Крис Бекетт - Во тьме Эдема

— Давай! — крикнул Мет, завидев, что трубочник высунул голову. Джефф и Джерри затянули петлю. Мет махнул дубинкой. Послышался шлепок. Мышь, запищав, порскнула прочь.

В такой момент три вещи могут пойти наперекосяк. Во-первых, трубочник испугается, быстренько спрячется, и тогда его уже не поймать. Во-вторых, если ему дать по башке, но не затянуть петлю, он провалится обратно по воздушной жиле в Подземный мир и либо сгниет, либо его съедят тамошние обитатели. В-третьих, если затянуть петлю, а дубинкой не оглушить, трубочник начнет метаться, как бешеный, и тогда останется только изо всех сил держать веревку и молиться, чтобы она не порвалась, иначе он тебя тяпнет, а зубы у него очень острые. Но сейчас ребята все сделали правильно. Затянули петлю на шее трубочника и оглушили его дубинкой — если не насмерть, то до полусмерти точно. Когда Джерри с Джеффом вытянули его из жилы, трубочник еще дергался, махал лапами, щелкал и стриг клешнями воздух.

— Попался! — радостно завопил Мет и еще раз врезал трубочнику дубинкой.

Подбежал Джерри и наступил на добычу. Мет снова ударил зверя.

Джефф же был странным ребенком. До этой минуты он принимал живое участие в охоте, а сейчас замер поодаль и наблюдал за происходящим как бы со стороны.

— Мы здесь, — проговорил Джефф. — Все по-настоящему. Мы и правда здесь.

— Ну ты и придурок! — крикнул Мет и еще раз ударил подрагивавшего трубочника дубинкой. — Конечно, здесь, где же еще?

Джерри озадаченно посмотрел на Джеффа. С одной стороны, он всегда его защищал, заботился о нем, а с другой — очень его уважал, хотя Джефф был младше. Джерри понимал, что его брат особенный, не такой, как все, тогда как он сам — обычный парень.

Джефф присел на корточки возле трубочника, осторожно, как младенца, погладил его по разбитой голове, провел пальцами по горячему, покрытому чешуей тельцу.

— Бедненький. Бедный трубочник.

— Что ты несешь? — фыркнул Мет и посмотрел на нас с Джерри, словно приглашая посмеяться вместе с ним. Но мы не смеялись.

— Это же просто трубочник! — сказал Мет.

— Интересно, каково это — быть трубочником? — поинтересовался Джефф.

— В смысле — «каково быть трубочником»? — удивленно воскликнул Мет и снова взглянул на нас с Джерри. Неужели мы не понимаем, что это смешно?

— Ну, например, о чем он думает, — пояснил Джефф.

Ребятишки вроде Джеффа — я имею в виду, с клешнями вместо ступней и с мышиными рыльцами, те, кого остальные дети не берут в игру, — ведут себя по-разному. Большинство отчаянно старается понравиться и подружиться со сверстниками. Другие вырастают хулиганами, норовят всеми помыкать, как Дэвид Красносвет. А меньшинство держится в стороне и думает о своем. Джефф как раз из таких. Он был умный-преумный, гораздо смышленее Джерри. В голове у него крутилось куда больше мыслей. У него был свой взгляд, своя точка зрения, которую он не стал бы скрывать, чтобы кому-то польстить. Мне в нем это очень нравилось. Я тоже в каком-то смысле держался в стороне. Не из-за клешней и прочего, а просто потому, что чувствовал себя другим. Совсем-совсем другим. Так что в некотором роде мы с Джеффом были духовно близки. Кое в чем мы были похожи, хотя Джефф был тихим и спокойным, и во многом мы все же отличались.

Мет свернул дохлого трубочника в клубок и обвязал веревкой. Джерри с Джеффом засунули руки в воздушную жилу и вытащили всю пеньковицу, до которой смогли дотянуться. Когда мы вернулись в Семью, оказалось, что наш трубочник — лучшая добыча за сегодня, и все принялись нахваливать Мета, мол, отличный охотник. А ведь было время — и не то что несколько поколений назад, а еще когда я был маленьким, — люди убивали трубочников и бросали в лесу на съеденье древесным лисицам и звездным птицам: считалось, что такое дрянное мясо не стоит даже тащить домой.

Мы с группой поели, потом Старый Роджер обыграл меня в шахматы, а после этого я снова отправился к Иглодревам, чтобы увидеть Тину.

— А вы двое, похоже, подружились, — говорили при виде меня Иглодревы и переглядывались понимающе, как будто чтобы понять, что парень с девушкой нравятся друг другу, нужно быть семи пядей во лбу, хотя в этом нет ничего особенного.

Мы с Тиной прошли мимо Бруклинцев, Лондонцев и Синегорцев, и все они таращились на нас, переглядываясь, как будто хотели сказать: «Видали?» Мы направились за скалы, к Глубокому озеру, которое сияло внизу, в укромном месте, в окружении камней и светящихся деревьев, как мир внутри мира внутри другого мира. Мы спустились на берег, туда, где были в прошлый раз. Над водой порхала летучая мышь диковинной переливчатой окраски — то взмывала вверх, то снова спускалась. В зарослях кувшинок угнездилась пара уточек; птицы трещали и ворковали друг с другом, разглаживали лапками перья. На головах у уток сверкали крошечные зеленые огоньки. В чаще леса у Синих гор кричала звездная птица-самочка: «Аааа! Ааааа! Ааааа!»

Вдруг прямо возле нас раздалось уханье самца в ответ: «Хуум! Хуум! Хуум!» От неожиданности мы даже подскочили, потому что не заметили птицу на дереве в ярком свете белых огней. Птица хлопала золотистыми крыльями и трясла синим хвостом, так что разноцветные звезды мерцали. Наклонив голову, она скосила на нас черный плоский глаз, внутри которого, словно тайные мысли, мигали огоньки, открыла и закрыла черный крючковатый клюв, как будто хотела что-то сказать, но передумала. Из-под крыльев показались чешуйчатые лапы: птица свела кончики пальцев, и послышалось щелканье длинных черных когтей.

Тина развязала набедренную повязку и бросилась в теплую воду. Звездная птица, со свистом разрезая воздух, пролетела над озером и скрылась в лесу. До нас донесся шум ее крыльев, стук веток белосветов и несколько громких криков: «Раа! Раа! Раа!» Я нырнул за Тиной. Мы не стали возиться с устрицами — ведь все, что лежали поближе, мы собрали еще в прошлый раз. Вместо этого мы принялись соревноваться, кто быстрее доплывет до того берега и обратно, рассекая длинные узкие полосы водносветов или проплывая под ними, если заросли оказывались слишком густыми. Под водой казалось, будто мы летим над скалами, уходящими в глубину, над сияющими водяными огнями и волнистыми водорослями, над зелеными и красными тигровыми рыбами, над крошечными синими рыбками, которые плескались на мелководье. Все ниже и ниже, отмель за отмелью: Глубокое озеро не чета Большому и Длинному, где, нырнув, достаешь до дна. В Глубоком озере дна не видно.

— Ты придумал, о чем мы сегодня будем говорить? — спросила Тина, когда мы вылезли на берег, и отсыпала мне орехов с водносветов.

— Мы здесь , — ответил я, прожевав орех. — Так говорит Джефф. Слышала? Мы здесь. Мы и правда здесь.