Анастасия Баталова - Дети богини Кали

– Да, командир, – ответила Рита, опустив взгляд. Ей стало стыдно за свои недавние мысли.

– А сейчас отправляйтесь спать, – сказала Казарова, – вы, наверное, устали.

– Благодарю вас, командир. Только разрешите спросить, как чувствуют себя дети?

– Всё в порядке, – будто бы неохотно ответила Тати, – мы подумаем, что с ними делать дальше.

Добравшись после всех злоключений до своей койки, Рита с наслаждением растянулась на ней. В карцере, узком, словно труба, можно было только стоять или сидеть на колченогом стуле. Кроме того, там было холодно и очень влажно. Не поспишь. От нечего делать Рита нацарапала ногтем на одном из кирпичей в стене:

А Л А Н

–

Поздним вечером того же дня, скорее даже уже ночью, когда совсем стемнело, и горы острыми черными зубцами прорисовались на бледно-зеленом краю неба, Рита услышала, или ей показалось, что она слышит, робкие шаги в коридоре возле дверей… Койка её располагалась ближе всего к выходу, она приподняла голову и прислушалась.

Душный воздух помещения, в котором спали двадцать человек, грузно покачивался от дуновений сквозняка, словно ночное море, в тишине далеко разносились глухое сонное сопение и легкий шорох одеял; Рита бесшумно выскользнула из постели и прошлепала босыми ногами ближе к двери, стараясь производить как можно меньше шума.

Дверь была приоткрыта, узкая яркая полоска света из коридора, точно фломастерная черта, на мгновение расширилась и так же быстро истончилась, почти исчезла. Рите почудилось, будто кто-то осторожно заглянул в комнату и, испугавшись, тотчас отпрянул от двери. Она подошла, потянула ручку и выглянула в коридор.

Там, замирая от страха, стоял Алан.

Одет он был точно так же, как и днем, только немного растрепан, и рубашку застегнул, видимо второпях, не на те пуговицы, отчего одна пола казалась длиннее другой.

– Что-нибудь случилось? Нужна помощь? – спросила Рита удивленно.

– Нет, – ответил он шепотом, – Нас сегодня забыли запереть на ночь, и я сбежал… Я хотел найти вас, сержант Шустова… Шел по коридору и заглядывал во все комнаты.

– Но зачем? – Рита, вторя ему, тоже перешла на шепот.

– Я многое понял и хотел попросить прощения, – ответил он, устремив на неё взгляд своих глубоких загадочных глаз; они бликовали в свете ламп подобно чёрным шлифованным агатам, – Я вел себя ужасно глупо и неблагодарно, когда вы пришли, я защищался, я думал, что вы враги, как те роботы, которые убили всех в деревне, меня смутили ваши нашивки. Но теперь я всё переосмыслил: вы спасли меня и моих братьев и даже понесли наказание из-за этого, я слышал, вы были в карцере. Мне так жаль, я ведь хотел убить вас тогда, в доме… Простите меня.

Алан говорил сбивчиво, то быстро взглядывая на Риту исподлобья, то стыдливо опуская взор.

– Ничего страшного, – великодушно согласилась она, – никто из нас не застрахован от ошибки, считай, что ничего не произошло.

– Спасибо… Теперь мне будет намного спокойнее…

Разговор был исчерпан, и оба ощутили это одновременно. Они недолго постояли молча друг напротив друга, прислушиваясь к гудению молочной лампы под потолком.

– Уже поздно, – сказала Рита, – иди спать.

Ей было приятно смотреть на мальчика: его большие загадочные глаза, пушистые темные ресницы, упругие завитки чёрных волос, обрамляющие ровный нежный лоб, приковывали взгляд своей непривычной северному глазу яркостью, очаровательной свежестью ранней юности – внешность Алана внушала Рите невыразимое радостное волнение – она воспринимала это пока на уровне смутных чувств, не умея сформулировать – он был не просто хорошенький ребенок, в каждом движении его лица, в каждом тонком жесте таился уже тот неуловимый пленительный оттенок предчувствия любви, что отличает невинное дитя от взрослеющего существа, осознающего и принимающего свою принадлежность к определённому полу…

– Я провожу тебя, – добавила Рита настойчиво, – мало ли что может быть…

Она попыталась взять юношу за руку, но он смущенно отстранился. Её это не обидело – она понимала, что на ранимую психику подростка не могли не повлиять обстрел деревни, внезапная потеря родителей и переезд в странное подземное помещение с бесконечными извилистыми коридорами и тяжёлыми металлическими дверями, открывающимися только с помощью электронных чипов, которые Алану даже ни разу не давали в руки… В таких условиях можно чувствовать себя только пленником, жертвой. А жертва всегда боится.

Рита чувствовала смятение мальчика, его тревогу, его одиночество и покинутость. Больше всего на свете ей хотелось сейчас его поддержать, ободрить – но для этого он должен был заговорить с нею первым. Он должен был оказать ей доверие…

И это произошло. Алан будто бы услышал обращённое к нему безмолвное предложение помощи, исходящее от девушки.

Он вдруг остановился и, коротко блеснув чёрными вишнями свои глаз, торопливым взволнованным шепотом заговорил:

– Я… я не хочу сейчас спать. Совсем не могу туда идти. Мне страшно здесь спать. Понимаете… Мне очень страшно, – он умолк, потупившись, но тут же продолжил, – Я часто ворочаюсь по ночам и не могу никак забыться, я очень переживаю… Что будет теперь со мной и моими братьями? Где наши родители? Они погибли, или, может, тоже где-то сейчас скрываются и ищут нас?

– К сожалению, мне нечем тебя утешить, – призналась Рита так дружелюбно и так ласково, как только смогла, – Что делать с вами дальше, решит командир. И про твоих родителей тоже пока ничего неизвестно, – она протянула руку и сделала робкую попытку ободряюще погладить Алана по плечу, он сначала отпрянул, точно пуганый зверек, но потом всё-таки покорился, – Ты, главное, не переживай. Здесь, можешь быть уверен, вы в полной безопасности, под надежной защитой, никто не обидит вас.

Вернувшись к себе, Рита долго не могла уснуть. Девушка думала о том, окажется ли для неё возможным выяснить, какое решение примет командующая дивизией, и, если это решение окажется несправедливым или жестоким, сможет ли она, старший сержант Шустова, как-то повлиять на него…

Ну нет. Конечно же, нет. Такое только в блокбастерах про супергероинь бывает. Где Казарова, а где она, Рита… Остается только молиться Всеблагой, чтобы Она осенила командира своей мудростью и своим милосердием…

Рита гневно ворочалась на койке. Ещё никогда собственное бессилие не причиняло ей бОльших страданий… Такое благоговейное умиление, такое страстное желание защищать, беречь, жертвовать внушил ей Алан своей полудетской хрупкостью, своим ясным смуглым личиком, своим пронзительным доверчивым взглядом!

Дрема овладела девушкой только под утро, когда солнце уже позолотило острые ребра скал, и с минуты на минуту должен был уже раздаться гонг на подъем.