Андрей Геласимов - Холод

– У вас родственники погибли вчера на реке.

– Я в курсе, – проскрипела Анна Рудольфовна, глядя на свою дымящуюся сигарету. – Вы пепельницу можете мне найти?

– Нет.

– Тогда уходите.

– Это деньги из благотворительного фонда.

– И что я должна с ними делать?

Филя покосился на Риту, как будто она могла ему чем-то помочь.

– На организацию похорон… Вот… – Он подошел к столу и положил перед Анной Рудольфовной две толстые пачки. – Здесь двести тысяч.

Она секунду смотрела на деньги, затем подняла взгляд на него.

– Вы в своем уме?

– Да, – кивнул Филя. – Сейчас да. Я уверен.

– Кто вы?

– Я из Москвы.

Она подумала над его ответом и пожала плечами.

– А по-моему, вы дурак.

– Согласен. В принципе, это даже не обсуждается… Вы знаете, на самом деле, мне очень…

Филя хотел сказать что он соболезнует и что он сам терял близких людей, а потому знает – каково это, но за спиной у Риты, по-прежнему стоявшей в дверном проходе, вдруг прозвучал низкий утробный вой, от которого она шарахнулась внутрь кабинета, запнулась о Филину ногу и едва не упала.

– Сеня! – хриплым голосом закричала Анна Рудольфовна, ударив рукой с дымящейся сигаретой по столу, от чего пепел разлетелся по стеклянной поверхности во все стороны.

Из фойе доносилось тоскливое мычание, негромкая брань и странные шоркающие звуки, как будто мешок с цементом возили зачем-то по каменному полу от одной стены до другой.

– Сеня! – повторила Анна Рудольфовна, выходя из кабинета. – Я тебя просто попросила посадить их в автобус. А ты чем занимаешься?

Небольшой худощавый якут, одетый в старенький пуховик защитного цвета, тянул за руку лежащего на полу олигофрена в строительном жилете. Тот отбивался, мычал, шуршал жилетом, вырывался и отползал немного, но упрямый якут немедленно догонял его и снова волочил к выходу.

На гневные расспросы Анны Рудольфовны расстроенный Сеня отвечал, что он сильно торопится, а проклятые психи садиться в автобус никак не хотят. Говорил он быстро, от возмущения путая русские слова и затейливо раскрашивая их якутским акцентом.

Олигофрены тем временем собрались вокруг поверженного на пол собрата, который явно не собирался вставать, и переминались с ноги на ногу, глухо сочувствуя своему. Старики оставались ко всему безучастны. Рты их по-прежнему были открыты, как будто все они проветривали свои давно нежилые внутренние помещения. Худая женщина, восседавшая в кресле-каталке, наоборот, проявляла к происходящему живой интерес, царственно улыбаясь и кивая, словно давала на все это свое монаршее позволение.

Филя опытным взглядом прочитал мизансцену, моментально определив центр композиции, затем подошел к сидевшей в каталке женщине и покатил ее к выходу. Олигофрены немедленно успокоились и потянулись к двери следом за ним. Старики тоже пришли в движение. Рита почти услышала, как поскрипывают их кости, когда они начали оживать, поднимаясь один за другим и ложась на курс, проложенный Филей. Так могли бы двигаться к морю внезапно ожившие на острове Пасхи сильно усохшие по какой-то причине каменные исполины. Филя слышал их неторопливое шарканье у себя за спиной и придерживал шаг.

На улице рядом с автобусом к нему подошла Анна Рудольфовна.

– Нет, вы все-таки не дурак, – хрипло сказала она, снова закуривая и перехватывая свободной рукой воротник своей дубленки у горла. – Второй раз в жизни встречаю человека, который их так понимает.

– Спасибо, – ответил Филиппов, наблюдая за тем, как Сеня подсаживает в автобус покачивающихся на ледяном ветру стариков. – А кто первый?

– Мой внук. Антошка…

Произнеся это имя, она помолчала, как будто прислушивалась к чему-то, два раза торопливо затянулась своей сигаретой, а затем продолжала:

– Я в прошлом году однажды оставила его у себя в кабинете, а он убежал. Через полчаса нашли у них в палате, – она кивнула в сторону олигофрена в строительном жилете, который во весь рот улыбался ей с Филей, размахивая руками, словно хотел улететь. – Знаете, что они делали?

Филя помотал головой.

– Разучивали стихи. Антошка декламировал то, что до этого в садике выучил… Пушкина, кажется… А они повторяли. Им всем очень нравилось…

– Отличная история, – сказал Филя, начинавший уже подмерзать. – Передавайте привет своему Антошке.

Анна Рудольфовна как-то странно посмотрела на него и покачала головой.

– Значит, вы все же дурак.

– Почему? – Он перестал подпрыгивать.

– Потому что он был в той машине. Он замерз вчера со своими родителями на реке. С моим сыном и с моей невесткой… Вы же сами принесли деньги на похороны… Как, интересно, я могу передать ему привет?..

Сказав это, она охнула и покачнулась. Ее рука с дымящейся сигаретой еще пыталась дотянуться до рта, но рот открывался уже не для сигареты. Губы Анны Рудольфовны судорожно искривились, голова начала запрокидываться назад, и Филя понял, что эпицентр урагана сместился. Несчастную женщину подхватил бешеный смерч, который до этого кружил, не задевая. Довольно долго ей удавалось ускользать от него в ту область, где все еще зыбко и не очень определенно – где все неточно, где все еще только в категории «может быть». Однако теперь она была в его полной власти. Вспомнив о внуке, подпустив к себе мысль о нем и проговорив для себя его смерть, она отчетливо сформулировала свое горе, от чего оно обрело твердые и понятные очертания, стало непреложным фактом и, наконец, настигло ее.

Анна Рудольфовна склонилась вперед, как будто ее затошнило, затем резко выпрямилась и начала выгибаться дугой. Голова ее гулко стукнулась об автобус. Олигофрены, толпившиеся вокруг Сени, дружно обернулись на этот звук. Филя подхватил неестественно вытянувшуюся женщину, и ее распахнутый рот оказался в нескольких сантиметрах от его лица. Крик еще не вырывался из этого сведенного судорогой рта, но тело в руках у Фили уже содрогалось в мощных конвульсиях, предвосхищая крик, прокладывая ему дорогу.

– Дверь открой, – выдавил Филя в сторону Риты, но та не успела добежать до крыльца.

Анна Рудольфовна закричала так страшно и так громко, что один из олигофренов упал. Сеня, поскальзываясь и размахивая руками, бросился к Филе на помощь. Старики безжизненно замерли у подножки автобуса, Рита застыла на половине пути к зданию, а Филя продолжал держать Анну Рудольфовну, которая ходила у него в руках так, словно изнутри ее разрывал вулкан.

Чтобы она не упала, вырвавшись из его рук, и не ударилась о промерзший асфальт, он стал приседать. Судороги, сотрясавшие тело Анны Рудольфовны, передавались ему, и он с трудом сохранял равновесие. Подбежавший Сеня бестолково крутился у него за спиной, бормоча что-то на якутском языке. Анна Рудольфовна продолжала кричать и неестественно запрокидывать голову. Когда Филя наконец опустил ее на темный бугристый лед, она рванулась из каких-то уже последних сил, как будто Филя и весь остальной мир мешали ей освободиться для чего-то такого важного, что она хотела сделать именно в этот момент. Руки ее взметнулись, и сигарета, которую она до сих пор никчемно сжимала в пальцах, отлетела под автобус, ударившись о колесо и рассыпав небольшой сноп тут же погасших искр.