. За ужином она упомянула Эрис, чтобы спровоцировать его. Леда устала притворяться, будто все нормально, а домашний ужин с любимым блюдом может все исправить, как в детстве. Отец переспал с ее подругой и предал все, на чем держалась их семья.

Но больше всего Леда ненавидела себя. Из-за своего секрета она была не менее виновата.

Сколько раз после гибели Эрис Леде хотелось открыть маме всю правду! Уверенной походкой она устремлялась к Иларе, собираясь поведать, что отец подло вел двойную игру и нужно его бросить.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – не один раз говорила Леда, – очень важное…

Но так и не смогла озвучить свои мысли. Эрис мертва, повторяла себе Леда, зачем сейчас рушить семью? Илара смотрела на дочь своими темными, полными любви глазами, и Леда замолкала, не решаясь сказать правду. Она не хотела разбивать мамино сердце.

Живший внутри Леды ребенок не переносил самой мысли, что родители разойдутся. Это ее семья, несмотря на все тайны и предательства. Лучше держаться вместе, хоть и придется хранить ужасный секрет.

«Я это заслужила», – мрачно подумала Леда. Ее терзало чувство вины, словно кара за содеянное с Эрис.

– Я в порядке, – наконец ответила Леда на папин вопрос.

Что еще она может ему сказать? «Пап, помнишь, как крутил роман с моей подругой, а потом она упала с крыши? Угадай-ка! Это я ее столкнула!»

– Вы с Эрис дружили? – не унимался отец.

Боже, почему он не может просто уйти? И почему все только об этом и спрашивают? Да, у них с Эрис были общие друзья, но это не значит, что они ладили друг с другом.

– Да, но не слишком близко. – Леде хотелось побыстрее закончить разговор. – Пап, у меня много уроков…

– Леда, – прервал ее отец с нотками отчаяния в голосе, – я хочу кое-что рассказать тебе об Эрис…

Нет, нет и нет!

– Извини! – Леда резко встала, повалив стул, и принялась лихорадочно закидывать вещи в сумку.

Одета она была в лосины с цветочным принтом и черную кофту на молнии, но сейчас это не имело значения, лишь бы поскорее унести ноги. Леда не могла слушать мерзкие признания отца в том, что он спал с ее так называемой подругой.

– Я опаздываю к Эйвери. Мы решили вместе позаниматься. Поговорим позже, ладно?

В глазах отца сверкнуло понимание и обида. Может, он догадался, что она все знает.

– Хорошо. Поговорим в другой раз.

– Спасибо! Пока! – с напускной веселостью сказала Леда и, ничего не видя перед собой, выбежала из квартиры.

Нырнув в ховер, Леда поняла, что не знает, куда ехать. Не к Эйвери же в самом деле! Для тренировки в клубе «Высота» час был слишком поздним, хотя можно заглянуть в кофейню… Но вдруг там она наткнется на Эйвери или, еще хуже, родителей Эрис? Нет, только не сейчас, когда она так взвинчена.

Ховер сердито запищал, предупреждая о штрафе за задержку, если Леда не введет пункт назначения, но ее это мало заботило. О чем вообще думал отец, заведя разговор об Эрис? Зачем признаваться в таком собственной дочери?

Жизнь Леды неслась под откос. Не поклянись она себе не притрагиваться к наркотикам, побежала бы сейчас за ксенпергейдреном. Но теперь это было делом чести, а ее гордость соперничала лишь с упрямством.

Со страхом Леда вспомнила ту кошмарную ночь. Конечно, сейчас она в безопасности: нет доказательств того, что на самом деле случилось с Эрис.

На крыше не было камер, и никто не знает о вине Леды. Кроме трех свидетелей.

Не проверить ли их? Стоит убедиться, что они не отступают от легенды.

Леда поняла, куда ей нужно. Ввела адрес в бортовой компьютер ховера и откинулась на сиденье, прикрыв глаза.

Что ж, повеселимся.

«А что, если ты составишь черновик, а я внесу правки?» – в десятый раз попросил Ватт у Нади.

«Напомню, что прошлой осенью ты дал мне четкие указания никогда не писать за тебя эссе. Ты сам так решил».

Осенью Ватта вызвали к директору школы, подозревая в плагиате, потому что сочинение Нади вышло чересчур идеальным. С тех пор он вел себя осторожнее.

«А как же смягчающие обстоятельства?» – рассердился Ватт.

«Я лишь следую инструкциям. Разберись с самим собой».

«Надя…»

«Все. Если нет других указаний, я отключаюсь. Разбуди меня, когда составишь черновик», – ответила Надя и, пискнув, погрузилась в тишину.

Ватт неуверенно глянул на пустой монитор. Он и вправду приказывал Наде выключиться, если вдруг станет умолять ее написать за него работу. Прежний Ватт был намного умнее нынешнего, и спорить с ним не имело смысла.

Ватт заговорил, позволяя встроенному в экран диктофону записывать каждое его слово:

– Причина, по которой я хочу работать с квантовыми компьютерами…

Он замолчал. В своем эссе Ватт мог рассказать о массе вещей: что кванты быстрее и умнее людей, своих создателей, и умеют решать такие задачи, какие человеку и не снились. Еще сто лет назад цифровому компьютеру потребовалось бы несколько часов, чтобы разложить на множители двадцатизначное число. Надя сделает это за четыре секунды. Ватт боялся представить, на что она способна, если подключить ее к другим квантам и настроить на управление международной торговлей, финансовой биржей, продовольственным банком США. И больше никаких пустых трат. Никаких ошибок, свойственных людям.

Но лично к Ватту это не имело никакого отношения. Почему нужно выбрать в программу именно его, а не кого-то из миллиона других абитуриентов?

Жаль, что он не может написать о Наде, о том, насколько она хороша. «Она не может быть хорошей или плохой, – поправил себя Ватт, – это же машина». Но в глубине души он верил, что Надя действует из добрых побуждений, словно обладает человеческим сознанием.

Ватт вспомнил слова Вивиан Марш: она хочет лично прочесть его вступительное эссе. Сердце ушло в пятки.