Катарина Макги - Сияющие высоты

Шэйн постоянно убирал волосы с лица, но те упорно падали ему на глаза.

– Все в порядке? – спросила Райлин.

– Не совсем, – вздохнул Шэйн. – Я просматриваю материал и, если честно… – Он растерянно пожал плечами. – Это отстой.

– Я могу чем-то помочь?

Казалось, Шэйна удивило ее предложение.

– Конечно. Заходи и посмотри сама. Увидишь, о чем я говорю.

Когда Райлин села рядом, Шэйн взмахнул рукой, и видео возобновилось.

Некоторое время они молча смотрели. Не так уж все и плохо, решила Райлин, хотя другие фильмы Шэйна были лучше. Она сосредоточилась на отдельных сценах и кадрах, напоминая себе, что перед ней исходник, а не готовый продукт. Время от времени Райлин поглядывала на профиль Шэйна. В темноте сверкали его глаза, мерцание голопроекций подчеркивало сильный нос и волевой подбородок. Иногда молодой человек шевелил губами, проговаривая слова вместе с актерами.

– Вот, взгляни на премьер-министра, – вдруг сказал Шэйн. – Она должна выглядеть более величественной, ведь в следующей сцене она низложит королеву. Но на этом кадре она теряется. Все дело в никчемном синем костюме, в который мы ее нарядили. – Преподаватель поднес руку к подбородку и сощурился. – Я добавляю света, но этот синий костюм поглощает фотоны, словно черная дыра. У него совершенно нет фактуры. Я бы переснял сцену, но с этой актрисой осталось всего два дня, а еще нужно закончить третий акт…

Райлин поднялась и медленно пошла по кругу.

– А что насчет платья королевы? – чуть погодя спросила она. – Когда она заходит в зал, ее наряд отбрасывает слишком много света.

Шэйн замолчал. Райлин сперва показалось, что она перегнула палку, но тут он прокрутил вперед на помпезное появление королевы в замысловатом церемониальном платье.

Пока он просматривал эту сцену, Райлин не сводила глаз с его лица. Когда Шэйн понял смысл ее слов, глаза его загорелись.

– Ты права, – удивленно проговорил учитель. – Эта юбка отражает свет, как зеркало. Посмотри, она отсвечивает на лицо и руки премьер-министра.

– Это можно использовать? – спросила Райлин.

– Возьму несколько таких кадров, найду все снимки с послеполуденным солнцем и скопирую на более ранние кадры. Конечно, придется попотеть, но все получится. – Шэйн поднялся и вытянул руки над головой, затем шагнул к Райлин. – Потрясающая идея. Спасибо.

Райлин вдруг испугалась, что он ее поцелует. Желудок скрутило от дикого волнения – ведь это ее преподаватель, так поступать неправильно. Но в глубине души она была не против.

– Я знал, что у тебя талант. – Шэйн широко улыбнулся, потом дотянулся до планшета за спиной у Райлин и опустился в кресло. – Закажу кофе. Что-нибудь будешь?

Райлин ошарашенно заморгала.

– Нет, спасибо, – с облегчением пробормотала она.

Очевидно, за этот день она переобщалась с эгоцентричными актерами, иначе откуда такие мысли?

– Кофе бы тебе не помешал. Мы просидим с монтажом полночи. Если ты, конечно, захочешь остаться, – пошел на попятную Шэйн. – Ты проработала больше, чем положено профсоюзом. Но если не возражаешь, мне пригодится твоя помощь.

– Я останусь, – твердо сказала Райлин, выпрямив спину. – Кофе очень кстати.

– Класс!

Шэйн несколько раз кликнул по планшету, делая заказ, потом улыбнулся, и перед ними снова появились кадры.

Хмуря брови, Эйвери водила стилусом по планшету и пыталась понять задачку по физике. В дверь постучали. На одну прекрасную и кошмарную секунду ей померещилось, что пришел Атлас. Но они ведь не разговаривали, да и стучался он громче и решительнее.

– Да? – Сидя на стуле со скрещенными ногами, Эйвери обернулась.

На пороге замерла мама, в черно-красном повседневном платье и коротком черном жакете.

– Хотела убедиться, что ты помнишь про ужин, – с улыбкой сказала она. – Сара готовит реберный край.

Эйвери распахнула глаза:

– И что мы отмечаем? Папа определился с новым проектом?

Настоящие, не выращенные в лаборатории ребрышки было трудно достать даже Фуллерам, поэтому подавали их по особым случаям. Обычно в честь приобретения новой недвижимости.

– Атлас официально принял предложение о работе в Дубае! – радостно сказала Элизабет. – Они с отцом обсудили все детали.

Мама усмехнулась, будто ее веселила сама мысль, что Атлас согласовывал зарплату с собственным отцом. Что ж, подумала Эйвери, теперь понятно, почему уже несколько дней родители пребывают в приподнятом настроении.

Она знала, что этот день настанет, но, когда страшные слова были произнесены вслух, ей стало больно.

– Я бы с радостью, – отозвалась Эйвери, – но сегодня день рождения у Риши, и мы с девчонками идем на ужин.

Она ни за что не останется с родителями и Атласом и не станет поднимать фальшивые тосты за его переезд, который грозил разбить ее сердце вдребезги.

– Правда? Тебе обязательно идти? – не отступала Элизабет, но Эйвери осталась непреклонной:

– Мам, это же день рождения! Извини.

Элизабет кивнула и закрыла дверь.

Двигаясь на автопилоте, Эйвери прошла в ванную и плеснула воды в лицо, потом взяла полотенце из аппарата ультрафиолетовой очистки и насухо вытерлась. Тепло от сенсорного пола окутывало ее босые ноги. Столешница в ванной была огромной – из девственно-белого мрамора, без единого отпечатка или пятнышка. И повсюду зеркала: вогнутые, плоские, даже антикварное ручное зеркальце, которое подарила на ее первый день рождения бабушка. Все они отражали Эйвери под разными углами, будто она нуждалась в постоянном напоминании о своей внешности, только с новых ракурсов.

Обычно Эйвери меняла зеркальную поверхность на проекцию океана – выбранный мамой дизайн она ненавидела, ведь так она становилась центральной фигурой в комнате, как, впрочем, и в самой семье. Но сейчас Эйвери уперлась ладонями в столешницу и подалась вперед, изучая свое отражение. На нее смотрел призрак – с бледным лицом и пустыми глазами.

Теперь этот самый призрак выбрал несколько пунктов на распылителе макияжа, который быстро вернул Эйвери былой вид. Она закрыла глаза, позволяя спрею преобразить лицо: наложить тени на веки, подкрасить ресницы, подчеркнуть высокие скулы. Когда она подняла взгляд, то почти ощутила себя прежней Эйвери Фуллер.

Она взяла хрустальный флакон и стала втирать в кожу рук жасминовый лосьон. Его подарила Эрис: она заказывала этот тоник в крошечном бутике на Филиппинах и всегда источала аромат жасмина. Он успокаивал и в то же время был столь знакомым, что Эйвери хотелось расплакаться.

Эрис бы поняла это ощущение гнетущей пустоты внутри, где звенело что-то острое и хрупкое. Возможно, осколки сердца. Эрис обняла бы Эйвери и сказала бы, что она лучше всех на свете. Села бы рядом, и они ели бы печенье и прятались вдвоем от всего мира, пока Эйвери не решилась бы снова предстать перед ним.