Олег Ростислав - Закон Дарвина

Это был его город. Его земля.

За ребятами потом. А сейчас – надо заскочить к Сергейчеву. Лишь бы его бабы не начали выть… Времени было мало.

Очень и очень мало.

Услышав резкий визг тормозящих шин, Олжас лениво зевнул и начал подниматься с кошмы. Как бы не соглашаясь с таким медленным развитием событий, за массивным забором раздалась звонкая канонада из гудков.

Гунн поморщился и одним махом встал на ноги.

– Кого там шайтан принес?.. – Надо сказать, что выглядел он как минимум странно.

Красный бархатный халат с вышитыми народными узорами не был запахнут. А потому открывал белому свету драные спортивные трико Puma и майку такой же марки, слегка подпачканную землей и зелеными разводами травы.

Из юрты высунулась голова Батырбая. Вслед за головой показалась шея, а потом и все тело – в отличие от своего работодателя, тот одевался более опрятно. Точнее будет сказать, что одевался-то он точно так же – вот только пачкался меньше.

Гунн подошел к воротам, лениво дернул пальцем задвижку и потянул ручку на себя. Смазанные петли отлично делали свое дело – калитка (только по названию, а по виду – бронированная дверь) открылась почти бесшумно.

Глаза Олжаса округлились сами собой: того, что он увидел, увидеть он не ожидал.

– Ну здравствуй. Почему на американском джипе? Что надо?

Молодой парень-казах, с темной кожей, на которой почти не были видны короткие черные усики над верхней губой, быстро – чисто по казахской манере – выпалил:

– Потом-потом, скорее ворота открой, пожалуйста!

Олжас опешил. И причина этого была проста. Сей посетитель в свое время плюнул хозяину дома под ноги, заявив, что порог его дома он не переступит никогда. И вот надо же….

– Батырбай! – Однако друзьям, даже бывшим, надо доверять. – Открой ворота!

Ворота были еще похлеще калитки. Высокие – метра под три. И, соответственно, тяжелые – автоматику на них Гунн не ставил, так надежнее. Не взломают, да и просто – безопаснее.

Джип, мягко рыкнув двигателем и зашелестев шинами, въехал во двор – Батырбай закрыл ворота. Мельком окинув взглядом слабо затонированные стекла, Олжас заметил на заднем сиденье машины два силуэта. Это было уже интересно.

– Приветствую. – Теперь уже окончательно заглушив двигатель, парень подошел к хозяину дома. – Надеюсь, я тебе не помешал?

– Не помешал. – Олжас сохранял на лице выражение вселенского пофигизма и скуки. – И чего же ты хотел, «дружище» ты мой?

Парень дернул щекой и очень сухо ответил:

– Лично я – ничего. Мне от тебя, – он поморщился и словно выплюнул, – «дружище», не нужно ровным счетом ни черта.

– Тогда чего приперся?

– Повторю – мне от тебя не нужно ничего. Но вот тем, кто в машине, твоя помощь пригодилась бы.

– Марат. – Серьезный взгляд. – Я не альтруист и становиться им не желаю.

Косящий в машину взглядом Олжас наконец более точно разглядел два силуэта. Один – безусловно женский, склонивший голову на грудь. Плачет? Нет… грудь вздымается ровно и спокойно.

Второй разглядеть было сложнее – он лежал. Головой на коленях у женского силуэта. Может, сын?

– Не альтруист, значит?

– Нет.

– Отлично! – кивнул головой парень. – Далеко до ближайшей американской базы? А то я этих двух людей увез буквально из-под ареста. Уж так жутко понадобились они новым хозяевам страны… не знаю зачем! – Он тяжело перевел дух. – А так им больше деваться некуда – лучше я отвезу их туда, пока они спят. Легче так будет – понимаешь?

Марат, тяжело ступая, пошел к машине, не замечая укоризненного хмыка охранника и одновременно какого-то… воистину человеческоговзгляда Олжаса.

– Стой. Помоги Батырбаю перенести их в дом.

Наверное, женщина настолько устала, что спала мертвым сном – и не проснулась даже от того, что ее довольно грубо взяли на руки. Мальчишка же на вид был очень бледен, в лице ни кровинки.

Занеся мальчика в дом, Марат вернулся и подошел к машине.

– Что будешь делать?

– Лично я? Ничего. – Олжас сохранял все такое же скучающее выражение лица. – А вот ты сядешь за руль машины и уедешь к ближайшему городу. Там ее бросишь – и приедешь сюда же, на такси.

– Я не при…

– Марат, ты, очевидно, не понял. – В круглом смуглом лице проявились черты чего-то иного. Властности и гордости, наверное. – Это не просьба. Это приказ. И здравый смысл.

Парень немного подумал и кивнул.

– Ладно. Хотя мать-то знает… но все же лучше, если я буду рядом, ты прав.

Одним махом открыв дверь джипа, он быстро завел мотор и, резко стартанув, вылетел за так и не закрывшиеся ворота, после чего прямым ходом поехал в степь, по направлению к городу…

…Марат, он и есть Марат. Никаких «погремух» или «погонял» у него, будучи еще в бригаде Гунна, не было. Наверное, потому, что он был, как это ни странно, «идейным» бандитом. Ну, или не идейным – более точно будет сказать «верным».

Как пес.

Или как волк.

Особо ценить этого щупловатого парня Гунн начал после одного примечательного случая. Все как обычно – «не хвались, что силен, – повстречаешь сильнее». От Олжаса, нажившего на зад проблем, мягко и ненавязчиво поубегал почти весь контингент. Ну кому надо умирать за какого-то Гунна (который в те времена только начинал победоносный подъем наверх)? Остался лишь Марат, который на все вопросы изумленного «бригадира» «зачем?» и «почему?» отмалчивался или отвечал на ломаном русском языке: «Мужчины друзей не бросают!»

Он не бросил.

Спроси Олжаса – он бы затруднился сказать, когда Марат перешел для него в разряд друзей. Может быть, именно поэтому Гунн не стал применять к нему «штрафов», когда тот так же молча и сухо покинул бригаду. Тогда Олжас начал подниматься наверх – и малой кровью это было нерешаемо. Марату подобное претило – жутко разругавшись с Гунном, он дал слово, что лучше сдохнет, чем переступит порог его дома, где бы тот ни находился.

И вот – обещание нарушено.

Для очень принципиального казаха это было как соль на рану. Хотя надо сказать, что Марат тоже изменился за прошедшее время… и кое-какие из принципов серьезно изменились. Но суть не в том.

…« Суть прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти », – глядя на GPS-навигатор, словами из одной любимой книги подумал Марат.

Действительно – со сменой правительства он много раз думал о самоубийстве. Нет, не из-за потери работы или «тонкой душевной организации». Просто в каждом человеке есть стержень – и когда он ломается, то жить незачем. С оккупацией Казахстана стержень Марата не то чтобы надломился, но стал другим.