Уильям Гибсон - Нулевое досье

Хрустя гравием, они выехали к белому дощатому дому под нависающей крышей, но без крыльца. Придорожная архитектура минувшей эпохи, утилитарность без красоты. Рамы в четырех окошках заменили на пластиковые.

Милгрим зажимал между коленями тубус с калькой, в правом кармане слаксов лежали два завернутых в салфетку графитовых бруска. На заднем сиденье валялся пенопластовый рисовальный планшет формата А2 на случай, если понадобится ровная поверхность. Милгрим выудил из-под сиденья ярко-синий виниловый кармашек А5 на молнии и с тремя дырками под скоросшиватель. Пачка соток внутри придавала папке вес небольшого словаря.

Хруст гравия смолк. Они остановились чуть в стороне от здания. Примитивную вывеску на двух серых столбах замыло дождем до полной нечитаемости: Милгрим разобрал лишь слово «СЕМЕЙНЫЙ» голубым курсивом с засечками. Других машин на гравийной площадке не было.

Милгрим вылез из машины, мгновение помедлил в задумчивости, затем снял с красного тубуса крышку, вытащил кальку, прислонил тубус к сиденью, взял деньги и захлопнул дверцу. Рулон прозрачных листов выглядел менее угрожающе.

Мимо по трассе проезжали машины. Милгрим, хрустя гравием, прошел десяток шагов до вывески. Над «СЕМЕЙНЫЙ» он разобрал «ПРЕДМЕСТЬЕ» осыпавшейся красной краской и, ниже, «РЕСТОРАН». В левом нижнем углу черной краской были когда-то нарисованы детские силуэты трех домов, в правом, синей – условные очертания холмов и, возможно, озера. И черная, и синяя краска выцвели почти полностью. Видимо, ресторан располагался за официальной чертой города, отсюда и название.

В тихом и по виду запертом здании кто-то трижды быстро стукнул по стеклу – возможно, кольцом.

Милгрим послушно подошел к входной двери, неся свернутую кальку как скромный скипетр, а другой рукой прижимая к боку виниловую папку.

Дверь открылась внутрь. За ней стоял регбист с порнографической прической восьмидесятых годов. Или не регбист, но такого же телосложения: высокий, длинноногий, невероятно широкоплечий. Он отступил на шаг, приглашая Милгрима войти.

– Здравствуйте, – сказал Милгрим, вступая в теплый неподвижный воздух.

В доме пахло сильным дезинфектантом и застарелой готовкой.

– Я привез деньги, – продолжал Милгрим, показывая виниловую папку.

Не используемый, но готовый к использованию ресторан. Законсервированный, как стратегический бомбардировщик B-52 в аризонской пустыне. Милгрим приметил в углу пустой стеклянный шар автомата для продажи жевательной резинки.

– Положите на стойку, – скомандовал молодой человек.

На нем были голубые джинсы и черная футболка – и то и другое, по виду, с каким-то процентом спандекса, и дутые черные кроссовки. На правом шве джинсов, довольно низко, располагался длинный узкий карман. Стальная клипса удерживала в нем большой складной нож.

Милгрим положил деньги на стойку. Она была из бирюзового пластика, табуреты перед ней – хромированные, с потертой искусственной кожей того же бирюзового цвета.

– Мне надо будет сделать прориси, – сказал он, чуть приоткрывая папку. – Так лучше всего видны детали. А сперва сфотографирую.

– Кто в машине?

– Мой друг.

– Почему вы без прав?

– Вождение в состоянии интоксикации, – ответил Милгрим. Что в некоем философском смысле было почти правдой.

Регбист молча обогнул пустую стеклянную витрину, где когда-то лежали сигареты и шоколадки. Оказавшись напротив Милгрима, он нагнулся и вытащил из-под стойки что-то в мятом полиэтиленовом пакете. Пакет положил на стойку, а виниловую папку придвинул к себе с таким видом, будто его накачанное спортивное тело действует само по себе, а он лишь безучастно наблюдает.

Милгрим открыл пакет и вытащил сложенные неглаженые штаны. Они были того песчано-бежевого оттенка, который, он знал, называется «койот». Милгрим разложил их на пластиковой стойке, достал из кармана фотоаппарат и начал снимать со вспышкой. Сделал шесть снимков спереди, затем перевернул штаны и сделал шесть снимков сзади. Отдельно сфотографировал каждый из четырех оттопыренных накладных карманов. Положил аппарат, вывернул штаны наизнанку и щелкнул еще несколько раз. Затем убрал аппарат в карман, аккуратнее расправил вывернутые штаны на стойке, расстелил поверх первый лист кальки и начал делать натирку грифельным бруском.

Ему нравилась эта работа – она как-то особенно умиротворяла. Его отправили в Хэкни к портному, который подгоняет одежду по фигуре, и тот целый вечер показывал, как правильно делать натирку. Милгриму отчего-то приятно было сознавать, что этот метод промышленного шпионажа освящен веками. Как будто перетираешь рисунок с мраморного надгробья или с бронзовых церковных дверей. Грифель HB, если правильно его двигать, запечатлевал все детали швов и отстрочек, необходимые конструктору, чтобы изготовить лекала и воспроизвести модель.

Молодой человек тем временем открыл виниловую папку и пересчитал сотки.

– Им нужны ластовицы, – сказал он, закончив считать.

– Простите? – Милгрим поднял голову от работы.

– Ластовицы в шаговом шве, – сказал молодой человек, убирая деньги обратно в папку. – Они тянут при спуске дюльфером.

– Спасибо, – ответил Милгрим и показал измазанные графитом руки. – Переверните штаны, пожалуйста. Боюсь их запачкать.

– «Дельта» до Атланты, – сказал Слейт, вручая Милгриму пухлый конверт.

Он снова был в мерзопакостном костюме с нелепо короткими брюками, который для поездки в Миртл-Бич сменил на менее раздражающий.

– Бизнес?

– Эконом, – злорадно ответил Слейт и вручил Милгриму второй конверт. – «Бритиш мидленд» до Хитроу.

– Эконом?

Слейт нахмурился:

– Бизнес.

Милгрим улыбнулся.

– Он ждет на встречу сразу из аэропорта, – добавил Слейт.

Милгрим кивнул.

– До свиданья, – сказал он и пошел к стойке регистрации – в руке сумка, под мышкой красный тубус.

Прямо над головой у него был флаг штата Южная Каролина, странно исламский со своими пальмой и полумесяцем.

Через многочисленные слои занавесок пробивался серый свет. Холлис некоторое время лежала и смотрела на повторяющиеся энтомологические картуши, которые к потолку становились все меньше и сплющеннее. Полки с экспонатами кунсткамеры. Разновеликие головы из мрамора, бронзы, слоновой кости. Черное круглое дно запертой в клетку библиотеки.

Глянула на часы. Начало десятого.

Встала – в футболке «Тумб» размера XXL, надела небархатный халат и пошла в ванную, глубокую и высокую пещеру бежеватой плитки. Столетние краны циклопического викторианского душа, как всегда, поворачивались с трудом. Толстенные никелированные трубы для сушки полотенец огораживали его с трех сторон, к ним крепились стеклянные панели в дюйм толщиной (современные). Историческая лейка душа прямо над головой имела в диаметре дюймов тридцать. Холлис сбросила халат и футболку, надела одноразовую шапочку, встала под душ и намылилась кабинетовским мылом ручной работы, от которого слегка пахло огурцом.