Рафаил Киров - Разбитый Адам (СИ)

-Глупенький! Этим напитком ты не сможешь помрачить разум!

«Я не видел Феклу всего лишь три недели, но мне кажется, что она прожила за это время несколько лет» подумал Агат.

-Испив это , ты лишь можешь очистить свое сознание и открыть его для тех скупых остатков Святого Духа, что еще носятся в нашем эфире вместе с хлопьями белого пепла.

-Неужели это…

-Это кровь Христа!

«Невозможно!» пронеслось в уме Агата.

-Но откуда?

-Позаимствовала у нашего Давидочки, во время театрального представления.

-Подожди, мы не можем просто так…

-Можем!

Фекла открыла пробку и стала медленно выливать освященную кровь на свою декольтированную грудь.

Страшное кощунство. Но Мертвый Бог не может отомстить.

-Нет, нет, постой! – не зная, как не допустить проливания крови Христовой на землю, Агат прильнул к Феклиной груди, пытаясь устами собрать освященное вино. Уж лучше в греховное, темное нутро, чем на прах земной.

Фекла засмеялась. Агат не заметил, как его язык уже слизывал вино с обнаженной груди растленной возлюбленной. Кровь мгновенно ударила ему в пах. В его душе срастились похоть и сакральное благолепие, душа и грех.

-Нет, нет! – юноша отпрянул в отчаянии. - Этого не может быть!

Из глаз юноши брызнули девственные слезы. Он не смог сопротивляться Фекле, утапливающей его голову в липкой от сладкой крови Христовой, пышной груди. Слезы беспомощного юноши делают соски Феклы солеными и жесткими. Все более желанными. Так легко пожирает грех душу, заглатывает от ног – в пару рывков.

Все его лицо в густой крови Распятого. Его взгляд потерян и отчаян. Нет, Фекла уже не растленная девочка. Хладнокровный питон, сожравший плоды Древа Жизни и теперь глазами своими приковавший к себе, вот, чем она стала.

-Невинный мальчик! Теперь ты знаешь, что значит грех и как тесно он сращен с нашим сердцем. Это тебе не книжки читать, поклоны давать. Это грехопадение нашего существа! И для того, чтобы стать подобным Христу, это сердце, что до сих пор, я вижу, толкает твою тщедушную кровь в половой член, это сердце нужно вырвать с корнем!

Она встает на колени и нежно обнимает Агата, сироту, от роду не знающего никакой женской ласки. И развращенно продолжает говорить на уровне паха.

-Но так было при живом Христе. То есть 33 года с начала нашего летоисчисления. А теперь доказали и знают , что Бог мертв.

И для того, чтобы тебе креститься в его смерть… нужно покончить с собой.

Да-да, ты не ослышался. Именно покончить - самому, а не умереть в бессмысленной и постыдной дряхлой старости. Иначе ты не займешь Его место.

-Нет, нет, ты не можешь так… Какое место? Ты мучаешь меня!

-Ах, Агатенок, ты оказался таким трусом, букашкой! Мне даже стыдно за тебя. Но я помогу тебе. Не переживай. Смерть можно обмануть. Главное, не на шутку наслать ее на себя.

А пока, я вижу, ты устал. Я сделаю тебе хорошо. Видишь, как ты напряжен. Бедненький…

Бессильно-истомный звук вырвался из узкой груди мальчика.

-Положись на меня. Ведь мы любим друг друга… Любим же, да? Это и будет началом твоей смерти.

-Я искал тебя… искал тебя, чтобы воскреснуть.

-Для того, чтобы воскреснуть, нужно умереть. – сказала Фекла и целиком проглотила половой член юноши.

Когда Агат дошел до истечения, его ребра скрутило жестокое чувство опустошения, позора и немощи. Его лицо вытянулось в болезненно-рыдающей гримасе, но слез не было, а был лишь вкус желчи и тошноты во рту.

Фекла встала с ложа и стала одеваться.

-Теперь все кончено, уходи.

-Для чего? Для чего ты растлила мое сердце, мою к тебе любовь? Я же любил тебя и не мог сопротивляться… почему ты поступила так?

-Лжец! Ты мог мне отказать. Слабак!

-Не надо…

-Теперь ты знаешь, что ты Ничто. Тебе и убивать себя не надо, чтобы умереть. Ибо ты Ничто, а Ничто не сможет занять место Отца, как червь не может занять место человека!

Бледный, тщедушный Агат взирает взглядом неизлечимо больного человека. Он перестал понимать, что говорит Фекла и в голове его начали клубиться другие мысли: как она устроилась в этот блудный дом? Когда успела стать госпожой? И кто внушил ей эти дерзкие, жестокие идеи?

-Нет, это немыслимо! – воскликнул Агат, на секунду выйдя из оцепенения.

Фекла продолжает.

-Бог мог бы сказать: «Кто следует заповедям Моим, тот достоин Меня». Но нет ничего дотошней и омерзительней для Бога, чем выхолощенное благочестие морализаторства. Даже для Мертвого Бога! Бог никогда не желал видеть нас «моральными».

Бог хотел, чтобы мы стали достойны Его. И нет другого пути кроме как через грех. Потому что в противном случае «благочестие» - ничто. Оно не заслужено. Но только тогда тебе будет воздаяние и слава благочестивого, когда ты от греха откажешься, оторвешься, будучи к нему приращённым всем сердцем. Это и значит сораспяться и умереть для мира вместе со Христом. Мы родились, чтобы умереть. Совершенно умереть. Неужели ты никогда не думал об этом?

У смерти свои гении.

Фекла залезла на грудь обессилевшего мальчишки и принялась наносить ему равномерные удары по щекам то одной, то другой рукой.

-Я же, милый мальчик, стараюсь прелюбодействовать как можно больше, то есть совершать преступление против любви. Ты спросишь, зачем?

Пощечина.

-Чтобы как можно меньше людей могли держаться за остатки ветхого морализаторства и продолжать идеализировать, словно раскрашивая радужным гримом восковое лицо покойника.

Пощечина.

-И когда эти обломки вымоет окончательно шторм сладострастия, они останутся ни с чем и просто завянут, как цветы без орошения.

Не вздумай отвернуть ланиту!

Пощечина.

-Очнись, раб, червь! Наша земля-хлыстовка, - пощечина, - несколько веков ходит как без глаз в бездне разложения, яме, - град пощечин, - бого-о-став-лен-нос-ти!!! А-а-ах!..

Фекла сняла с мальчишки тяжелые бедра и встала на красивые, сильные ноги.

-Я же, Великая блудница, заставлю всех сполна ощутить горе, настигшее нас. Я заставлю каждого до дна выпить эту чашу. И только сильные смогут сделать это, а для них уже уготован жребий, вдохновляющий и дающий смысл гореть силой духа в Последнем веке – это Война! Священная война!

Ты еще не представляешь, какие судьбы уготованы нам Господом. Падение – тоже часть замысла и сознательно попускается Богом.

Мы пали, для того, чтобы стать сильней, излечившись. Разве без падения и греха мы бы познали сладость Распятия? Разве мы возгоревали бы по тому, что сладость эта растаяла с оттоком благодати? Нет, нам было бы все равно. И мы бы не имели смысла. Смысл безблагодатности не в свободе падения во грехе, а в Утрате и скорби величайшей, скорби безутешной.

Но для тебя у меня особый план. Ты умрешь для людей и Закона. Люди тебя осудят… например, за неуплату. Ведь денег у тебя нет, да?