Олег Ростислав - Закон Дарвина

Гораздо легче в этом роде детям. Да-да, я серьезен – именно детям. Они еще не поместили себя в «коробку» житейских проблем. Деньги, работа, секс. Им еще не до этого.

Я свернул и обогнул лужу… чего-то. По-моему, там была и кровь. Ну, так или иначе – вот и бар.

Просто бар без названия – недавно открылся. Спонсирован амерами – ибо в основном сделан для ходящих в увольнения солдат. Психологический прием: пить в американской зоне одно, а вот бухать в теплой компании аборигенов – совсем другое дело!

Скрипнула пружина железной двери, я переступил через высокий порожек и вошел внутрь. Где-то в углу какой-то рьяный служака уже снимал с очередной пассии лифчик (однако вскоре был выпровожен вместе с ней). Прямо передо мной валялось некое существо, опухшее и пьяное. Вдруг оно подняло голову.

– Мальчи-и-ик, подай на бутылочку-у-у….

– Пшел на х….

Знаем мы таких. Давят на жалость, дескать, был гением, но тут злосчастная оккупация, и все. Сломалась жизнь.

Не знаю, кто как… ну не верю я, что жизнь может сломаться, если ты этого не хочешь! Не верю! Мой любимый столик – тот, что рядом с барной стойкой, был свободен. Я не преминул его занять.

– О, Яро́слав! – Эту официантку я знал. Да еще б не знать – мы одного возраста. Правда, она то ли чешка, то ли венгерка…. С дядей приехала.

Она выглядела довольно-таки миловидно – узкое лицо, обрамленное длинными, светлыми с переливом волосами. Фигурка у нее тоже довольно-таки ничего – это как раз подчеркивала ее униформа. Короткая юбка и топик. Радовало глаз. – Ты ка́к обычно́?

– Ага. – Я кивнул и ухмыльнулся. Все-таки прикольный у нее акцент!

Как обычно – это значит большая пицца с мясом и плавленым сыром, не менее большая кружка крепкого чая и красный жгучий перец.

Вообще, когда я пришел в «Мечту Пиндоса» (так прозвали этот бар алконавты) первый раз, Мару очень удивило то, что я выбрал чай, а не колу. Надоела она мне, честно. Разнорабочий на базе этой колой может чуть ли не ноги мыть – потому что ее там полно, целый контейнер. Спасибо, напился.

Широкоэкранный телевизор (защищенный специальным пластиковым окошечком) работал на полную громкость. Сначала были новости из России. Марш «ОвипЛокос – Шагай Во Имя Добра!». Странно… когда показывали трансляцию этого марша в Воронеже, мне ясно послышалось, что какой-то мужик орал: «Бухай во имя добра!»

Потом показали жизнь «мирных граждан». Несколько заводов, поля… опять же интервью с рабочими…. Интересно, амеры действительно не могут понять, что менталитет в России другой и то, что они показывают в США, не действует в России?

И апофеоз – концерт в Москве, на Красной площади. Большая сцена. На заднем фоне гигантский американский флаг. На Кремле рядом с русским флагом я заметил пиндосский….

А концерт был долгий. Аж три часа. Первым выступила широкоизвестная женская «рок»-группа, с писклявым хитом «Нью Лайф». Потом, как водится, новомодный рэп-исполнитель. Опосля этого – типично лубочный ансамбль, с балалайками и хором престарелых бабок. Очень смешно, знаете ли, смотрелись славянские костюмы на фоне «Звезд и Полос».

Потом какой-то хоровод прочих юных и не очень дарований. Ведущие концерта рассыпались в дебильных улыбках и хихикали, посвящая одну песню «Нашему любимому президенту, благодаря которому Россия стала демократической!» и «Миротворцам за то, что они нас охраняют!».

Я молча допил чай и поднялся из-за стола, оставив на нем желтую бумажку бонов. Надо было идти домой.

На улице было темно. Как говорится, что хоть глаз выколи. Под ногами что-то чавкало, хотя последний дождь отшумел довольно давно. Неделю назад, кажется… Сейчас начало июля, а вот хоть и лето, быстро лужи не сохнут почему-то…

Сашка не взялся бы сказать, зачем он так упорно шагает вперед. Может быть, потому, что впереди – очень далеко – горел фонарь и до него просто хотелось дойти? Был второй час ночи, самое неприятное время, когда шансов наткнуться на местных блюстителей региональной чистоты больше всего – у них как раз кончается пиво, и они выползают на улицы с нетолерантным вопросом: «Закурить есть?»

Может быть, Сашке даже хотелось на них наткнуться. Ну изобьют. Ну и что. Зато…

Что «зато» – он не знал и не взялся бы объяснить, почему еще не повернул обратно и идет к этому фонарю.

«А куда мне еще идти? – неожиданно очень отчетливо подумал Сашка и поглубже сунул руки в карманы куртки. – Домой? Может, правда домой? И пусть все…»

Но он вспомнил Мишку – и вздрогнул от ужаса и жалости.

В этой части города он не был еще никогда. Город-то большой. Большой, поделенный на районы местными гопниками и какой-то безалаберный. Полосами. Идешь – громады из стекла и бетона, яркая реклама, дорого одетые люди на улицах. Поворот – и уныло-стандартный спальный район с крысиными хвостами «пирамидальных тополей» и банками из-под пива у изрезанных скамеек. Спуск – улица вдоль речки, застроенная вкривь и вкось ветшающими частными домиками. Подъем – кладбище. Петля – надутые друг перед другом особняки за мощными заборами. Еще поворот – расселенный район, черные прямоугольники брошенных окон. А дальше – красивый старый парк. А за ним – опять рекламы, офисы, ресторанчики…

Похоже, этот район был расселен под снос. Во всяком случае, ни слева, ни справа в окнах ни огонька. Можно даже испугаться. Сашка прислушался к себе. Нет, страха не было. Только равнодушие. Если бы сейчас из этих темных силуэтов по сторонам грязной дороги начали материализовываться какие-нибудь вампиры – Сашка не удостоил бы их даже взглядом.

Он поднял голову. И увидел, что небо очень-очень звездное. Это было красиво. Звезд было много, невероятно много, и чем дольше Сашка смотрел вверх, тем больше их загоралось. Как будто специально для него… Неожиданно вспомнилось: они с кем-то идут по улице, его ведут за руку, он совсем маленький. «Па, зизда!» – «Это Вега».

Где теперь мама и отец? И где она – Вега? Сашка пожалел, что почти не знает названия звезд. Только Большую Медведицу. Да и видит их нечасто. В городе всегда свет. Там нет звезд. Это здесь почему-то темно…

Он так и шел с поднятой головой, не думая, что может споткнуться, и гадая, как называются эти звезды, пока не дошел до конца улицы.

Фонарь горел на столбе. Там, где улица утыкалась в пригородный парк и переходила в тропинку. На крайнем доме уцелела табличка, она отбрасывала фосфорный отблеск, а черные буквы казались глубокими прорезями…