Олег Дивов - Вундервафля

Короче говоря, обстановка на канале была творческая.

Завидев Ключевского, гости побежали к нему обниматься. Только адвокат остался на месте. Запустил руку в свой портфель, извлек бутылку коньяка и сказал через плечо:

– Ну-ка, мечи стаканы на стол.

– Погоди, сейчас будет скатерть, а то так уделаем…

– А мы разве не?..

– Ребята, – сказал Ключевский. – В городе пробки на девять баллов. Центр просто стоит. Места, куда можно легко добраться… Там шумно. А в правильное место, где не шумно, мы приедем часа через два. В общем, предлагаю начать прямо здесь, а дальше по обстоятельствам. Я подготовился. Что скажете? У нас тут все есть, уверяю.

– Главное, у нас есть мы, – сказал адвокат Страхов. – Пока еще. Надо ловить момент.

– И девчонки симпатичные, – сказал депутат Шугаев. – Надеюсь, ты не отправишь их по домам? Тем более пробки.

– Лично мне обстановка нравится, – сказал прогрессивный мыслитель Беленький. – Тут здорово. И от добра добра не ищут.

– Обстановка – внушает, – сказал трейдер Герасименко. – Я прямо родной завод вспомнил, чтоб ему ни дна ни покрышки.

– Вам разве не говорили?.. Это и есть завод. Кондитерская фабрика.

– Да знаем, знаем, девчонки твои все уши прожужжали, – усмехнулся Шугаев. – Они так гордятся… По-моему, даже обиделись, когда я не проявил особого восторга.

– Просто они, в отличие от нас, никогда не работали на заводе, – предположил Беленький. – Не знают, с чем это едят.

– Я не работал на заводе, – сообщил Страхов и со звонким чпоканьем выдернул пробку.

Подумал и добавил:

– Я работал с заводами. Это считается? И где стаканы, черт возьми?..

– Просто это кондитерская фабрика, – повторил Ключевский. – Девочки как представят, сколько тут делали вкусного… А вы скучные дядьки, начисто лишенные воображения. Да тут запах только в прошлом году окончательно выветрился! Вон те горшки – знаете что такое? Это чаны. Мы сейчас в шоколадном цеху. В чанах шоколад варили! Вы представьте!

– Производство-то вредное, – скучным голосом сказал Шугаев.

– Не вредное.

– А я тебе говорю – вредное.

– Это смотря в каком цеху.

– Производство вообще – дело вредное, – сказал Страхов, отодвигаясь от стола, на котором продюсер Аня и помреж Леночка расправляли скатерть. – Что гражданское, что уголовное…

– Чарли и шоколадная фабрика, – произнес Беленький нараспев и толкнул Ключевского в плечо. – Детские мечты, а?

– Да ну тебя, – сказал Ключевский.

– А вы обратили внимание, какой тут роскошный Лукич? – спросил Герасименко. – Черный! Мечта всей жизни. Интересно, кто его так…

– Покрасил?

– Долбанул по черепу.

– Уронили, наверное.

– Нет и еще раз нет, – заявил Беленький уверенно. – Я прямо вижу, как это было. Конец восьмидесятых. Перестройка и ускорение, журнал «Огонек», академик Сахаров выступает на съезде КПСС… И потомок врагов народа, пьяный вдупель пролетарий, врывается с кувалдой в партком шоколадной фабрики! И на глазах перепуганного секретаря, решившего, что вот и смерть его пришла, – хрясь!..

– Всегда говорил, что у тебя больное воображение, – сказал Шугаев и поежился.

– А вот и стаканы, наконец-то! – обрадовался Страхов.

– И колбаска! – обрадовался Герасименко.

– К столу, друзья, – сказал Ключевский.

Через час все были в дугу. Они пытались обсуждать какие-то серьезные вопросы, но это оказалось скучно. Гораздо важнее было вместе вспоминать. Наверное, повлияла обстановка. Стены шоколадного цеха будто подсказали: ловите момент, ребята. С кем еще поговорить про свою отчаянную молодость, сумасшедшие девяностые годы, как не с такими же! «А ты помнишь? Нет, а ты помнишь?»

Вскоре к столу подтянулись режиссер Митя и ведущий Дима.

– А девочки?.. – забеспокоился Шугаев.

Позвали и девочек.

К исходу второго часа разговоры приобрели смысл глубоко философский, а если хорошо прислушаться, отчасти даже метафизический.

– Впаривать бабушкам пылесосы по сто тыщ рублей – за это морду надо бить! – кричал Герасименко. – Я вообще не терплю в делах никакого обмана. Поэтому работаю с нефтью. Чистый бизнес: кроме документов – ничего. Ни у меня, ни у кого. Никто этой нефти в глаза не видывал. Только бумажки. Такая ролевая игра.

– Одинаковые. Пусть не внешне, но внутренне – как шнурки, – говорил Страхов Ключевскому. – Все одинаковые. И я одинаковый. Почему и склоки постоянно. Глядишь в человека как в зеркало – сразу плюнуть хочется в эту мерзкую рожу.

– Прекрасно сказано. – Ключевский кивал, приобняв Страхова за плечо и глядя, как тот разливает коньяк. – Полностью согласен. В нашем деле та же фигня. Я давно заметил, кого ни возьми – пыжатся все, пыжатся… Бесплодные попытки возгонки нарратива до состояния дискурса.

– Надо это записать, – восхищался Страхов и шарил под столом в поисках портфеля. – Ты мне это продиктуй. А то у меня на днях процесс…

Шугаев тем временем затесался между Леночкой и Аней и давил на жалость, описывая, как трудно быть народным депутатом.

– Решил – из принципа не пойду на заседания. И не хожу. Просто не хожу туда. День не хожу, два, неделю, другую – никакой реакции. Месяц не хожу: по фигу! Сижу теперь и думаю, в чем дело – это я такой неприметный или они такие раздолбаи…

– Вы очень даже приметный! – уверяли его женщины хором.

– Бабушка говорила, что вроде бы прадедушка… или черт его знает кто, – рассказывал Беленький ведущему Диме. – Ну, при царе когда. Короче, ремесленник был. Держал мастерскую по заточке напильников.

Дима незаметно отодвинулся от прогрессивного мыслителя подальше и бросил затравленный взгляд на шефа. Но Ключевскому было не до него. Он жаловался Страхову на личную жизнь.

– Вот ты говоришь, я гуманитарный технолог, обязан в женщинах понимать. А я не понимаю! Не въезжаю, чего им надо. Чего им надо вообще. Редкая ясность в частных вопросах: дай денег, хочу ребенка, купи шмотку, пора на курорт. А вот глобально – тьма и ад кромешный. Может, они не люди?! Ты, адвокатище, объясни мне!

– Одинаковые. Пусть не внешне, но внутренне – как шнурки, – объяснял ему Страхов. – Все одинаковые.

Режиссер Митя встал из-за стола и преувеличенно четким шагом удалился в туалет.

– И этот одинаковый, – сказал Страхов, провожая его сочувствующим взглядом.

– Друзья мои! – воскликнул Шугаев. – Я должен сказать. Это важно. Потому что я люблю вас. Вы должны знать правду!

Он поднялся на ноги и ленинским жестом выбросил над столом руку со стаканом. Из стакана плеснуло коньяком, правильно Ключевский сообразил насчет скатерти, этому столу завтра снова работать на телевидении.

– Друзья! – провозгласил Шугаев. – Каждый из нас задавался вопросом: почему, собственно, они – ну, вы поняли – они… Почему они воруют? Рассказываю. Они воруют чисто от неуверенности. Они просто не отдают себе отчета, до какой степени нам все по фигу. Я бы на их месте не воровал, а расстреливал! Каждого десятого. Просто так, для развлечения. Потому что можно. Потому что тут, в России, можно всё. Вам же по фигу. Будьте здоровы!