Владимир Карандашев - Йоля или про то, что всё – не так, как на самом деле…

Сколько он так просидел, трудно сказать. Даже вздремнул немного. Но вдруг чуткое ухо старого охотника уловило характерный шелест – кто-то энергично двигался стороной, и, кажется, по направлению к Чёртовым воротам. Это обстоятельство крайне обеспокоило деда Ёшку, а сердце к счастью отпустило, и он, кряхтя и чертыхаясь, отправился дальше.

И вот, запыхавшийся по понятным причинам, и, игнорируя все меры предосторожности, приличествующие данной ситуации, он «влетел» на поляну, что у Чёртовых ворот, но никого там не застал. Только в неподвижном воздухе неожиданно успокоившейся природы острый нюх далеко не юного натуралиста учуял едва уловимый запах выхлопных газов. А больше ничего не выдавало недавнее присутствие кого и чего-либо на этой поляне.

Только вот в одном месте любопытный след обнаружился и к тому же совсем свежий. Отпечаток каблука, принадлежащего ботинку полковника, нельзя было спутать ни с чем. Интересно, как этот «пижон» оказался здесь раньше Деда Ёшки? И главное – зачем?

А буквально за тридцать минут до этого состоялось зрелище, которое стоило бы посмотреть… Невесть откуда взявшийся торнадо – совсем небольшой, не дикий, а вполне, как оказалось, ручной одомашненный – выдернул из набежавшей тучки тело, принадлежащее Семёну, и вращательно поступательным движением целенаправленно шмякнул его на заранее подстеленную «соломку» из двух надувных матрасов. Грузное тело разок подпрыгнуло на упругих «волнах», затем сползло на примятую траву и подозрительно затихло. В данном случае ещё одно характерное прилагательное оказалось применимо к слову «тело», а именно – «бездыханное»… Такое развитие событий не входило в планы инспектора, который подбежал к месту приземления. Оно, может быть, и входило, но… Но не сейчас. А пока было непонятно: миссия «выполнима» или как? Он брезгливо похлопал Семёна по небритым щекам, потом начал осматривать содержимое его карманов. В следующий момент Семён несколько раз судорожно вдохнул воздух, его глазки вернулись на параллельные орбиты. Тут он смачно выругался и только потом спросил:

– Где это мы?

– Какая разница, – раздражённо ответил инспектор, – Очухался? Где билет, чудо?

– Я потерял…

– Как потерял? Билет потерял? Ты, урод… – и он пнул несчастного носком начищенного ботинка.

– Не-е-е, я приёмник потерял… – виновато просипел Семён.

– Идиот! – бесновался «Валерий Георгиевич», – Ты там был? Сигнал принимал? Ты номера зачёркивал, сволочь?

Семён испуганно кивал, не в силах произнести что-то членораздельное.

– Где билет? – почти шёпотом произнёс инспектор и занёс свой кулак в качестве Дамоклова меча над головой Семёна. Тот, дрожа всем телом, разжал потную ладонь и протянул измятую бумагу дознавателю.

– Фу-у-у… Ну, гад, ты меня напугал, – облегчённо произнёс инспектор, брезгливо разворачивая лотерейный билет, – Точно с эфира списывал?

Семён продолжал мотать головой, как «кивающая собачка» из автомобиля.

– Ладно, живи пока. И давай убираться отсюда поскорее, а то последнее время в вашем захолустье стало слишком людно…

Дед Ёшка опять принюхался и ещё раз внимательно осмотрел поляну. Глубокие следы протектора и местами примятая трава всё-таки свидетельствовали о недавнем присутствии здесь людей. Это он и так знал. Но что-то его тревожило. И понятно, что это «что-то» был Алексей. Пойти его поискать или здесь дожидаться? Ладно, если он приходил, никого не повстречал и повернул назад домой. Но зная обязательность Алексея и его уважительное к нему, деду Ёшке, отношение, тот всё-таки не мог просто так уйти.

Старый охотник в задумчивости обошёл поляну и на всякий случай заглянул за край обрыва. И тут всё потемнело…. Это не вокруг потемнело. Это у него в глазах так потемнело….

Он ахнул и осел…. Страшнее не придумаешь…

Дед Ёшка, не помня себя, как в бреду, как в кошмарном сне, как грешник в преисподнюю спустился кое-как по крутому склону до уступа, на котором покоилась знакомая фигура. Вроде он, а вроде и не он. Уж больно каким-то незнакомым показалось неестественно вывернутое бездыханное тело его друга Лёшки. Оно, тело, лежало навзничь с устремлённым в небо невидящим взглядом. Лицо практически не пострадало, а вот остальное… Клетчатая рубашка была вся в кровоподтёках. Да, и к чему все эти подробности, несовместимые с жизнью? И так всё понятно…

От нестерпимой душевной боли, от непоправимой беды, от бесконечной вины за произошедшее старый охотник выл долго и протяжно, пугая всё живое и неживое в притихшем ущелье. Как жить после этого? Как перед Оленькой появиться?

А дальше было всё, как у Высоцкого:

…Конец простой: пришёл тягач,

И там был трос, и там был врач…

А ещё участковый, следователь из прокуратуры и много другого всякого люду…

Дед Ёшка очень долго один на один общался со следователем. В чём-то убеждал его в характерной для себя манере. Тот беспрестанно пытался связаться с кем-то по рации и всё безуспешно. В конце концов, к следователю подошёл его помощник и что-то сообщил. Тот быстро собрал свои бумаги, зачем-то пожал руку растерянному деду Ёшке и вся бригада спешно уехала…

Едва успели завершить все формальности и ритуальные мероприятия, опять начались дожди, да такой силы, каких здесь и старожилы не припомнят. Непогода продолжалась трое суток. Потом природа как бы успокоилась, вроде как – смирилась.… Смирилась с произошедшей несправедливостью. Несправедливостью в её природном понимании, когда молодой и здоровый, только начинающий и мало что успевший, влюблённый и любимый, не сумел закончить начатое, не сумел продолжить свой род и познать радость отцовства. И много чего ещё…

Несправедливость в человеческом понимании для Ольги прошла как-то стороной. Для неё всё произошедшее явилось катастрофой, просто концом света, концом мироздания… Истерика с ней случилась только в первый момент. А потом защитные силы организма сработали таким образом, что погрузилась она в какой-то сон.… В сон наяву…. И жила…. Нет, не жила, а существовала долгое время, как будто по инерции. Делала всё, что должно, забываясь в текучке обязательных дел в заповеднике и домашних хлопотах, что было спасением в подобной ситуации.

А дед Ёшка ощутил эту несправедливость в полной мере: и в природной, и в человеческой, и просто житейской.… А всё потому, что он себя и только себя винил во всём произошедшем. Хотя чувствовал неладное, но не смог предотвратить непоправимое. Всё потому, что не смог разубедить следователя, что это не просто «несчастный случай». Всё потому, что видеть горем убитую Оленьку было просто невыносимо. Единственной справедливостью, как он считал, было то, что мудрый и справедливый Ээзи хворь наслал на него и устроил этот всеочищающий ливень…