Крис Бекетт - Во тьме Эдема

— Можно обмотки сверху обработать жиром, — размышлял я, — а снизу промазать несколько шерстячьих шкур клеем из смолы красносвета, пока они не затвердеют, как края лодок Джеффо, а поверх клея еще нанести слой жира.

Ни о чем другом я думать не мог. Я так углубился в свои мысли, что позабыл, где я, что случилось и что я остался один. Меня занимало лишь то, как смастерить твердую подошву для обмоток.

Я мысленно ощупал кожаные края деревянных лодок. Они были твердые-претвердые, но со временем отставали, и тогда их уже нельзя было снова растянуть и приклеить обратно: кожа становилась слишком жесткой, так что ее просто выбрасывали. Помню, в детстве я играл с такими выброшенными краями лодок. Они были твердые и хрупкие: конечно, не как черное стекло, потому что все-таки немного гнулись, но если согнуть слишком сильно, трескались.

— Член Гарри, — пробормотал я. — Это плохо.

Подошва должна быть прочной. Я походил туда-сюда, глядя на свои ступни, и заметил, что они сгибаются, когда я делаю шаг. И если подошва не будет так же гнуться, ходить в таких обмотках будет неудобно и они быстро потрескаются. Я вспомнил, что низ Ботинок был не только твердый, но и гибкий. Это-то мне и нужно. Но он был сделан из пластика, который добывают на Земле. Что мне взять вместо него?

Я подумал, не заменить ли клей из смолы красносвета клеем из шерстячьих копыт: он не такой хрупкий, поэтому им обычно крепят обвязки из кишок на концах лучших копий. В отличие от клея из смолы, он не отстает от черного стекла, если копье ударит во что-то твердое, например, в дерево. Но клей из шерстячьих копыт не так-то просто добыть: чтобы получить даже малую толику клея, нужно сварить множество копыт, тогда как смолу красносвета найти проще простого — по сухим потекам на стволах. Еще можно сделать на дереве зарубку, и смола потечет. (Тут до меня дошло. Шея Тома! Какой бы клей я ни взял, мне понадобится яма, чтобы его варить, такая же, как у Джеффо на берегу ручья Диксона.) Кстати, клей из шерстячьих копыт тоже хрупкий: ведь даже лучшие копья ломаются.

Я встал и принялся расхаживать по своему маленькому лагерю. Мысли не давали мне покоя. Туман рассеялся, и показалась бездна. В небе над Долиной Круга маячил Звездоворот, ухали и пищали птицы, мыши стаями летели с гор, я же совсем не замечал перемены, только машинально накинул на плечи шерстячью шкуру, чтобы согреться. Красные Огни дали мне с собой шахматные фигуры (черные были из черного стекла, белые — из высушенного иглодрева), и я нарисовал на земле доску, чтобы поиграть. Присел на корточки, сделал несколько ходов, но потом вскочил, снова принялся мерить полянку шагами и думать, думать.

Я вспомнил про куски кожи, по которым вырезали всякие модели: со временем кожа дубела, но ее можно было размягчить, намочив или смазав жиром. Интересно, если смешать жир с клеем, получится ли такой же прочный и гибкий материал, как пластик, из которого изготовлены подошвы Ботинок?

— Мне нужна яма для варки клея. Мне нужно много смолы красносвета. И шерстячьи копыта. И еще шкуры. И жир.

Чтобы собрать все перечисленное, у меня уйдет десять-двадцать дней.

— Сначала выкопаю яму, — решил я. — Сделаю глубокую яму, обмажу глиной, а вокруг нее выкопаю ров для костра.

Я подумал, а не поймать ли сперва шерстяка. Так я добуду и шкуру, и жир, и копыта, и мясо.

Тут до меня наконец дошло, что бездна в самом разгаре и в небе сияет Звездоворот. Я так углубился в свои мысли, что заметил лишь, как похолодало.

— Точно, надо поймать шерстяка, — сказал я себе, — с этого и начнем. Сейчас бездна, а значит, шерстяки спустятся с гор. Пойду-ка я в Долину Холодной тропы и поищу их.

Я отправился за копьем. Красные Огни дали мне с собой отличное копье. Захватил на всякий случай и запасное. Странная штука. Отвлекшись от мыслей о подошве и клее, я вспомнил о том, о чем все это время как-то не думал. А именно о звуке, который слышал, когда собирал в лесу звездоцветы: стук барабана и трубный зов, сперва громкий, потом тихий. Это были похороны. Слышал я пару-тройку раз и другой сигнал рога: два коротких, один длинный. Так Семья зовет путников обратно. Я же все пропустил мимо ушей. Не обратил внимания. Даже не задумался, кто же умер, кому приказывают вернуться и почему.

— Что бы это значило? — гадал я. — И почему я ничего не заметил? Почему меня это не волнует?

А меня, похоже, это действительно не волновало. Я мерил шагами поляну, похлопывая по руке древком копья, и думал о том, что еще нужно поискать в лесу Долины Холодной Тропы во время охоты на шерстяков. Не сказать чтобы я был спокоен, но ничто меня не тревожило. Хотя и мира в душе не было.

— Глина, — бормотал я. — Для ямы с клеем нужна мягкая глина. И еще, наверно…

Тут я услышал, как меня кто-то зовет по имени.

— Джон! Эй, Джон! Джон! Это я.

Я по голосу догадался, что это Джерри, но, как ни странно, ничуть не обрадовался.

«Член Гарри, только не Джерри, — вот первое, что пришло мне в голову. — Не хватало еще и с ним возиться».

— Джон! Это Джерри, Тина и Джефф!

Последние бдни я старательно отгонял любые чувства, отключал, чтобы не мешали. Но сейчас у меня в душе затеплились радость и благодарность. Я едва не бросился навстречу друзьям, но передумал.

— Нет, — пробормотал я. — Нет. Так не пойдет.

Надо, чтобы они пришли ко мне, а не я к ним. Я не хотел быть им ничем обязанным, в особенности теперь, когда у меня такие планы.

Я приложил ладони ко рту и прокричал:

— Привет! Я наверху, возле пещер.

Я положил копья на место и опустился на корточки возле шахматной доски.

На склоне скалистого отрога слева от прохода в Долину Холодной тропы Джон устроил себе маленький лагерь. У входа в пещеру были прислонены к скале два копья, причем одно из них настоящее, охотничье, с наконечником из черного стекла. Внутри пещеры были аккуратно сложены шкуры, мешки, повязки; с потолка на веревках свисали четыре каменячьи ноги. Джон развел костерок, начертил на земле шахматную доску и — сиськи Джелы! — когда мы вскарабкались к нему, сидел и играл в шахматы сам с собой.

«Член Тома, — подумала я, — ну и притворщик». Все эти бдни он был один и наверняка думал, что останется один до конца жизни. Любой бы в такой ситуации обрадовался друзьям. И вышел бы к нам навстречу. Любой другой, если уж на то пошло, задумался бы: может, нам нужно помочь с Джеффом. Но только не Джон. Он все тщательно продумал и решил ждать нас наверху: хотел, чтобы мы застали его за игрой в шахматы с самим собой, как будто он отдыхал после рабочего дня.

Джефф замер как вкопанный и во все глаза уставился на Джона. Джерри же, сбросив руку братишки, побежал к Джону, обнял его и со слезами на глазах расцеловал. Я тоже отпустила Джеффа, но не спешила подойти к Джону, ждала, пока он обратит на меня внимание. Без толку. После всего, на что мы ради него пошли и что потеряли, такая сдержанность выглядела по меньшей мере некрасиво.