Николай Горькавый - Астровитянка (сборник)

– Неплохо изложено, даже захотелось вернуться к столу.

– Но эти блюда приготовил на ресторанной кухне какой-нибудь конкретный человек – черноглазая мексиканская сеньорита или рыжий повар-швед. Они, конечно, ходят в белых халатах, носят прозрачные полиэтиленовые перчатки и убирают волосы под поварский колпак, но… жизнь есть жизнь! Любое ресторанное блюдо будет обязательно приправлено микроскопическими капельками слюны и чешуйками кожи чужого человека. Он ведь ходит возле моего блюда без герметичного скафандра, он разговаривает с другими поварами и даже – о ужас! – дышит на мою еду.

– Брр… – вздрогнула принцесса.

– Вот именно! Я готов с негодованием выбежать из ресторана. Но куда пойти дальше? В театр – куда заходят только сливки общества? Я сажусь в кресло, где до этого сидело множество человек. Мои ладони прикасаются к ткани, которую трогали тысячи ладоней. На поручнях масса кожного жира, даже обивка засалилась, и богатый набор микробов и бактерий. А ведь в театр людей пускают без предъявления медицинской справки! Ужас! От ужаса обычно хочется в туалет. Простительная паническая реакция. Вот и театральный туалет: зеркала, бархат, блеск золочёных кранов. Туалет?! Кто только не пользуется этим туалетом! Нет, нет, срочно домой, домой. На чём – на метро?! Стоять в толпе, лицом к лицу с десятками неизвестных людей. Дыхание рот-в-рот! А некоторые люди ещё и целуются! Молекулы воздуха литрами вылетают из чьих-то прокуренных – а вдруг туберкулёзных? – лёгких и всасываются в мою грудь. Вентиляторы поднимают с пола пыль, которая чем-только-не-была в прошлом. И моё дыхание всё покорно приемлет – у него нет другого выхода. «Выхода нет!» – зажигаются в мозгу огненные буквы.

– Мне сейчас будет дурно!

– От этой дурноты некоторые люди закрываются в своей комнате и вообще не выходят на улицу – избегая контакта с чуждой средой. Таких людей называют параноиками. Они похоронили себя заживо в страхе.

– И вы были таким?

– Чуть не стал, но вовремя с обидой понял, что мир не заметит потери, потому что в нём останутся жить другие люди – весёлые и бесшабашные. У них другой взгляд на вещи. Кожа соседа – это белок; микробная флора здоровых людей практически идентична, а микробы не имеют индивидуальности. Один человек похож на другого в гораздо большей степени, чем он хочет в этом признаться даже самому себе. Нужно понять, что все люди – братья, а жизнь полна микроскопических рисков. И я сказал себе: ешь своё ресторанное блюдо, пользуйся метро, посещай театры и целуйся. У тебя есть право струсить, но тогда мир достанется смелым.

– Так, теперь мне захотелось с кем-нибудь поцеловаться, чтобы проверить свою реакцию! Вы хороший рассказчик, Арнольд!

– Когда я не был королём, у меня было три дела: читать, писать и говорить. И последнее мне удавалось лучше всего.

Раздался звонок т-фона.

– Это нас мама разыскивает… – с огорчением сказала Сюзанна. – Теперь у вас будет скучное политическое совещание.

– Хм, – с сомнением протянул Арнольд. – У вашей мамы талант делать политические совещания интригующе интересными.

Через неделю Арнольд снова приехал в замок Гринвич, и у него снова появилась возможность поговорить с Сюзанной.

– Ваша матушка очень внимательна к делам Южных. Я подумываю передать ей доверенность на управление моей империей и удалиться на покой. Снова буду жить обычным человеком, дурачиться сам и дурачить других. Как-то я купил огромный букет красных роз, шёл по улице и каждой встречной женщине дарил по розе. Без шуток и выцыганивания номеров телефонов, просто дарил: «Это – вам!» – и шёл дальше. Улица упала в обморок. Эх, какие свободные времена были! Я любил бродить по голливудским бульварам и античным лавочкам, торгующим заплесневелыми плакатами и сушёными артистами. И никто меня раньше в толпе не узнавал…

– А сейчас вы что делаете – дурачите или дурачитесь?

– Исповедуюсь. У вас, Сюзанна, сейчас такой строгий вид, что хочется вытянуться в струнку и сказать «грешен!».

– Вы несерьёзны со мной!

– Так точно, ваше высочество! – щёлкнул каблуками Арнольд. – Накажите меня за это.

– Сослать вас на кухню или заставить пропылесосить замок?

– Готов убрать вашу комнату цветами.

– Кажется, вы заигрываете со мной?

– Чёрт, это машинально! Инстинктивно! Давайте сменим тему. Чем вы занимаетесь на досуге?

– Читаю, рисую, пишу стихи. Слабые. Когда я инкогнито посылаю свои вирши на рецензию, мне обычно приходит ответ, что они ужасно бездарны.

– Люди, которые любят говорить о бездарности других, обычно хорошо знакомы с темой изнутри. Не слушайте их.

– Мне не верится, что вы старше мамы.

– Я могу показать паспорт. Правда, он фальшивый.

– Зачем мне тогда на него смотреть?

– Ну, мало ли. Как ваша мизантропия, принцесса?

– Спасибо, легче. Если вы расскажете ещё что-нибудь весёлое, то будет совсем хорошо.

– Вы хотите сделать из меня горохового шута?

– Никто не может сделать из человека горохового шута. Только он сам.

– Именно. И когда я смотрю на вас, то…

– Что?

– Извините, меня зовёт ваша мать.

– Арнольд! Что вы имели в виду?

– Ещё раз извините, но мне нужно бежать. И как можно быстрее!

И новая встреча, новый разговор. Арнольд был наблюдателен и многое знал. Они свободно болтали о важном и о пустяках.

– Вы любите путешествовать, Арнольд?

– Да. Я обожаю старые курортные города, где девушки торгуют с лотков сигарами, февральские цикады трещат в щелях пляжных бунгало, а коллективное наблюдение закатывающегося в океан солнца превращается в шумное шоу на набережной.

Но в таких приморских городах есть диссонирующая, фальшивая, жестяная нота. Раньше люди по-настоящему плавали в океан и с риском для жизни добывали рыбу для пропитания. Теперь уцелевшие лодки этих рыбаков выставлены в музее, а городок из настоящего рыбацкого стал туристическим местом и торгует имитациями старой жизни, делая фальшивые сувениры и устраивая яркие шоу. Может, пройдёт ещё сто лет, и город будет продавать имитации новой генерации, имитирующие нынешние имитации. Прошли мужественные и романтические времена! Глинтвейн с корицей мы греем не у рождественского уличного костра и даже не у камина, а в микроволновке.

Сюзанна, к собственному удивлению, откровенно делилась с Арнольдом своими мыслями и настроениями. Наверное, потому что она не боялась удара с его стороны – ведь Арнольд сам демонстрировал обезоруживающую открытость.

Они шли по королевской оранжерее и рассматривали цветы. Принцесса сказала:

– Мы – эгоисты и почему-то думаем, что мир и розы созданы для нас. Но высоко в горах, куда не ступает нога человека, растут холодные цветы безумной красоты. Они цветут не для нас и считают этот мир своим.