Марика Становой - Смерть экзекутора

Германия и малонаселенная Польша — это вам не сумасшедшая Москва. Ночью на Европейских дорогах и ранее было пустынно. Одинокие грузовики только добавляли неприятных мыслей, словно редкий звук шагов в покинутом жильцами доме. Его дважды останавливали оранжевые спасатели. Громадные мужики. Из тех, что поперек себя шире, однако по движениям было видно, что под комбинезонами у них нет ни капли жира. Обратились к нему по-немецки, попросили его комм, но удовлетворились паспортом Мамедова. Узнав, что он едет домой в Москву, легко перешли на русский.

— А где вы живете в Москве?

Пользуясь тем, что в загранпаспорте не было адреса, да и сам Иса Мамедов был как бы из Баку, Сергей назвал адрес Катерины — матери-одиночки и сестры Викторовой жены. Она жила на той же улице, что и Витька должна была не попасть под выселение.

Пришелец поводил пальцами над прозрачным экранчиком, вытянутым из комма, и вперил обвиняющий взгляд:

— По этому адресу вы не зарегистрированы.

— Екатерина Голомыйко моя гражданская жена, а её детей я собираюсь усыновить. Дайте вернуться домой!

Бык в оранжевом потыкал пальцами в комм и отпустил, даже не проверив машину. Ни первому, ни второму патрулю не пришло в голову спросить права или техпаспорт на машину. И тут Сергей пожалел, что не взял хоть какое оружие — у немцев бы точно нашел, если бы поискал как следует!

Радио приходилось все время держать в поиске — работающих каналов было отчаянно мало, но любая музыкальная программа постоянно прерывалась тошнотворно-восторженной пропагандой. Это было невыносимо и Сергей в конце концов отрубил радио совсем.

Москва встретила свободными дорогами. Редкое движение на дневной МКАД дергало нервы хуже разрядника пришельцев.

Съехал с МКАД и, наплевав на запрещающие надписи, получив короткий всплеск страха и боли, но чувствуя себя героем фильма о последнем человеке на Земле, Сергей проскочил невидимый барьер вокруг выселенного родного микрорайона, пропетлял между брошенными машинами и остановился. Могучий японец полностью заблоковал узкую внутреннюю дорожку перед подъездом. Посреди недели заставленную припаркованными автомобилями, как в выходные…

Нигде никого.

В плотном ряду парковки стояла их с сестрой мазда.

Сердце упало. Дура Ленка!

Домофон не работал, дверь не открывалась. Выбил окно на первом этаже и по вырванному с корнем заборчику палисадника — на который в прошлом году собрали деньги всем подъездом — забрался в квартиру тетки с брехливой болонкой. Тетка вечно сидела с подружками у подъезда и цеплялась языком за каждого. Теперь сидит где-нибудь на Звезде, но без болонки — в прихожей лежал сушеный лохматый трупик.

Сергей даже не стал закрывать дверь в квартиру — зачем? Бросился прыжками через ступеньки на четвертый этаж. Выдохнул, воткнул приготовленный на бегу ключ и открыл общую дверь.

Четыре шага.

Открыл квартиру.

— Лен? Мама?

Липкий отвратительный запах мертвечины…

Заставил себя пройти в спальню матери.

Мать опять пыталась пробраться за шкаф. Ей казалось, что там — их старый двор в Баку. И оттуда ее зовет отец, живой и весёлый. Она так и осталась лежать, уткнувшись в темную щель, куда не пролезала даже рука. На четвереньках, в ярком любимом халате…

— Ленка? — зачем-то шепотом позвал Сергей.

Взял с кровати одеяло.

Аккуратно прикрыл тело матери и перевернул на бок, оборачивая в ткань. Задержал дыхание — тело уже распадалось. Значит, Ленку угнали давно. Видимо, сразу после разговора…

Вокруг была давящая тишина, как на дне океана.

Потерянно потыкался в шкафы. Взял Ленкины документы и своё свидетельство о рождении — его настоящий паспорт остался в конторе, но быть Исой не хотелось. Постоял в комнате сестры и неизвестно зачем сунул в карман маленького розового зайца более двадцати лет назад сшитого матерью дочке — для розовых снов.

Нашел шкатулку с нитками и иголками. Самодельный саван из одеял и простыней получился неожиданно большим и бесформенным. Нитки постоянно рвались и путались, но неудобный тюк вошел в багажник ниссана, на сложенные задние сиденья.

Вдали между домами мелькнуло оранжевое и Сергей стартовал.

Похоронит мать у сторожки.

На берегу озера.

Лена пришла в себя в глубоком кресле, плотно спеленатая мягкими живыми ремнями. Они сами опутали ее, закрыли рот и нос, пролезли под одежду, присосались и теперь приятно массировали тело. Это не напугало и даже не побеспокоило, когда она, двигаясь полусонной сомнамбулой, села, куда послали пастыри. Кресло подхватило ее, неведомо как вознеслось и зависло в плотных рядах таких же кресел. Экраны на спинках переднего ряда показывали, как милые женщины и мужчины в синих камзолах и синих брюках ласково разговаривают с приходящими, надевают каждому невесомый обруч-ожерелье. Ожерелье будет их охранять, и это хорошо. Лене было хорошо и спокойно, и она знала, что всем тут хорошо. Счастье пришло, позвало, и вот они все собрались вместе!

Но теперь наплыв восторга кончился, хотя все еще было сонно и как-то всё равно. Лена смогла чуть повернуть голову и скосить глаза: увидела только колени соседей. В огромном корабле царил полумрак. Странно, она была в сознании и даже всё понимала, когда выскочила из дома. Наконец-то пришло её счастье и зовёт! Глупая мысль, что надо взять с собой необходимые вещи, документы, собрать одежду хотя бы… Слабая никчёмная мысль ткнулась в затылок и завяла. Счастье уже пришло! Зовет! Ей ничего больше не нужно!

Она торопливо зашнуровала любимые ярко-красные кеды и прибежала на зов. Остановилась, любуясь ангелочком, не зная: что теперь? Просто стояла и наслаждалась медовым ароматом. Ждала, когда милый ангел откроет глаза и заметит её.

— Ты пойдешь на корабль, — сказал дружелюбный голос. — Сядешь в кресло и будешь молчать, ждать и смотреть кино. Не бойся, всё будет хорошо. Если ты что-то забыла или потеряла родных, дознаватель на твоей новой родине тебе поможет. Иди!

На шее появилось легкое, совсем незаметное ожерелье, и Лена со светлой печалью оставила ангела — он источал счастье для всех, надо слушаться и идти. Надо подождать, пока не соберутся все…

Играла приятная музыка, воздух пах скошенной травой. Ласковый женский голос просил прощения за временные неудобства и обещал, что все образуется, вот еще немножко и они будут на месте. Паника тихой гусеничкой зашевелилась где-то внутри, когда щупальца полуживого кресла пролезли во все интимные места и мягко запульсировали. Нет, было не больно, и Лена могла открыть рот, даже могла дотронуться языком до безвкусной гладкой маски, прилепившейся к лицу. Немножечко хотелось кричать, но горло сжималось при одной только мысли о крике.