Евгений Лукин - С нами бот

Огорода Георгий не держал — огурчики-помидорчики проще купить на пристани. Да он, можно сказать, вообще ничего не держал — с тех пор как овдовел и выпал из этой треклятой жизни. Цветы, посаженные женой, сохранил, деревья, понятно, тоже, а вот грядки сровнял и засеял газонной травой. Похожим образом он вёл себя и в городе. Доставшееся по наследству малое предприятие продал при первом нажиме чужих, совместно нажитую квартиру в центре сдавал, сам обитал в однокомнатке — впрочем, только зимой, а летом перебирался на дачу. Чтобы не одичать окончательно, время от времени подрабатывал переводами и корректурой.

Жил бережливо, иногда доходя до смешного (водку пьём — на спичках экономим), и всё же финансы таяли. Да. Вот так. Конец света ещё не наступил, а деньги уже кончаются.

Рассеянное внимание Георгия нечаянно собралось на шляпке гвоздя, криво торчащего из стены. Сходил за гвоздодёром — и ржавое железо, прокукарекав напоследок что-то вроде: «Умираю, но не сдаюсь», вылезло, упираясь, из серой от дождей доски. Не так ли и мы сами…

Пойти, что ли, в бар сходить? Тем более повод есть — дорожку закончил…

День был неполивной, народу на участках копошилось немного. Пока шёл до магазина, несколько раз окликнули из-за штакетника. Вопрос задавали один и тот же: «А что это ты без тачки?» Отвечал: «Угнали».

— Кто угнал?!

Многозначительно указывал пальцем в серый от зноя зенит. Они, дескать. Всё они…

Сердечно поприветствовал попавшуюся навстречу зрелую незнакомку с развесистыми бледными боками — и был вознаграждён опасливым «добрый день». Деревенский обычай здороваться с каждым Георгий чтил свято, с удовольствием наблюдая подчас оторопь встречного, судорожно пытающегося вспомнить, где он с тобой мог видеться прежде.

В самом конце улочки пришлось вжаться в забор, давая дорогу бульдозеру. За рычагами сидела сильно татуированная личность, голая до пояса, с сигаретой на губе и, кажется, не слишком трезвая. На запылённой дверце кабины упрямо проступали полузатёртые-полузамазанные слова: «Убей чужого!» Судя по технике исполнения, надпись была делом рук какого-нибудь юного патриота. Осмелели. Заметно осмелели. Раньше предпочитали уклончивое «Убей урода!». Этак скоро, глядишь, дойдём до того, что и впрямь будем всё называть своими именами.

Вскоре воссияла впереди крашенная серебрянкой ограда. Возле входа на территорию магазина приткнулись три легковушки. Под жестяным навесом было уже довольно людно. За столиком в центре бетонного квадрата шумно пробавлялись винцом два задорных визгливых юноши и три басовито матерящиеся девушки. В левом углу бара прихлёбывал извечное своё разливное пиво всё тот же Володька. Словно и не уходил вообще. Столик напротив единолично оккупировал некто неизвестный. Георгий покосился на него мимоходом и невольно задержал взгляд. Молодой бритоголовый красавец сидел, не касаясь позвоночником пластиковой спинки стула, и, выпятив подбородок, смотрел в никуда. Глаза — мёртвые, ртутные. На столе ополовиненная бутылка дорогой водки и рюмка. Ни закуски, ни запивки.

Взяв пятьдесят граммов коньяка и бутерброд с сыром, Георгий, естественно, подсел к Володьке.

— Никак праздник у тебя? — полюбопытствовал тот.

— Праздник. Дорожку домостил… А ты, я смотрю, решил тут навеки поселиться?

— Ага! Навеки! Я уж и на собрании отсидеть успел… Только-только подошёл.

— Шумно было на собрании?

Володька ощерил зубы. Редкие. Желтоватые. Зато свои.

— Помнишь, как лягушки в прошлом году вопили? «Безобразие! Возмутительно! Озеро пересыхает! Надо что-то делать! Переизбрать правление! А то совсем без воды останемся!..» — Лягушачьи интонации вышли у него забавно и очень похоже. — Так и мы. Один к одному. У нас же в «Початке» контингент какой? Пенсионерки, бабушки-старушки… Но горла-астые…

— А что у вас там пересыхает?

— Ну как… Пелагее Петровне яблони повырубили, Клавдии Сергеевне бульдозером штакетник смяли… Выживают старушек.

— Кто?

— А то сам не знаешь кто! Кто нас отовсюду выживает?

— Что ж у вас, сторожа нет?

— Был. Уволился… Да ты с ним знаком, с Евсеичем. Сегодня, чай, виделись…

Георгий пригубил коньяк, откусил краешек бутерброда и принялся в задумчивости жевать. Жевал долго.

— Ума не приложу, что бы мы делали без чужих… — искренне поделился он наконец. — Что ни случись — чужие. Озеро пересыхает — чужие. Яблони вырубили — чужие. Раньше-то и свалить было не на кого…

— А сионисты? — ухмыльнулся Володька.

— Да кто их видел когда?

— А этих кто когда видел? Мы вон их с тобой много сегодня видели?..

Внезапно Володька замолчал. Хитрые татарские глазёнки стали как-то по-особенному пристальны и, пожалуй, тревожны. Георгий оглянулся. Одна из шумных девушек, усиленно играя бёдрами, направлялась прямиком к дальнему столику.

— Мужчина, — позвала она обворожительным хрипловатым баском. — Можно к вам обратиться?..

— Нет, — без выражения произнёс сидящий.

Взгляд его по-прежнему был устремлён в светло-пепельную кирпичную стену магазина.

Деваха изумилась, надула губы.

— Ну что ж вы такой бука… — укоризненно начала она, потом всмотрелась, умолкла и, вроде бы даже малость оробев, вернулась к своим. Те поглядели на неё вопросительно. Ответом была пренебрежительная гримаска.

— Во-от… — как ни в чём не бывало продолжил Володька, возвращая Георгия к прерванному разговору. — Битый, значит, час старушки наши митинговали…

Тот сделал над собой усилие и, снова сосредоточась на коньяке с бутербродом, исключил рокового незнакомца из поля зрения. Дальше глазеть не стоило — так и на неприятность недолго нарваться. Надо будет потом у Володьки спросить, что за тип.

— И чего старушки требуют? Правление переизбрать, а ещё?

— Президенту пожаловаться, — невнятно сообщил Володька, закусывая сушёным волоконцем кальмара. — Президент-то у нас — человек! Не из пресмыкающихся. Пока…

— Матёрый человечище, — заверил Георгий. — Только, знаешь, с кем поведёшься…

Беседа их была прервана странными булькающими звуками. Выставив прямую руку за перила, ограждающие бетонный пятачок бара, бритоголовый красавец с неподвижным лицом лил водку наземь.

— Ты что делаешь, мужик? — взвыл кто-то из задорных юношей.

Не услышав вопля, поставил пустую ёмкость на стол, встал, оказавшись не высокого, как соблазнительно было предположить, а всего лишь среднего роста, и двинулся на выход. Походка — твёрдая, будто не половину бутылки, а всю её вылил в грунт.

Хлопнула дверца иномарки жемчужной масти, ухнул запущенный на полные обороты двигатель — и, стреляя крупным гравием из-под колёс, машина сорвалась с места, исчезла в молочных клубах пыли.