Джеймс Баллард - Дельта на закате

И каждый вечер, когда над протоками и болотами дельты опускалась густая, крупитчатая мгла, змеи опять выходили на берег. Сидячие носилки стояли под навесом палатки; отсюда Чарльз Гиффорд в полудреме следил глазами, как гибкие тени, свиваясь и развиваясь, всползают по склонам. Последний отблеск заката лучом потухающего прожектора пробегал по сырым отлогим берегам, и в этом свете, матовом и голубоватом, сплетенные тела ярко, почти фосфоресцирующе, блестели.

Ближайшие протоки прорезали равнину в добрых трех сотнях ярдов от лагеря, однако по какой-то причине змеи непременно появлялись именно в тот час, когда Гиффорда отпускала вечерняя лихорадка. Она отступала, унося с собой ставшие уже привычными каждодневно возникавшие в горячечном бреду образы рептилий, и тогда он сидел в своих носилках, а змеи, явленная материализация бредовых видений, ползли по берегам. Гиффорд непроизвольно оглядывал песок вокруг палатки, ожидая и здесь увидеть их бледные влажные тени.

– Самое странное, что эти твари всегда приходят в одно и то же время, – сказал он индейцу-слуге, появившемуся из-за палатки-столовой, чтобы прикрыть его одеялом. – Вот только-только тут еще ничего не было, а через какую-нибудь секунду они уже тысячами кишат по всему болоту.

– Вам не холодно, сэр? – спросил индеец.

– Ты посмотри на них, посмотри сейчас, пока совсем не стемнело. Это же чистая фантастика. Видимо, есть некий четко определенный порог… – Высоко подвешенная нога мешала Гиффорду смотреть, и он попытался поднять голову, по бескровному, обросшему бородой лицу пробежала болезненная гримаса. – Ладно, ладно!

– Что вы сказали, доктор? – Слуга, тридцатилетний индеец по имени Мечиппе, продолжал устраивать ногу Гиффорда поудобнее, не сводя с него прозрачных, оправленных в обветренное, испещренное прожилками черное дерево глаз.

– Я сказал, отодвинься к чертовой матери, не засти!

Бессильно опершись на один локоть, Гиффорд наблюдал, как последний свет вечера исчезает с изгибов дельты, а вместе с ним и последние образы змей. День ото дня летний жар прибывал, вечер от вечера их приходило все больше и больше – скользкие твари словно чувствовали, что лихорадка бьет его все сильней и сильней.

– Сэр, я принесу вам еще одеяло?

– Не надо, Христа ради.

Вечерний холод, зябкая дрожь, то и дело пробегавшая по донельзя исхудавшим плечам, – все это оставалось за пределами восприятия; теперь, после ухода змей, внимание Гиффорда полностью сосредоточилось на этом неподвижном, похожем на труп предмете, смутно проступавшем сквозь одеяло. Он изучал его как нечто постороннее, свое собственное тело вызывало у него куда меньше участия, чем безвестные индейцы, умиравшие в Таксоле, в импровизированном полевом госпитале. В индейцах ощущалась хотя бы пассивная отстраненность, ощущалось неразрывное единство плоти и духа, ничуть не пострадавшее, скорее укрепившееся неудачей, постигшей одного из союзников. Именно такого фатализма очень хотел бы достичь Гиффорд – даже самый занюханный туземец ощущал себя в единстве с необратимым потоком вселенских событий, соединял своей личностью больше годовых циклов, чем самые упорные долгожители из европейцев или американцев, которые в одержимости постоянным ощущением уходящего времени ненасытно заталкивают в свои жизни один «важный опыт» за другим. Сам же Гиффорд – он успел уже это понять – просто откинул в сторону свое собственное тело, разведясь с ним, как с неким партнером по чисто функциональному, деловому браку, чья полезность себя исчерпала. Столь очевидное отсутствие лояльности вводило его в тоску.

Гиффорд постучал рукой по своим костлявым чреслам:

– Не это, Мечиппе, не это делает нас смертными, а трижды проклятые наши эго. – Он одарил слугу ироничной улыбкой. – Луизе это бы понравилось, как ты думаешь?

Слуга смотрел, как за столовой поджигают мусор. Он резко перевел взгляд на полулежащую в носилках фигуру. Диковатые глаза индейца, наконечники стрел, опасно поблескивающие в маслянистом свете горящих веток.

– Сэр? Вы бы хотели?..

– Бог с ним, – отмахнулся Гиффорд. – Принеси только два виски с содовой. И стулья. А где миссис Гиффорд?

Мечиппе не ответил, и Гиффорд вскинул на него глаза. Их взгляды на мгновение пересеклись, вспыхнули абсолютным пониманием. Пятнадцать лет тому назад, когда Гиффорд появился в дельте с первой своей археологической экспедицией, Мечиппе ничем не выделялся в кучке детей, приходивших к лагерю. Теперь это был индеец средних – для индейца – лет, линии, процарапанные на его щеках, совсем затерялись в густом переплетении морщин и шрамов, он стал большим знатоком палаточного фольклора.

– Мисс Гиффорд – она отдыхает, – загадочно сообщил Мечиппе. Пытаясь сменить тему и направленность разговора, он добавил: – Я скажу мистеру Лоури, а потом принесу виски и горячее полотенце, доктор.

– Хорошо.

С ироничной улыбкой на губах, лежа на спине, Гиффорд слушал, как шаги индейца мягко удаляются по песку.

С разных сторон доносились приглушенные звуки лагеря – прохладный плеск воды в душевой кабинке, обрывки разговоров на местном наречии, визг пустынной собаки, ждущей, когда наступит подходящий момент подобраться к помойке, – и он мало-помалу погрузился в худое, усталое тело, вытянутое под одеялом, подобно куче собранных в мешок костей, погрузился, наново оживляя затухающие чувства осязания и давления в своих членах.

При свете луны белые побережья дельты сверкали, как отложения фосфоресцирующего мела, змеи гноились по склонам, словно возносили молитву полуночному солнцу.

Получасом позднее все они вместе сидели в полутьме. Массаж Мечиппе заметно оживил Гиффорда, он держал теперь спину прямо и жестикулировал своими стаканами. Виски на короткое время прояснил его сознание; обычно ему не хотелось говорить о змеях при жене, тем паче при Лоури, но заметное увеличение их количества было достаточно важным для обсуждения фактом. Присутствовало тут и злокозненное удовольствие – меньшее теперь, чем прежде – видеть, как Луизу передергивает от одного упоминания змей.

– Но что особенно необычно, – объяснял он, – они появляются на берегах всегда в одно и то же время. Судя по всему, существует точный уровень освещенности, точное количество фотонов, на которое они откликаются, – вероятно, врожденный внутренний спусковой механизм.

Доктор Ричард Лоури, ассистент Гиффорда, исполнявший после несчастного случая обязанности руководителя экспедиции, смотрел на Гиффорда, сидя на краешке складного стула, крутя стакан по соседству со своим длинным носом, и ощущал крайнюю неловкость. Усажен он был с наветренной стороны от бинтов, свободно запеленывавших Гиффордову ступню (одна из мелких, ребячливых пакостей, оживлявших интерес Гиффорда к окружающим), и потому, задавая вопрос, осторожно повернул лицо в сторону.