pride

She continued in very agitated reflections till the sound of Lady Catherine's carriage made her feel how unequal she was to encounter Charlotte's observation, and hurried her away to her room. Chapter 35 Глава 36 Elizabeth awoke the next morning to the same thoughts and meditations which had at length closed her eyes. She could not yet recover from the surprise of what had happened; it was impossible to think of anything else; and, totally indisposed for employment, she resolved, soon after breakfast, to indulge herself in air and exercise. На следующее утро Элизабет проснулась с теми же мыслями и чувствами, с которыми лишь поздней ночью сомкнула глаза. По-прежнему она не могла оправиться от изумления. Думать о чем-то другом было совершенно невозможно. Неспособная взяться за какое-нибудь дело, она сразу после завтрака решила пойти на прогулку. She was proceeding directly to her favourite walk, when the recollection of Mr. Darcy's sometimes coming there stopped her, and instead of entering the park, she turned up the lane, which led farther from the turnpike-road. The park paling was still the boundary on one side, and she soon passed one of the gates into the ground. Дойдя было до своей любимой аллеи и вспомнив, что мистер Дарси иногда заставал ее там, она резко остановилась и, вместо того чтобы войти в парк, повернула на окаймлявшую парк тропинку, которая увела ее в сторону от проезжей дороги. Вскоре Элизабет миновала одну из боковых калиток в ограде парка. After walking two or three times along that part of the lane, she was tempted, by the pleasantness of the morning, to stop at the gates and look into the park. The five weeks which she had now passed in Kent had made a great difference in the country, and every day was adding to the verdure of the early trees. She was on the point of continuing her walk, when she caught a glimpse of a gentleman within the sort of grove which edged the park; he was moving that way; and, fearful of its being Mr. Darcy, she was directly retreating. Она несколько раз прошлась по тропинке туда и обратно и, очарованная прекрасным утром, остановилась у калитки, заглянув в парк. За пять недель, проведенных ею в Кенте, в природе совершилось немало изменений, и теперь с каждым днем все пышнее раскрывалась молодая листва на рано зазеленевших деревьях. Она хотела было зайти в парк поглубже, как вдруг заметила человека в прилегавшей к ограде группе деревьев. Он шел по направлению к ней. Боясь, как бы это не оказался мистер Дарси, она быстро пошла в противоположную сторону. Однако человек уже приблизился настолько, чтобы ее заметить, и устремился к Элизабет, назвав ее по имени. Услышав оклик у себя за спиной, Элизабет, хоть и узнала голос мистера Дарси, ускорила шаги по направлению к калитке. Мистер Дарси подошел туда одновременно с ней и, протянув ей письмо, которое она машинально взяла, произнес надменно-спокойным тоном: But the person who advanced was now near enough to see her, and stepping forward with eagerness, pronounced her name. She had turned away; but on hearing herself called, though in a voice which proved it to be Mr. Darcy, she moved again towards the gate. He had by that time reached it also, and, holding out a letter, which she instinctively took, said, with a look of haughty composure, — Я давно брожу по парку в надежде встретиться с вами. Не окажете ли вы мне честь, прочитав это письмо? Сказав это, он слегка поклонился, повернул в глубину парка и скоро исчез за деревьями. "I have been walking in the grove some time in the hope of meeting you. Will you do me the honour of reading that letter?" Одолеваемая любопытством, хотя и не ожидая от письма ничего приятного, Элизабет развернула пакет и, к еще большему удивлению, увидела, что письмо написано убористым почерком на двух листах почтовой бумаги. Целиком была исписана даже оборотная сторона листа, служившего конвертом. Продолжая медленно идти по аллее, она начала читать. Письмо было написано в Розингсе в 8 часов утра и заключало в себе следующее: And then, with a slight bow, turned again into the plantation, and was soon out of sight. "Сударыня, получив это письмо, не тревожьтесь, - оно не содержит ни повторного выражения тех чувств, ни возобновления тех предложений, которые вызвали у Вас вчера столь сильное неудовольствие. Я пишу, не желая ни в малейшей степени задеть Вас или унизить самого себя упоминанием о намерениях, которые ради Вашего, да и моего, спокойствия должны быть забыты возможно скорее. Усилий, необходимых для написания и прочтения этого письма, можно было избежать, если бы не особенности моего характера, которые требовали, чтобы письмо все же было написано и прочтено. With no expectation of pleasure, but with the strongest curiosity, Elizabeth opened the letter, and, to her still increasing wonder, perceived an envelope containing two sheets of letter-paper, written quite through, in a very close hand. The envelope itself was likewise full. Pursuing her way along the lane, she then began it. It was dated from Rosings, at eight o'clock in the morning, and was as follows:— Вы должны поэтому простить мне вольность, с которой я прошу Вас уделить мне некоторое внимание. Я знаю, Ваши чувства будут восставать против этого, но я возлагаю надежды на Вашу справедливость. Вы предъявили мне вчера два совершенно разного свойства и несопоставимых по тяжести обвинения. Первое заключалось в том, что я, не посчитавшись с чувствами мисс Беннет и мистера Бингли, разлучил двух влюбленных, а второе - что, вопреки лежавшим на мне обязательствам, долгу чести и человечности, я подорвал благосостояние мистера Уикхема и уничтожил его надежды на будущее. "Be not alarmed, madam, on receiving this letter, by the apprehension of its containing any repetition of those sentiments or renewal of those offers which were last night so disgusting to you. I write without any intention of paining you, or humbling myself, by dwelling on wishes which, for the happiness of both, cannot be too soon forgotten; and the effort which the formation and the perusal of this letter must occasion, should have been spared, had not my character required it to be written and read. Намеренно и бесцеремонно пренебречь другом юности, признанным любимцем отца, молодым человеком, для которого единственным источником существования должен был стать церковный приход в моих владениях и который вырос с мыслью, что этот приход предназначен для него одного, было бы преступлением, по сравнению с которым разлучить двух молодых людей после нескольких недель взаимной симпатии представлялось бы сущей безделицей. Надеюсь, что, прочитав нижеследующее объяснение моих действий и их мотивов и учтя все обстоятельства, Вы в будущем не станете осуждать меня так сурово, как Вы это с легкостью сделали вчера вечером. Возможно, при изложении моих поступков мне придется, не щадя Ваших чувств, высказать собственные взгляды, за которые заранее прошу Вас меня простить. Я подчиняюсь необходимости, а потому дальнейшие сожаления по этому поводу лишены смысла. Вскоре после нашего приезда в Хартфордшир я, как и многие другие, стал замечать, что Бингли предпочитает Вашу сестру всем молодым женщинам в местном обществе. Однако до самого бала в Незерфилде мне не приходило в голову, что между ними может возникнуть серьезная привязанность. You must, therefore, pardon the freedom with which I demand your attention; your feelings, I know, will bestow it unwillingly, but I demand it of your justice. Мой друг и прежде влюблялся у меня на глазах. И только на этом балу, когда я имел честь танцевать с Вами, я из случайного замечания сэра Уильяма Лукаса впервые понял, что склонность Бингли к мисс Беннет породила всеобщие надежды на брак между ними. Сэр Уильям говорил об этом, как о решенном деле, - нужно было, казалось, только назначить день свадьбы. С этой минуты я стал присматриваться к поведению моего друга. Только тогда я обнаружил, что его чувство к мисс Беннет намного превосходит все его прежние увлечения. "Two offenses of a very different nature, and by no means of equal magnitude, you last night laid to my charge. The first mentioned was, that, regardless of the sentiments of either, I had detached Mr. Bingley from your sister, and the other, that I had, in defiance of various claims, in defiance of honour and humanity, ruined the immediate prosperity and blasted the prospects of Mr. Wickham. Не менее внимательно я наблюдал за Вашей сестрой. Ее манеры и поведение казались, как всегда, приветливыми, веселыми и непосредственными и не давали ни малейшего повода думать, что ее сердце задето сколько-нибудь серьезно. Приглядываясь к ней в течение всего вечера, я пришел к выводу, что мисс Беннет охотно принимает ухаживания мистера Бингли, но сама не питает к нему глубокого чувства. Коль скоро Ваши сведения говорят о другом, по-видимому, я ошибся. Вы знаете Вашу сестру лучше, и поэтому так оно, вероятно, и есть. Вследствие моего ошибочного вывода я нанес Вашей сестре душевную рану, и Ваше негодование представляется вполне обоснованным. Wilfully and wantonly to have thrown off the companion of my youth, the acknowledged favourite of my father, a young man who had scarcely any other dependence than on our patronage, and who had been brought up to expect its exertion, would be a depravity, to which the separation of two young persons, whose affection could be the growth of only a few weeks, could bear no comparison. Но я не хочу упустить возможность отчасти оправдаться, заметив, что Ваша сестра удивительно хорошо владела собой и своим безмятежным видом позволяла самому проницательному наблюдателю считать, что, несмотря на мягкость характера, она обладает достаточно защищенным сердцем. Разумеется, мне хотелось прийти к заключению о ее безразличии к мистеру Бингли. Но смею утверждать, что мои наблюдения и выводы не часто зависят от моих желаний и опасений. И я решил, что сердце ее свободно, вовсе не потому, что меня это больше устраивало. Такой вывод я сделал с беспристрастностью столь же искренней, каким было мое желание, чтобы он подтвердился. Доводы против предполагавшегося брака не ограничивались теми, которые я привел Вам вчера, говоря о страсти, преодолевшей их, когда дело коснулось меня самого. Неравенство происхождения для моего друга играло меньшую роль, чем для меня. But from the severity of that blame which was last night so liberally bestowed, respecting each circumstance, I shall hope to be in the future secured, when the following account of my actions and their motives has been read. If, in the explanation of them, which is due to myself, I am under the necessity of relating feelings which may be offensive to yours, I can only say that I am sorry. The necessity must be obeyed, and further apology would be absurd. Однако существовали и другие препятствия. Эти препятствия существуют и поныне. Они в равной степени относятся ко мне и к моему другу, но я на них попытался закрыть глаза, пользуясь тем, что в последнее время они не привлекали моего внимания. Об этих препятствиях я все же должен вкратце упомянуть. Низкое общественное положение Вашей родни с материнской стороны значит весьма немного по сравнению с полным отсутствием такта, столь часто обнаруживаемым миссис Беннет и Вашими тремя младшими сестрами, а по временам даже Вашим отцом. Простите меня, мне тяжело наносить Вам еще одну обиду. Но, сожалея о слабостях Ваших близких и негодуя на меня за то, что я говорю о них в этом письме, постарайтесь утешить себя мыслью, что Вы сами, так же как Ваша старшая сестра, не заслуживаете ни малейшего упрека в том же роде и своим поведением постоянно свидетельствуете о присущем Вам вкусе и уме. "I had not been long in Hertfordshire, before I saw, in common with others, that Bingley preferred your elder sister to any other young woman in the country. But it was not till the evening of the dance at Netherfield that I had any apprehension of his feeling a serious attachment. Остается добавить, что все происшедшее в этот вечер в Незерфилде позволило мне составить окончательное мнение о присутствовавших и побудило меня гораздо горячее, чем я готов был к этому прежде, предостеречь моего друга против столь неудачной, с моей точки зрения, женитьбы. На следующий день он уехал из Незерфилда в Лондон, с тем чтобы, как Вы, несомненно, помните, вскоре вернуться. I had often seen him in love before. At that ball, while I had the honour of dancing with you, I was first made acquainted, by Sir William Lucas's accidental information, that Bingley's attentions to your sister had given rise to a general expectation of their marriage. He spoke of it as a certain event, of which the time alone could be undecided. From that moment I observed my friend's behaviour attentively; and I could then perceive that his partiality for Miss Bennet was beyond what I had ever witnessed in him. Сейчас я должен Вам рассказать о моей роли в этой истории. Его сестры были встревожены так же сильно, как и я. Совпадение наших взглядов выяснилось достаточно быстро. И в равной степени убежденные, что необходимость повлиять на мистера Бингли требует от нас безотлагательных действий, мы вскоре решили последовать за ним в Лондон. Мы переехали в город, и там я постарался открыть своему другу глаза на все отрицательные стороны сделанного им выбора. Я обрисовал и подчеркнул их со всей серьезностью. Но хотя мои настояния и могли несколько пошатнуть его решимость и на какое-то время задержать осуществление его первоначальных намерений, я все же не думаю, чтобы они в конце концов предотвратили его женитьбу, если бы вслед за тем, - я решился на это без колебаний, - я не убедил Бингли в безразличии к нему Вашей сестры. Перед тем он был уверен, что она отвечает ему искренним чувством, хоть и не равным его собственному. Your sister I also watched. Her look and manners were open, cheerful, and engaging as ever, but without any symptom of peculiar regard, and I remained convinced from the evening's scrutiny, that though she received his attentions with pleasure, she did not invite them by any participation of sentiment. Но мой друг обладает природной скромностью и доверяет моим суждениям больше, чем своим. Доказать ему, что он обманывается, было поэтому нетрудно. А как только он с этим согласился, убедить его не возвращаться в Хартфордшир стало делом одной минуты. Я не могу осуждать себя за все, что было мною совершено до этого времени. В этой истории я вспоминаю с неудовольствием лишь об одном своем поступке. Чтобы скрыть от Бингли приезд в Лондон мисс Беннет, пришлось пойти на некоторую хитрость. О ее приезде знали я и мисс Бингли. Сам он до сих пор не имеет об этом ни малейшего представления. Возможно, они могли бы встретиться без нежелательных последствий. Однако я боялся, что Бингли еще недостаточно преодолел свое чувство и что оно вспыхнет в нем с новой силой, если он снова ее увидит. Быть может, мне не следовало участвовать в этом обмане. Но дело сделано, притом из лучших побуждений. Я сказал по этому поводу все, и мне нечего добавить в свое оправдание. Если я и причинил боль Вашей сестре, я допустил это не намеренно. И если мотивы, которыми я руководствовался, не покажутся Вам убедительными, я не вижу, почему я должен был их отвергнуть. If YOU have not been mistaken here, I must have been in error. Your superior knowledge of your sister must make the latter probable. If it be so, if I have been misled by such error to inflict pain on her, your resentment has not been unreasonable. По поводу второго, более тяжкого обвинения, - в нанесении ущерба мистеру Уикхему, - я могу оправдаться, лишь рассказав Вам о его связях с нашей семьей. В чем именно он меня обвиняет, мне неизвестно. Но достоверность того, что я Вам сейчас сообщу, может быть подтверждена не одним свидетелем, в правдивости которых нельзя усомниться. Мистер Уикхем - сын уважаемого человека, который в течение многих лет управлял хозяйством поместья Пемберли и чье превосходное поведение при выполнении этих обязанностей, естественно, побудило моего отца позаботиться о вознаграждении. Свою доброту он обратил на Джорджа Уикхема, который приходился ему крестником. Мой отец оплачивал его обучение сперва в школе, а затем в Кембридже. Помощь эта была особенно существенной, так как Уикхем-старший, прозябавший в нужде из-за расточительности своей жены, был не в состоянии вырастить сына образованным человеком. But I shall not scruple to assert, that the serenity of your sister's countenance and air was such as might have given the most acute observer a conviction that, however amiable her temper, her heart was not likely to be easily touched. Мистер Дарси не только любил общество юноши, манеры которого всегда были подкупающими, но имел о нем самое высокое мнение и, надеясь, что он изберет духовную карьеру, хотел помочь его продвижению на этом поприще. Что касается меня самого, то прошло уже немало лет с тех пор, как я начал смотреть на него другими глазами. That I was desirous of believing her indifferent is certain—but I will venture to say that my investigation and decisions are not usually influenced by my hopes or fears. I did not believe her to be indifferent because I wished it; I believed it on impartial conviction, as truly as I wished it in reason. My objections to the marriage were not merely those which I last night acknowledged to have the utmost force of passion to put aside, in my own case; the want of connection could not be so great an evil to my friend as to me. Порочные наклонности и отсутствие чувства долга, которые он всячески скрывал даже от лучших друзей, не могли ускользнуть от взора человека почти одинакового с ним возраста, к тому же имевшего, в отличие от моего отца, возможность наблюдать за Уикхемом-младшим в минуты, когда тот становился самим собой. Сейчас я вынужден снова причинить Вам боль - не мне судить, насколько сильную. Но какими бы ни были чувства, которые Вы питаете к мистеру Уикхему, предположение об их характере не помешает мне раскрыть перед Вами его настоящий облик - напротив, оно еще больше меня к этому побуждает. Мой незабвенный отец скончался около пяти лет тому назад. Его привязанность к мистеру Уикхему оставалась до самого конца настолько сильной, что в своем завещании он особо уполномочивал меня позаботиться о будущем молодого человека, создав ему самые благоприятные условия на избранном им жизненном пути и предоставив ему, в случае если он станет священником, подходящий церковный приход сразу же, как только этот приход освободится. But there were other causes of repugnance; causes which, though still existing, and existing to an equal degree in both instances, I had myself endeavoured to forget, because they were not immediately before me. These causes must be stated, though briefly. The situation of your mother's family, though objectionable, was nothing in comparison to that total want of propriety so frequently, so almost uniformly betrayed by herself, by your three younger sisters, and occasionally even by your father. Кроме того, ему была завещана тысяча фунтов. Отец юноши не надолго пережил моего. Через полгода мистер Уикхем написал мне о своем твердом решении отказаться от священнического сана. При этом он предполагал, что мне не покажется необоснованной его надежда получить компенсацию взамен ожидавшейся им привилегии, которую он тем самым утрачивал. По его словам, он возымел желание изучить юриспруденцию, а я, конечно, не мог не понять, что тысячи фунтов для этого недостаточно. Мне очень хотелось поверить искренности его намерений, хотя я не могу сказать, что это мне вполне удалось. Pardon me. It pains me to offend you. But amidst your concern for the defects of your nearest relations, and your displeasure at this representation of them, let it give you consolation to consider that, to have conducted yourselves so as to avoid any share of the like censure, is praise no less generally bestowed on you and your elder sister, than it is honourable to the sense and disposition of both. Тем не менее я сразу согласился с его предложением, так как отлично понимал, насколько мистер Уикхем не подходит для роли священника. Дело, таким образом, быстро уладилось: он отказывался от всякой помощи в духовной карьере, - даже в том случае, если бы в будущем у него возникла возможность такую помощь принять, - и получал взамен три тысячи фунтов. На этом, казалось бы, всякая связь между нами прерывалась. I will only say farther that from what passed that evening, my opinion of all parties was confirmed, and every inducement heightened which could have led me before, to preserve my friend from what I esteemed a most unhappy connection. He left Netherfield for London, on the day following, as you, I am certain, remember, with the design of soon returning. Я был о нем слишком плохого мнения, чтобы приглашать его в Пемберли или искать его общества в столице. Насколько я могу предполагать, он жил главным образом в Лондоне, однако изучение юриспруденции так и осталось для него только предлогом. Ничем более не сдерживаемый, он повел жизнь праздную и разгульную. На протяжении трех лет я почти ничего о нем не слышал. Но когда священник в ранее предназначавшемся для него приходе скончался, он написал мне письмо с просьбой оставить этот приход за ним. Как он сообщал, - и этому нетрудно было поверить, - он находился в самых стесненных обстоятельствах. "The part which I acted is now to be explained. His sisters' uneasiness had been equally excited with my own; our coincidence of feeling was soon discovered, and, alike sensible that no time was to be lost in detaching their brother, we shortly resolved on joining him directly in London. Изучение юриспруденции ничего ему не дало, и, по его словам, он теперь твердо решил принять духовный сан, если я предоставлю ему приход - в последнем он нисколько не сомневался, так как хорошо знал, что мне не о ком больше заботиться и что я не мог забыть волю моего досточтимого родителя. Едва ли вы осудите меня за то, что я не выполнил его просьбы, так же как отверг все позднейшие подобные притязания. Его негодование было под стать его бедственному положению, и он нимало не стеснялся поносить меня перед окружающими, так же как выражать свои упреки мне самому. С этого времени всякое знакомство между нами было прекращено. Как протекала его жизнь - мне неизвестно. Но прошлым летом он снова неприятнейшим образом напомнил мне о своем существовании. We accordingly went—and there I readily engaged in the office of pointing out to my friend the certain evils of such a choice. I described, and enforced them earnestly. But, however this remonstrance might have staggered or delayed his determination, I do not suppose that it would ultimately have prevented the marriage, had it not been seconded by the assurance that I hesitated not in giving, of your sister's indifference. He had before believed her to return his affection with sincere, if not with equal regard. Здесь я должен коснуться обстоятельства, которое мне бы хотелось изгладить из собственной памяти. Лишь очень серьезный повод, побудивший меня написать Вам это письмо, служит причиной того, что я решился кому-то о нем поведать. Сказав это, я не сомневаюсь, что Вы навсегда сохраните его в тайне. Опека над моей сестрой, которая моложе меня на десять лет, была разделена между мною и племянником моей матери, полковником Фицуильямом. Около года назад мы забрали сестру из школы и устроили ее сперва в Лондоне, а прошлым летом - вместе с присматривавшей за ней дамой - в Рэмсгейте. Там же, несомненно, со злым умыслом, поселился и мистер Уикхем. Ибо, как впоследствии обнаружилось, миссис Янг, в характере которой мы жестоко обманулись, знала его еще в давние времена. При попустительстве этой дамы ему удалось настолько расположить к себе Джорджиану, в нежном сердце которой сохранилась привязанность к нему, возникшая в ее детские годы, что она вообразила себя влюбленной и согласилась совершить с ним побег. В ту пору ей было всего пятнадцать лет - это может ей служить оправданием. Признав ее легкомыслие, я счастлив добавить, что сведениями о готовившемся побеге обязан ей самой. Я приехал к ней неожиданно за день или за два до назначенного срока, и тогда Джорджиана, будучи не в силах огорчить и оскорбить брата, на которого смотрела почти как на отца, во всем мне призналась. But Bingley has great natural modesty, with a stronger dependence on my judgement than on his own. To convince him, therefore, that he had deceived himself, was no very difficult point. To persuade him against returning into Hertfordshire, when that conviction had been given, was scarcely the work of a moment. Что я при этом пережил и как поступил, вы легко можете себе представить. Забота о чувствах и добром имени сестры не допускала открытого разоблачения. Но я сразу написал мистеру Уикхему, который незамедлительно покинул эти места. И, разумеется, я отказался от дальнейших услуг миссис Янг. Мистера Уикхема, несомненно, прежде всего интересовало приданое сестры, равное тридцати тысячам фунтов. Однако я не могу избавиться от мысли, что его сильно соблазняла также возможность выместить на мне свою злобу. Он отомстил бы мне, в самом деле, с лихвой. I cannot blame myself for having done thus much. There is but one part of my conduct in the whole affair on which I do not reflect with satisfaction; it is that I condescended to adopt the measures of art so far as to conceal from him your sister's being in town. I knew it myself, as it was known to Miss Bingley; but her brother is even yet ignorant of it. That they might have met without ill consequence is perhaps probable; but his regard did not appear to me enough extinguished for him to see her without some danger. Такова, сударыня, правдивая история всех отношений, связывающих нас с этим человеком. И если Вы хоть немного ей поверите, надеюсь, с этих пор Вы не будете меня обвинять в жестокости к мистеру Уикхему. Мне неизвестно, с помощью какого обмана он приобрел Ваше расположение, но, быть может, его успеху не следует удивляться. Не имея никаких сведений о каждом из нас, Вы не могли уличить его во лжи, а подозрительность - не в Вашей натуре. Вам, пожалуй, покажется странным, что я не рассказал всего этого вчера вечером. Но в ту минуту я не настолько владел собой, чтобы решить - вправе ли я и должен ли раскрыть перед Вами все здесь изложенное. Достоверность моих слов может Вам подтвердить полковник Фицуильям. Наше родство и полная взаимная откровенность, а тем более наша совместная опека над Джорджианой неизбежно вводили его в курс всех событий. Perhaps this concealment, this disguise was beneath me; it is done, however, and it was done for the best. On this subject I have nothing more to say, no other apology to offer. If I have wounded your sister's feelings, it was unknowingly done and though the motives which governed me may to you very naturally appear insufficient, I have not yet learnt to condemn them. Если неприязнь ко мне обесценивает в Ваших глазах всякое мое слово, подобная причина не помешает Вам поверить моему кузену. И для того, чтобы Вы имели возможность его расспросить, я попытаюсь найти способ передать Вам это письмо в течение сегодняшнего утра. Я добавляю к этому только: да благословит Вас Господь! Фицуильям Дарси" "With respect to that other, more weighty accusation, of having injured Mr. Wickham, I can only refute it by laying before you the whole of his connection with my family. Of what he has PARTICULARLY accused me I am ignorant; but of the truth of what I shall relate, I can summon more than one witness of undoubted veracity. "Mr. Wickham is the son of a very respectable man, who had for many years the management of all the Pemberley estates, and whose good conduct in the discharge of his trust naturally inclined my father to be of service to him; and on George Wickham, who was his godson, his kindness was therefore liberally bestowed. My father supported him at school, and afterwards at Cambridge—most important assistance, as his own father, always poor from the extravagance of his wife, would have been unable to give him a gentleman's education. My father was not only fond of this young man's society, whose manner were always engaging; he had also the highest opinion of him, and hoping the church would be his profession, intended to provide for him in it. As for myself, it is many, many years since I first began to think of him in a very different manner. The vicious propensities—the want of principle, which he was careful to guard from the knowledge of his best friend, could not escape the observation of a young man of nearly the same age with himself, and who had opportunities of seeing him in unguarded moments, which Mr. Darcy could not have. Here again shall give you pain—to what degree you only can tell. But whatever may be the sentiments which Mr. Wickham has created, a suspicion of their nature shall not prevent me from unfolding his real character—it adds even another motive. "My excellent father died about five years ago; and his attachment to Mr. Wickham was to the last so steady, that in his will he particularly recommended it to me, to promote his advancement in the best manner that his profession might allow—and if he took orders, desired that a valuable family living might be his as soon as it became vacant. There was also a legacy of one thousand pounds. His own father did not long survive mine, and within half a year from these events, Mr. Wickham wrote to inform me that, having finally resolved against taking orders, he hoped I should not think it unreasonable for him to expect some more immediate pecuniary advantage, in lieu of the preferment, by which he could not be benefited. He had some intention, he added, of studying law, and I must be aware that the interest of one thousand pounds would be a very insufficient support therein. I rather wished, than believed him to be sincere; but, at any rate, was perfectly ready to accede to his proposal. I knew that Mr. Wickham ought not to be a clergyman; the business was therefore soon settled—he resigned all claim to assistance in the church, were it possible that he could ever be in a situation to receive it, and accepted in return three thousand pounds. All connection between us seemed now dissolved. I thought too ill of him to invite him to Pemberley, or admit his society in town. In town I believe he chiefly lived, but his studying the law was a mere pretence, and being now free from all restraint, his life was a life of idleness and dissipation. For about three years I heard little of him; but on the decease of the incumbent of the living which had been designed for him, he applied to me again by letter for the presentation. His circumstances, he assured me, and I had no difficulty in believing it, were exceedingly bad. He had found the law a most unprofitable study, and was now absolutely resolved on being ordained, if I would present him to the living in question—of which he trusted there could be little doubt, as he was well assured that I had no other person to provide for, and I could not have forgotten my revered father's intentions. You will hardly blame me for refusing to comply with this entreaty, or for resisting every repetition to it. His resentment was in proportion to the distress of his circumstances—and he was doubtless as violent in his abuse of me to others as in his reproaches to myself. After this period every appearance of acquaintance was dropped. How he lived I know not. But last summer he was again most painfully obtruded on my notice. "I must now mention a circumstance which I would wish to forget myself, and which no obligation less than the present should induce me to unfold to any human being. Having said thus much, I feel no doubt of your secrecy. My sister, who is more than ten years my junior, was left to the guardianship of my mother's nephew, Colonel Fitzwilliam, and myself. About a year ago, she was taken from school, and an establishment formed for her in London; and last summer she went with the lady who presided over it, to Ramsgate; and thither also went Mr. Wickham, undoubtedly by design; for there proved to have been a prior acquaintance between him and Mrs. Younge, in whose character we were most unhappily deceived; and by her connivance and aid, he so far recommended himself to Georgiana, whose affectionate heart retained a strong impression of his kindness to her as a child, that she was persuaded to believe herself in love, and to consent to an elopement. She was then but fifteen, which must be her excuse; and after stating her imprudence, I am happy to add, that I owed the knowledge of it to herself. I joined them unexpectedly a day or two before the intended elopement, and then Georgiana, unable to support the idea of grieving and offending a brother whom she almost looked up to as a father, acknowledged the whole to me. You may imagine what I felt and how I acted. Regard for my sister's credit and feelings prevented any public exposure; but I wrote to Mr. Wickham, who left the place immediately, and Mrs. Younge was of course removed from her charge. Mr. Wickham's chief object was unquestionably my sister's fortune, which is thirty thousand pounds; but I cannot help supposing that the hope of revenging himself on me was a strong inducement. His revenge would have been complete indeed. "This, madam, is a faithful narrative of every event in which we have been concerned together; and if you do not absolutely reject it as false, you will, I hope, acquit me henceforth of cruelty towards Mr. Wickham. I know not in what manner, under what form of falsehood he had imposed on you; but his success is not perhaps to be wondered at. Ignorant as you previously were of everything concerning either, detection could not be in your power, and suspicion certainly not in your inclination. "You may possibly wonder why all this was not told you last night; but I was not then master enough of myself to know what could or ought to be revealed. For the truth of everything here related, I can appeal more particularly to the testimony of Colonel Fitzwilliam, who, from our near relationship and constant intimacy, and, still more, as one of the executors of my father's will, has been unavoidably acquainted with every particular of these transactions. If your abhorrence of ME should make MY assertions valueless, you cannot be prevented by the same cause from confiding in my cousin; and that there may be the possibility of consulting him, I shall endeavour to find some opportunity of putting this letter in your hands in the course of the morning. I will only add, God bless you, "FITZWILLIAM DARCY" Chapter 36 Глава 36 If Elizabeth, when Mr. Darcy gave her the letter, did not expect it to contain a renewal of his offers, she had formed no expectation at all of its contents. But such as they were, it may well be supposed how eagerly she went through them, and what a contrariety of emotion they excited. Her feelings as she read were scarcely to be defined. With amazement did she first understand that he believed any apology to be in his power; and steadfastly was she persuaded, that he could have no explanation to give, which a just sense of shame would not conceal. Хотя Элизабет, взяв письмо у мистера Дарси, вовсе не думала, что в этом письме он опять попросит ее руки, ей все же не приходило в голову, о чем он еще мог бы ей написать. Поэтому нетрудно понять, с какой жадностью прочла она заключенные в нем объяснения и какие противоречивые отклики вызвали они в ее душе. Ее чувствам в эти минуты едва ли можно было найти точное определение. С изумлением отметила она для себя вначале, что Дарси надеется как-то оправдаться в своих поступках. И она не сомневалась, что у него не могло быть истинных мотивов, в которых не постыдился бы сознаться любой порядочный человек. С сильнейшим предубеждением против всего, что он мог бы сказать, приступила она к его рассказу о том, что произошло в Незерфилде. Торопливость, с которой она проглатывала строку за строкой, едва ли позволяла ей вникнуть в смысл того, что она уже успела прочесть, и от нетерпения узнать, что содержится в следующей фразе, она была неспособна как следует понять предыдущую. Прежде всего ей показалось фальшивым утверждение Дарси, что он не заметил в Джейн серьезного ответного чувства по отношению к Бингли. Перечень вполне реальных и серьезных возражений против предполагавшейся партии возмутил ее настолько сильно, что она уже была не в состоянии справедливо оценивать его слова. With a strong prejudice against everything he might say, she began his account of what had happened at Netherfield. She read with an eagerness which hardly left her power of comprehension, and from impatience of knowing what the next sentence might bring, was incapable of attending to the sense of the one before her eyes. Он не жалел о случившемся в той мере, какой она была вправе от него требовать. Его слова выражали не раскаяние, а самодовольство. Все письмо было лишь проявлением высокомерия и гордости. Но чувства ее пришли в еще большее расстройство и стали более мучительными, когда от этого рассказа она перешла к истории мистера Уикхема. С несколько более ясной головой она прочла о событиях, которые, если только их описание было правдивым, совершенно опрокидывали всякое доброе суждение об этом молодом человеке - и в то же время это описание удивительно напоминало историю, изложенную самим Уикхемом. His belief of her sister's insensibility she instantly resolved to be false; and his account of the real, the worst objections to the match, made her too angry to have any wish of doing him justice. Изумление, негодование, даже ужас охватили ее. Беспрестанно повторяя: "Это неправда! Не может этого быть! Гнусная ложь!" - она пыталась отвергнуть все, с начала до конца. Пробежав глазами письмо и едва осознав содержание одной или двух последних страниц, она поспешно сложила листки, стараясь уверить себя, что ей нечего обращать на него внимание и что она больше никогда в него не заглянет. В душевном смятении, неспособная сосредоточиться, она попробовала немного пройтись. Но это не помогло. Через полминуты она снова развернула письмо и, стараясь взять себя в руки, перечитала ту его часть, в которой разоблачалось поведение Уикхема. Ей удалось настолько овладеть собой, что она смогла вникнуть в смысл каждой фразы. Сведения об отношениях Уикхема с семьей Дарси полностью соответствовали словам Уикхема. В обеих версиях также совпадали упоминания о щедрости покойного мистера Дарси, хотя раньше Элизабет не знала, в чем она проявлялась. До сих пор один рассказ только дополнялся другим. Но когда она прочла про завещание, различие между ними стало разительным. Она хорошо запомнила слова Уикхема о завещанном ему приходе и, восстановив их в памяти, не могла не понять, что одна из двух версий содержит грубый обман. В первые минуты Элизабет еще надеялась, что чутье подсказало ей правильный выбор. He expressed no regret for what he had done which satisfied her; his style was not penitent, but haughty. It was all pride and insolence. Но, перечитав несколько раз самым внимательным образом то место, где подробно рассказывалось о безоговорочном отказе Уикхема от прихода и о полученном им значительном возмещении в сумме трех тысяч фунтов, она начала колебаться. Не глядя на письмо и стараясь быть беспристрастной, она взвесила правдоподобность каждого обстоятельства, но это не помогло. С обеих сторон были одни голословные утверждения. Она снова принялась за чтение. И с каждой строчкой ей становилось все яснее, что история, в которой, как ей думалось прежде, поведение мистера Дарси не могло быть названо иначе чем бесчестное, могла вдруг обернуться таким образом, что оно оказалось бы вполне безупречным. But when this subject was succeeded by his account of Mr. Wickham—when she read with somewhat clearer attention a relation of events which, if true, must overthrow every cherished opinion of his worth, and which bore so alarming an affinity to his own history of himself—her feelings were yet more acutely painful and more difficult of definition. Обвинение Уикхема в расточительности и распущенности поразило ее сильнее всего - тем более что она затруднялась найти доказательство несправедливости подобных упреков. Она ничего не слышала об Уикхеме до того, как он поступил в ***ширский полк по рекомендации случайно встретившегося с ним на улице едва знакомого молодого человека. О его прежней жизни никому из ее близких ничего не было известно, кроме того, что он сам о себе рассказывал. Да и едва ли, даже если бы Элизабет могла это сделать, ей пришло бы в голову выяснять, что он в действительности собой представляет. Его внешность, голос, манеры сразу создавали впечатление, что ему присущи все добродетели. Astonishment, apprehension, and even horror, oppressed her. She wished to discredit it entirely, repeatedly exclaiming, "This must be false! This cannot be! This must be the grossest falsehood!"—and when she had gone through the whole letter, though scarcely knowing anything of the last page or two, put it hastily away, protesting that she would not regard it, that she would never look in it again. Она попыталась восстановить в памяти какой-нибудь его благородный поступок, какую-нибудь отличительную черту, которая бы доказывала его порядочность и опровергала нападки на него мистера Дарси. Или хотя бы вспомнить о каком-либо хорошем качестве, которое показалось бы несовместимым с приписываемыми ему Дарси годами праздной и порочной жизни. Но ничего подобного припомнить она не могла. In this perturbed state of mind, with thoughts that could rest on nothing, she walked on; but it would not do; in half a minute the letter was unfolded again, and collecting herself as well as she could, she again began the mortifying perusal of all that related to Wickham, and commanded herself so far as to examine the meaning of every sentence. Ей было легко представить его себе во всем очаровании его манер и наружности. Но ей не удавалось восстановить в памяти ничего говорившего в его пользу, кроме всеобщего одобрения знакомых и симпатии, которую он вызывал своей внешностью. После продолжительных размышлений Элизабет снова взялась за письмо. Но, увы, следовавшее дальше описание его попытки соблазнить мисс Дарси как-то перекликалось с происшедшим накануне разговором между Элизабет и полковником Фицуильямом. И вдобавок ей предлагалось обратиться за подтверждением всех подробностей к самому полковнику, от которого она еще раньше слышала, что он полностью осведомлен о жизни мисс Дарси, и порядочность которого не вызывала сомнений. В какой-то момент она и вправду вознамерилась расспросить его, но ее остановила мысль о щекотливости темы, которую нужно было затронуть, и она окончательно от этого отказалась, сообразив, что мистер Дарси едва ли рискнул бы сослаться на кузена, не будучи вполне уверен в его поддержке. The account of his connection with the Pemberley family was exactly what he had related himself; and the kindness of the late Mr. Darcy, though she had not before known its extent, agreed equally well with his own words. So far each recital confirmed the other; but when she came to the will, the difference was great. What Wickham had said of the living was fresh in her memory, and as she recalled his very words, it was impossible not to feel that there was gross duplicity on one side or the other; and, for a few moments, she flattered herself that her wishes did not err. Она прекрасно помнила все подробности своего разговора с Уикхемом во время их первой встречи в доме у мистера Филипса. Многие его выражения были еще свежи в ее памяти. И Элизабет внезапно осознала, насколько неуместно было со стороны Уикхема рассказывать о подобных вещах ей - едва знакомому тогда для него человеку, и удивилась, что эта простая мысль прежде не приходила ей в голову. Она ясно увидела, как неприлично вел себя Уикхем, стараясь всюду обратить на себя внимание. Его утверждения не согласовались с его поступками. Ей припомнилось, как он хвастался, что ему нечего бояться встречи с мистером Дарси и что пусть-де мистер Дарси сам покинет эти места, а он и не подумает уезжать. И, вместе с тем, он не посмел явиться на бал в Незерфилде всего через неделю после этого разговора! But when she read and re-read with the closest attention, the particulars immediately following of Wickham's resigning all pretensions to the living, of his receiving in lieu so considerable a sum as three thousand pounds, again was she forced to hesitate. Она вспомнила, что до отъезда незерфилдской компании из Хартфордшира он не рассказывал своей истории никому, кроме нее. Зато после их отъезда эту историю узнали решительно все. Стремясь опорочить мистера Дарси, он не брезговал ничем. И в то же время, говоря ей о своей преданности памяти Дарси-отца, утверждал, что эта преданность не позволяет ему плохо говорить о сыне своего благодетеля. She put down the letter, weighed every circumstance with what she meant to be impartiality—deliberated on the probability of each statement—but with little success. On both sides it was only assertion. Again she read on; but every line proved more clearly that the affair, which she had believed it impossible that any contrivance could so represent as to render Mr. Darcy's conduct in it less than infamous, was capable of a turn which must make him entirely blameless throughout the whole. Как изменился теперь в ее глазах каждый поступок мистера Уикхема! Ухаживание за мисс Кинг объяснялось не чем иным, как его низкой расчетливостью, - незначительность ее приданого вовсе не говорила об умеренности его притязаний, а только о готовности прельститься любой приманкой. The extravagance and general profligacy which he scrupled not to lay at Mr. Wickham's charge, exceedingly shocked her; the more so, as she could bring no proof of its injustice. She had never heard of him before his entrance into the ——shire Militia, in which he had engaged at the persuasion of the young man who, on meeting him accidentally in town, had there renewed a slight acquaintance. Его отношение к самой Элизабет уже не оправдывалось достойными мотивами: он либо заблуждался относительно ее средств, либо тешил свое тщеславие, поддерживая в ней склонность, которую она, по ее мнению, неосторожно обнаружила. Of his former way of life nothing had been known in Hertfordshire but what he told himself. As to his real character, had information been in her power, she had never felt a wish of inquiring. His countenance, voice, and manner had established him at once in the possession of every virtue. Попытки Элизабет защитить Уикхема становились слабее и слабее. А по мере оправдания мистера Дарси она не могла не припомнить, что Бингли еще давно, в ответ на заданный ему Джейн вопрос, выразил уверенность в безукоризненном поведении своего друга в отношении Уикхема; что, несмотря на свои высокомерные и отталкивающие манеры, на протяжении всего их знакомства, которое в последнее время так их сблизило, открыв ей его сокровеннейшие тайны, Дарси ни разу не совершил поступка, который позволил бы обвинить его в несправедливости и недобросовестности или говорил бы о его порочных наклонностях; что среди круга своих знакомых он пользовался всеобщим почетом и уважением; что даже Уикхем отзывался о нем как о самом преданном брате и что ей не раз приходилось слышать, с какой любовью Дарси говорил о своей сестре, доказывая тем самым свою способность испытывать нежные чувства; что приписываемая ему Уикхемом постыдная несправедливость едва ли могла долго оставаться неразоблаченной; и что, наконец, дружба между человеком, который мог бы на это решиться, с таким славным юношей, как мистер Бингли, представлялась просто невероятной. Ей стало бесконечно стыдно за свое поведение. Она не могла думать о Дарси или об Уикхеме, не отдавая себе отчета в своей слепоте, предубежденности, несправедливости, глупости. She tried to recollect some instance of goodness, some distinguished trait of integrity or benevolence, that might rescue him from the attacks of Mr. Darcy; or at least, by the predominance of virtue, atone for those casual errors under which she would endeavour to class what Mr. Darcy had described as the idleness and vice of many years' continuance. But no such recollection befriended her. — Как позорно я поступила! - воскликнула она. - Я, так гордившаяся своей проницательностью и так полагавшаяся на собственный здравый смысл! Так часто смеявшаяся над доброжелательством моей сестры и питавшая свое тщеславие столь постыдной и неоправданной неприязнью! Как унижает меня это открытие! И как справедливо я унижена! Если бы я даже влюбилась, я и тогда не оказалась бы столь слепой. Но тщеславие, а не любовь лишили меня зрения! Польщенная при первом знакомстве предпочтением одного человека и оскорбленная пренебрежением другого, я руководствовалась предрассудками и невежеством и гнала от себя разумные доводы, как только дело касалось любого из них! Вот когда мне довелось в себе разобраться! She could see him instantly before her, in every charm of air and address; but she could remember no more substantial good than the general approbation of the neighbourhood, and the regard which his social powers had gained him in the mess. After pausing on this point a considerable while, she once more continued to read. But, alas! the story which followed, of his designs on Miss Darcy, received some confirmation from what had passed between Colonel Fitzwilliam and herself only the morning before; and at last she was referred for the truth of every particular to Colonel Fitzwilliam himself—from whom she had previously received the information of his near concern in all his cousin's affairs, and whose character she had no reason to question. По мере того как она переходила в мыслях от себя к Джейн и от Джейн к Бингли, ей должно было прийти в голову, что в этой части объяснения Дарси представлялись совершенно неубедительными. Она прочла их опять. Теперь они показались ей совсем не такими, как после первого чтения. Признавая основательность рассуждений Дарси в одной части письма, могла ли она отвергнуть ее в другой? По его словам, он даже не подозревал, насколько сильно Джейн была влюблена в его друга. И она не могла не вспомнить, какого мнения по этому поводу придерживалась Шарлотта, так же как не могла отрицать, что описанное им поведение Джейн соответствовало действительности. Она и вправду сознавала, что чувство Джейн, каким бы оно ни было глубоким на самом деле, внешне было мало заметно и что свойственные сестре самообладание и уравновешенность не часто сочетаются с сильными душевными порывами. At one time she had almost resolved on applying to him, but the idea was checked by the awkwardness of the application, and at length wholly banished by the conviction that Mr. Darcy would never have hazarded such a proposal, if he had not been well assured of his cousin's corroboration. Когда она дошла до того места, где сурово и вместе с тем заслуженно осуждались недостатки ее родных, переживаемое ею чувство стыда стало еще острее. Она слишком хорошо понимала справедливость высказанных в письме упреков, чтобы пытаться их опровергнуть. Все подробности незерфилдского бала, о которых упоминал Дарси и которые укрепили в нем неблагоприятное отношение к предполагавшемуся браку, едва ли сохранились в ее памяти слабее, чем в его собственной. Комплимент по адресу двух старших мисс Беннет не прошел незамеченным. Он смягчил, но не утолил боль, вызванную недостойным поведением остальных членов семьи. Ей стало очевидно, что сердце Джейн разбито стараниями ее родни, и, представив себе весь ущерб во мнении света, который наносился ей и ее сестре поведением их близких родственников, Элизабет почувствовала себя такой несчастной, какой не бывала никогда в жизни. She perfectly remembered everything that had passed in conversation between Wickham and herself, in their first evening at Mr. Phillips's. Many of his expressions were still fresh in her memory. She was NOW struck with the impropriety of such communications to a stranger, and wondered it had escaped her before. Она бродила по тропинке еще около двух часов, вновь и вновь возвращаясь к волновавшим ее мыслям, перебирая события, оценивая их значение и стараясь привыкнуть к столь резкой и неожиданной перемене собственных взглядов. Наконец усталость и сознание того, что ее отсутствие затянулось слишком надолго, заставили ее направиться к Хансфорду. Она вошла в дом, стараясь принять обычный веселый вид и выбросить из головы все, что мешало бы ей участвовать в домашних беседах. Сразу по приходе ей сообщили, что оба джентльмена из Розингса, один за другим, навестили пасторский домик во время ее отсутствия. Мистер Дарси зашел только на несколько минут попрощаться. Зато полковник Фицуильям просидел не меньше часа, надеясь дождаться ее возвращения, и чуть было не отправился разыскивать ее в парке. She saw the indelicacy of putting himself forward as he had done, and the inconsistency of his professions with his conduct. She remembered that he had boasted of having no fear of seeing Mr. Darcy—that Mr. Darcy might leave the country, but that HE should stand his ground; yet he had avoided the Netherfield ball the very next week. Элизабет могла только изобразить сожаление по поводу того, что ей не удалось его повидать, - на самом же деле она этому даже радовалась. Полковник Фицуильям перестал для нее существовать. Она способна была думать лишь о полученном письме. She remembered also that, till the Netherfield family had quitted the country, he had told his story to no one but herself; but that after their removal it had been everywhere discussed; that he had then no reserves, no scruples in sinking Mr. Darcy's character, though he had assured her that respect for the father would always prevent his exposing the son. How differently did everything now appear in which he was concerned! His attentions to Miss King were now the consequence of views solely and hatefully mercenary; and the mediocrity of her fortune proved no longer the moderation of his wishes, but his eagerness to grasp at anything. His behaviour to herself could now have had no tolerable motive; he had either been deceived with regard to her fortune, or had been gratifying his vanity by encouraging the preference which she believed she had most incautiously shown. Every lingering struggle in his favour grew fainter and fainter; and in farther justification of Mr. Darcy, she could not but allow Mr. Bingley, when questioned by Jane, had long ago asserted his blamelessness in the affair; that proud and repulsive as were his manners, she had never, in the whole course of their acquaintance—an acquaintance which had latterly brought them much together, and given her a sort of intimacy with his ways—seen anything that betrayed him to be unprincipled or unjust—anything that spoke him of irreligious or immoral habits; that among his own connections he was esteemed and valued—that even Wickham had allowed him merit as a brother, and that she had often heard him speak so affectionately of his sister as to prove him capable of SOME amiable feeling; that had his actions been what Mr. Wickham represented them, so gross a violation of everything right could hardly have been concealed from the world; and that friendship between a person capable of it, and such an amiable man as Mr. Bingley, was incomprehensible. She grew absolutely ashamed of herself. Of neither Darcy nor Wickham could she think without feeling she had been blind, partial, prejudiced, absurd. "How despicably I have acted!" she cried; "I, who have prided myself on my discernment! I, who have valued myself on my abilities! who have often disdained the generous candour of my sister, and gratified my vanity in useless or blameable mistrust! How humiliating is this discovery! Yet, how just a humiliation! Had I been in love, I could not have been more wretchedly blind! But vanity, not love, has been my folly. Pleased with the preference of one, and offended by the neglect of the other, on the very beginning of our acquaintance, I have courted prepossession and ignorance, and driven reason away, where either were concerned. Till this moment I never knew myself." From herself to Jane—from Jane to Bingley, her thoughts were in a line which soon brought to her recollection that Mr. Darcy's explanation THERE had appeared very insufficient, and she read it again. Widely different was the effect of a second perusal. How could she deny that credit to his assertions in one instance, which she had been obliged to give in the other? He declared himself to be totally unsuspicious of her sister's attachment; and she could not help remembering what Charlotte's opinion had always been. Neither could she deny the justice of his description of Jane. She felt that Jane's feelings, though fervent, were little displayed, and that there was a constant complacency in her air and manner not often united with great sensibility. When she came to that part of the letter in which her family were mentioned in terms of such mortifying, yet merited reproach, her sense of shame was severe. The justice of the charge struck her too forcibly for denial, and the circumstances to which he particularly alluded as having passed at the Netherfield ball, and as confirming all his first disapprobation, could not have made a stronger impression on his mind than on hers. The compliment to herself and her sister was not unfelt. It soothed, but it could not console her for the contempt which had thus been self-attracted by the rest of her family; and as she considered that Jane's disappointment had in fact been the work of her nearest relations, and reflected how materially the credit of both must be hurt by such impropriety of conduct, she felt depressed beyond anything she had ever known before. After wandering along the lane for two hours, giving way to every variety of thought—re-considering events, determining probabilities, and reconciling herself, as well as she could, to a change so sudden and so important, fatigue, and a recollection of her long absence, made her at length return home; and she entered the house with the wish of appearing cheerful as usual, and the resolution of repressing such reflections as must make her unfit for conversation. She was immediately told that the two gentlemen from Rosings had each called during her absence; Mr. Darcy, only for a few minutes, to take leave—but that Colonel Fitzwilliam had been sitting with them at least an hour, hoping for her return, and almost resolving to walk after her till she could be found. Elizabeth could but just AFFECT concern in missing him; she really rejoiced at it. Colonel Fitzwilliam was no longer an object; she could think only of her letter. Chapter 37 Глава 37 The two gentlemen left Rosings the next morning, and Mr. Collins having been in waiting near the lodges, to make them his parting obeisance, was able to bring home the pleasing intelligence, of their appearing in very good health, and in as tolerable spirits as could be expected, after the melancholy scene so lately gone through at Rosings. To Rosings he then hastened, to console Lady Catherine and her daughter; and on his return brought back, with great satisfaction, a message from her ladyship, importing that she felt herself so dull as to make her very desirous of having them all to dine with her. Оба джентльмена уехали из Розингса на следующее утро. Мистер Коллинз, поджидавший их у калитки, дабы отвесить им прощальный поклон, явился в дом с радостной вестью об их добром здоровье, а также настолько хорошем расположении духа, насколько это было возможно после недавней печальной разлуки, и устремился в Розингс, чтобы утешить леди Кэтрин и мисс де Бэр. По возвращении он с большим удовольствием сообщил, что, по словам ее светлости, она страдает от невыносимой скуки и очень желала бы видеть их сегодня же у себя за обедом. Elizabeth could not see Lady Catherine without recollecting that, had she chosen it, she might by this time have been presented to her as her future niece; nor could she think, without a smile, of what her ladyship's indignation would have been. "What would she have said? how would she have behaved?" were questions with which she amused herself. Глядя на леди Кэтрин, Элизабет не могла не подумать, что при желании она была бы сейчас представлена ее светлости в качестве будущей племянницы. И когда она вообразила, как бы при этом разгневалась столь важная особа, ей было трудно удержаться от улыбки. "Интересно, что бы она сейчас говорила и как бы себя вела?" - развлекала себя подобными вопросами Элизабет. Разговор с самого начала коснулся отъезда из Розингса племянников леди Кэтрин. Their first subject was the diminution of the Rosings party. — Поверьте, - говорила она, - их отъезд глубоко разбередил мою душу. Едва ли кто-нибудь переживает разлуку с друзьями так глубоко. А к этим молодым людям я питаю особую склонность. И они столь же привязаны ко мне! Если бы вы знали, с какой грустью покидали они мой дом! Так бывает с ними всегда. Бедный полковник сдерживал свои чувства до последней минуты, но Дарси переживал разлуку, пожалуй, тяжелее, чем в прошлом году. Его привязанность к Розингсу стала еще сильнее. "I assure you, I feel it exceedingly," said Lady Catherine; "I believe no one feels the loss of friends so much as I do. But I am particularly attached to these young men, and know them to be so much attached to me! They were excessively sorry to go! But so they always are. The dear Colonel rallied his spirits tolerably till just at last; but Darcy seemed to feel it most acutely, more, I think, than last year. His attachment to Rosings certainly increases." На этот случай у мистера Коллинза был припасен комплимент, содержавший известный намек, который мать и дочь встретили одобрительными улыбками. После обеда леди Кэтрин заметила, что мисс Беннет слегка расстроена, и тут же объяснила это ее нежеланием в скором времени возвращаться домой. Mr. Collins had a compliment, and an allusion to throw in here, which were kindly smiled on by the mother and daughter. — Но если дело лишь в этом, вы должны попросить у вашей матушки разрешения задержаться чуть-чуть подольше. Миссис Коллинз, я уверена, будет рада вашему обществу. Lady Catherine observed, after dinner, that Miss Bennet seemed out of spirits, and immediately accounting for it by herself, by supposing that she did not like to go home again so soon, she added: — Я очень благодарна вашей светлости за столь любезное приглашение, - ответила Элизабет. - Но, к сожалению, мне невозможно его принять. В следующую субботу я должна уже быть в Лондоне. "But if that is the case, you must write to your mother and beg that you may stay a little longer. Mrs. Collins will be very glad of your company, I am sure." — Но тогда ваше пребывание в Кенте продлится всего-навсего шесть недель! Я была уверена, что вы проживете два месяца. Миссис Коллинз слышала это от меня еще перед вашим приездом. Вам нет нужды возвращаться так скоро. Надеюсь, миссис Беннет обойдется две недели без вас. — Да, но без меня не сможет обойтись мой отец. На днях он просил меня поторопиться с приездом. "I am much obliged to your ladyship for your kind invitation," replied Elizabeth, "but it is not in my power to accept it. I must be in town next Saturday." — Ну, отцу-то вы наверняка не очень нужны, коли вы не нужны вашей