Борис Юдин - Город, который сошел с ума

Тот свалился со стула и заверещал про милицию. А Васильев не стал ожидать продолжения и ушёл.

– Господи! Какой же я был придурок! – говорил сам себе Васильев, потягивая портвейн. – Боже ты мой! Мне надо было просто оттрахать эту Оленьку и дело с концом. И никаких проблем.

– Оля! Ты знаешь, что я для тебя могу сделать всё, что ты захочешь! – раздался восторженный тенорок.

Васильев раздвинул прутья лозняка и удивлённо посмотрел на владельца тенорка.

На берегу стояла парочка. Ну, дети жалкие, что уж тут говорить! Васильев и умилиться не успел как «Тенорок» разбежался и прыгнул в реку. И сразу стало понятно, что плавать этот мальчонка не умеет, а если умеет, то в ванной.

Помогите! – пискнула девчонка. – Ванечка! Куда же ты? Ты же утонешь!

Васильев вскочил и побежал вдоль берега. Там, впереди река делала поворот и Васильев надеялся, что мальчонку вынесет ближе к берегу. Так оно и вышло. Васильеву оставалось только зайти в воду по пояс, схватить этого Ванечку за шиворот и вытянуть на берег. На берегу Васильев врезал «герою «по морде и скомандовал:

– Бегом, мать твою!

А когда добежали до места, Васильев влил пацану остатки портвейна в рот и спросил у девицы:

– До дома далеко?

– Нет. Не очень. – пискнула она.

– Тогда ноги в руки – и бегом!

И они побежали.

Васильев посмотрел на свои брюки, уже обледеневшие, и пошёл домой.

– Всё это было. – бормотал он на ходу, – Всё было и ничего нового. Нет и не будет.

Стоило ему выйти на центральную улицу, как летний вечер вернулся, и, пока Васильев шаркал по асфальту, одежда почти высохла.

– Ну, вот! Здрасте вам! – заворчал Константин, когда Васильев переодевался. – Опять нажрался где – то. Ну, что с тобой делать, прям, ума не приложу? А ведь завтра тебе работать. «Пророка» читать.

– Не ссы! Прочитаю. – заверил Васильев, устраиваясь в постели. – Читать – это не писать. Так что не переживай.

Васильев, несмотря на все прошлые передряги, хорошо выспался и нисколько не удивился что утро началось с вечера.

– Флаг вам в руки и билет на ёлку! – пообещал он неведомо кому, когда заканчивал бриться. Настроение было у Васильева прекрасное, и когда завтракал, и когда шёл на, так ожидаемый, концерт, и даже когда столкнулся в фойе с Еленой Михайловной.

– Молодец, Олег Петрович! – похвалила Васильева Елена Михайловна. – Пришли пораньше. Я сейчас разберусь с оформлением сцены и мы с Вами ещё разик «прогоним» стихотворение.

Васильев такой эффектной гримассой подтвердил своё желание поработать перед выступлением, что человек посторонний, глянув на его лицо, немедленно бы вызвал «неотложку».

Но Елена Михайловна, к счастью, на Васильева не смотрела. Она смотрела в свои загадочные бумажки в папочке. А насмотревшись вдоволь, сообщила Васильеву, что его номер пойдёт сразу перед оркестром аккордеонистов. А тут как раз духовой оркестр, устроившийся в уголке фойе, начал играть «Встречный марш» и Елена Михайловна упорхнула.

И только она исчезла, как дверь гримёрки приоткрылась и Васильева поманил пальцем Ходулин, руководитель оркестра аккордеонистов.

В гримёрке Ходулин достал из – за зеркала бутылку и два стаканчика, налил и провозгласил:

– По глоточку. Не ради пьянки, а исключительно для традиции.

Васильев выпил и закусил корочкой. А Ходулин, устроившись в бутафорском кресле, начал делиться секретами:

– Я тебе вот что расскажу, Олег Петрович. Только ты не передавай никому. Потому что секрет. Короче, два года тому назад поехали мы на открытие нового клуба колхоза «Путь к коммунизму «. С нами духовики и пара солистов. Приехали. Зал полный набит. Плюнуть некуда. Пора начинать, а духовики кричат, что ихний трубач, Воробейчик, не приехал. И что без него никак нельзя, потому что у него соло. Ну, ты же Воробейчика знаешь – музыкант от Бога, но…

Так вот, стали суетиться, названивать. Короче, через час приволокли этого Воробейчика. А он никакой. Плоский, как фанера. Вобщем, отпоили беднягу нашатырём, на сцену посадили. А у него соло в первой же вещи. Вот оркестр:

– Тра, та, та, ля, ля…

Встаёт Воробейчик и не может в мудштук попасть.

– Лабухи, не прерываясь, начали сначала:

– Тра, та, та, ля, ля…

– Встаёт Воробейчик – и снова мимо мудштука.

Коллектив опять с первого пункта начинает:

– Тра, та, та, ля, ля…

Встаёт Воробейчик. Напрягся да как блеванёт струёй в первые ряды!

Васильев знал эту историю, но все же посмеялся специальным актёрским смехом и довольный Ходулин налил ещё по рюмочке.

– Не могу! – замахал руками Васильев. – Веришь ли, Кудрик снюхает – пропал я тогда.

– Ладно. – милостиво согласился Ходулин. – Я и сам управлюсь.

И Васильев пошёл за кулисы.

А там уже носилась Елена Михайловна, то всплёскивая короткими ручонками, то поправляя причёску. Увидев Васильева она обрадовалась:

– Господи! Олег Петрович! Хоть Вы – то пришли! А то разбежались все, как крысы.

– А что случилось? – спросил Васильев.

– Как что? – удивилась Елена Михайловна Васильевкой неосведомлённости. – Механика сцены сегодня не вызывали, потому что Добежалов сказал, что сам справится. Сказать – то он сказал, а сам взял и ушёл. И теперь ни кулисы опустить, ни задник… Даже как занавес открыть никто не знает.

– А что? Игорь Николаевич послал всех, небось? – спросил злорадно Васильев, подходя к пульту.

– Он не только послал, – пожаловалась Кудрик, – Он так послал, что я до сих пор краснею.

– Хорошо. – снизошёл Васильев, – Давайте ключ от пульта. Я всё сделаю.

– Ох, Олег Петрович! – вскрикнула Елена Михайловна, – Ключ Добежалов с собой забрал. В том – то и проблема, что ключа нет.

– Ну, я даже не знаю… – засомневался Васильев, – На занавес можно двоих студентов поставить. Раздёрнут вручную. А кулисы и задник… А зачем, собственно, они нужны? Будем, как бы, модернисты. А портрет Поэта поставим на трибуну. Подкатим трибуну к стене, а портрет на неё. Публика подумает, что это такой смелый режиссёрский ход.

– Но мы же наследники великих традиций реализма! – завелась было Кудрик, но тут же остыла, – Но выхода у нас нет. Нет у нас другого выхода.

– Васильев вышел в фойе. Там уже собирался зритель – учащиеся ПТУ, которых привели завучи по воспитательной работе.

Васильев отловил двух мальчишек, провёл их на сцену, показал как открывать занавес и строго наказал никуда не отлучаться. Потом Васильев подкатил в кирпичной стене трибуну с резным гербом Советского Союза и поставил на неё Пушкинский портрет, в изложении Янки Дуста. Но портрет держаться не хотел – скользил по трибуне. Пришлось поставить впереди графин с водой и упереть портрет в графин. Васильев подумал и для завершения композиции поставил рядом с графином стакан. Потом отошёл на несколько шагов и полюбовался своей работой. Лицо у Пушкина на портрете было довольное. Как будто он уже хорошо отпил из этого графина и собирался приложиться ещё. Васильев тоже остался доволен собой.