Марика Становой - Смерть экзекутора

Оглянулась.

Лил что-то сказала.

Элиз толкнула дознавателя сканом, та шлёпнулась на задницу и замолчала.

Крошка попыталась поднять Ристела, но он почему-то оказался слишком тяжелым. Странно, более крупного Кина носить было легко. Приподняла Ристела под мышки и оттащила в пещеру. В первое расширение его норы. Оставила у стены, где стояли канистры.

Вышла. Закрыла отверстие щитом. Арны съедают по кусочку тел своих мёртвых, остаток закапывают… Не будет она его есть. Нет сил закопать. Везти в конвертор? Да, он хотел уйти с Территорий, но не так. Вывезти его пустое тело было бы издевательством.

Гвардейцы собрали повозку. Приспосабливались, как уложить регента.

Нашла свой нож.

Обтерла его о широкий рукав экзекуторской рубахи.

— Элиз, милочка, ты же… — снова заговорила Лил.

Крошка вскочила на лошадь и погнала к базе. Плевать на ещё одно нарушение… Теперь это всё неважно.

Где-то к ночи биолошадь устала и пошла шагом, требуя отдыха. Тогда Крошка бросила животное и побежала сама. Потом лошадь ее догнала. Отдохнувшая и, возможно, поймавшая какую-нибудь еду.

Крошка снова летела вскачь.

Не слезая с седла открыла шлюз, прорысила до стоянки флаеров, сметая сканом ажлисс, которые спрашивали всякую чушь. Оставила неубранную лошадь, вылетела домой.

Она не умерла. Замерзла. На полу измазанном кровью — три отрезанных пальца. Боли не было. Покрутила рукой перед глазами — все пальцы на месте. Рубашка лохмотьями. Живот тоже давно залечился. Что она чувствовала? Ничего. Только тяжесть. Вместо мозга — вязкий свинец. Она убила своего сына. У неё нет и не было сына. Когда-нибудь Ристел умер бы и сам. Ни люди, ни арны долго не живут.

Перебралась к навигатору. Приближался Лакстор. Оперлась лбом о панель. Тело было чужое, чувствовала все, как сквозь камень. Она пыталась разбудить чувства, но нож не помогал. Хотелось содрать с себя кожу и руками отвалить тот камень, что давил на сердце. Но не было сил. Это глупо, что она теряет сознание от сильной боли, а слабая боль слишком слаба.

Так не пойдёт.

Переадресовала навигатор.

Откинулась на спину, закрыла глаза.

Вытянула щупальце скана, нашла Сергея. Положила его руками инструменты, подвела к начальнику гаража:

— Каэр, мне нужно срочно уйти. Меня вызывает экзекутор.

Повела его на станцию трамвая, к монорельсу, к парковке у сафари… Порадовалась, как красиво получилось всё свести: флаер садится, открывается купол, а Сергей уже поворачивает с дорожки. Несколько шагов — и он в кресле.

Флаер посадила навигация.

Крошка смотрела в пол и держала Сергея крепко, словно в кулаке. Вела ничего не объясняя: лишние разговоры — лишний шум. Держалась за него.

Добралась к тренажёрному залу, отшвыривая встречных ажлисс в стороны, делясь своей болью.

Вытащила из стены раму, закрепила в ней Сергея. Где-то совсем в глубине его или её сердца пищал слабый голосок, пытающийся остановить. Взывающий, проклинающий и умоляющий не делать то, что она задумала. Но она не могла чувствовать. Она, он? Всё утонуло в густой тёмной тоске. Ей надо проснуться, надо разбудить себя. Она не знает другого способа.

Срезала одежду лентами, рисуя на вздрагивающем теле тонкие царапины. Разрезы сочились кровавым бисером. Провела ножом под ключицами, перечёркивая вертикальные линии. Поймала струйку крови на лезвие. Лизнула. От вкуса крови чуть не вырвало.

Открылись двери, подбежал Генри:

— Крошка, нет!..

Она замерла на секунду, включила силовое поле экзекуторского ножа и, не оборачиваясь, махнула за себя, отсекая стюарду голову. Широкий фонтан ударил дугой, тело рухнуло назад и вбок. Голова подкатилась под ноги. Элиз оттолкнула голову подошвой. Постояла без движения, словно вспоминая.

Уронила нож. Потащила труп стюарда вон, волоча за ноги.

Сергей попытался дотянуться до ножа носком ботинка, но только бессмысленно трепыхнулся. Но показалось, что гипноз экзекуторши ослабел, и хотелось что-то сделать. Горела расцарапанная ножом грудь. И как она угробила андроида! Чик и всё. Кровяное озеро стюардовой крови уменьшалось на глазах: покрытие впитывало? А голову тоже в пол втянет? А если она всё-таки его убьёт, то его труп тоже пол сожрёт?.. Мысли летели как бешеные.

Когда он против воли садился во флаер к явно сдвинувшейся экзекуторше и заметил на полу отубленные пальцы, то подумал, что больше испугаться просто невозможно. Сейчас он был в ужасе. И, кажется, тоже сходил с ума.

Экзекуторша вернулась, всё так же неторопливо и скупо двигаясь. Похожая на куклу, у которой кончается завод. Толкнула ладонью, размазывая по груди кровь. Не открывая глаз, кончиками пальцев прикоснулась к скуле и ножом проткнула горло, разрезала грудь.

Сергей откинул голову, изгибаясь от боли, зная, что это галлюцинация, нож остался лежать на полу. Но это не делало боль меньше. Наоборот, боль как будто отрастила лепестки и расцветала острым цветком, лезла ядовитым плющом по костям. Элиз обняла его, прижалась. Гладила, и под её руками он умирал и горел. Он понял, почувствовал, что она впитывает его боль и отдает обратно. Пьёт сама и поит его. Элиз подобрала нож, скользила по его телу и резала уже по-настоящему. Сползла на пол, уткнулась ему в колени. Держала его, сжатого в безмолвном крике. Он слышал её плач и плакал вместе с ней.

…Возьми меня к себе! Возьми кровью, острием ножа. Войду в тебя, разойдусь по жилам, втеку в каждый нерв. Перестану жить, перестану быть. Сольюсь с тобой и остануть в тебе навсегда. Впусти меня. Я спасу тебя. Все будет хорошо. Боль нужна слабым. Ты поймешь, я показала тебе как. На самом деле это не нужно, но хорошо хоть раз почувствовать. То, что потом ты будешь уметь…

Сергей бился, выскальзывал из её кровавых рук, из паутины тонких разрезов, истекающих жадным огнем. Она пила его отчаяние, его боль, тонула в нем. Если бы она могла утонуть. Если бы развеялся этот саван тьмы, что закрыл весь мир. Она слепо падала по остро звенящей струне чужой боли, уносясь в бордовую пропасть и молила, молилась, чтобы человек был сильным. Чтобы он мог ответить и разрушить бездну, куда она попала и не видела выхода.

Они плыли в чаду, в дымящейся боли, и растворялись в ней, избавляясь от мыслей, от тяжести тел. Плоть становилась невесомой. Они смогут чувствовать, смогут жить. Но зачем?

Он бился внутри своего тела, но погружался в черноту отчаяния вместе с ней. Рвался, пытаясь отстраниться, оттолкнуться. И вдруг он расширился. Стены стали прозрачными, он слился со стенами, проходил их насквозь, вбирал в себя людей…

Страх унесся мелким пухом, он мог коснуться и почувствовать серые контуры помещений, механизмов и андроидов. Он сам разлетелся многоцветьем биополей людей и ажлисс. Они все чувствовали его боль, кричали вместе с ним. Он соединил их собой, вобрал в себя, стал ими.