Евгения Мелемина - Библия улиток

Сантана тоже сидел какой-то посеревший. Не знаю, с чего его перекосило – от боязни потерять барыши, видимо.

– Освобождению – от чего?

Мистер Ббург несколько секунд молчал и жевал сигару, посыпая пеплом чертежи Сантаны.

– Вы живете в полной безопасности, – сказал он наконец. – Вы не знаете, что творится снаружи. Чем ты питаешься, парень? – он вдруг наклонился и выпотрошил пакет. Синяя картофелина покатилась по щербатому полу и замерла. – Мы жрем вот это! – заревел он. – Объедки! Потому что снаружи, на меридианах, орудуют не люди, а нечисть! Синдромеры, мародеры в масках, они охраняют склады и поля, они обтянули рай колючей проволокой, их нужно уничтожить, как любого урода, попавшегося на пути, – мусор, мусор, генетический мусор обжирает нас! А мы молчим и терпим, молчим и терпим…

Сантана вдруг вынул из кармана серебряный плоский портсигар, достал из него тонкую белую сигаретку и закурил. Я увидел, как сильно он сжимает губы, увидел ямку-шрам под скулой.

– Когда ты последний раз ел нормальное мясо? Не паштет из крысы, а нормальное свежее мясо?

– Я не ем мяса.

Сантана подложил согнутую руку под висок и устало покачал головой.

– Двести долларов, – хрипло сказал Ббург.

– У вас есть отличный медик, – ответил я. – Он справится. Подключит красную базу через задницу и будет пилотировать.

Мистер Ббург ушел через десять минут, забрав чертежи для обсуждения их на собрании Альянса. Представляю, как это будет выглядеть – ребята, в жизни не видевшие ничего сложнее прищепки, соберутся изучать технологию капитана Белки.

Мы остались одни. Сантана все еще медленно курил, а я вынул из-под кровати маленькую плитку и испек на ней картофелину, переворачивая туда-сюда. Плитка отключилась ровно тогда, когда картофелина лопнула и показала рыхлое нутро, из которого валил пар. Я посолил ее и сердито съел.

– Электроэнергия закончилась.

– Я оплачу, – сказал Сантана, поднялся и вышел. Я слышал, как он препирается в коридоре с Денни-тазиком.

Он вернулся и долго ковырял вилкой заросшую жиром тушенку.

– Я так больше не хочу, – наконец выговорил он. – Не хочу, чтобы у меня заканчивались вода и тепло, не хочу платить по десятке в каждую лапу, не хочу жрать этот хлам. Я хочу оплатить все и сразу – на пять лет вперед, мыться сколько угодно и включать обогреватель, когда мне холодно. Хочу яблок, молока и хлеба. Понимаешь?

– Что за чушь он городил? – спросил я. – Какие еще синдромеры обтянули рай колючей проволокой?..

– А, – спокойно сказал Сантана. – Так ты не знаешь? Есть одна сплетенка…

– Со своей выпивкой нельзя! – запротестовал Томми, завидев меня с бутылкой, но Сантана сунул ему какую-то монетку, и он успокоился.

– Видишь, как здорово иметь деньги, – шепнул мне Сантана.

Я не ответил.

Мы заняли колченогий столик поближе к сцене, представленной перевернутой бочкой. На сцене уже стояла клетка и лежал прутик. В клетке отчаянно пищала серая крыса, и дрессировщик в клетчатом пледе с дыркой для головы суетился вокруг нее.

Томми выдал нам стаканы.

– Могу предложить лед, – гордо сказал он, и я заказал лед, чтобы он отвязался.

– Знаешь, почему для этого задания выбрали меня? – спросил Сантана, неодобрительно качая головой.

– Потому что все остальные отказались?

– Нет. Большинство как раз таки согласилось. Альянс нашел многих последних детей, и почти все они рады были бы снова залезть в «сайлента» и получить уйму денег.

Я поморщился. Терпеть не могу нарушителей принципа жизни. Один такой умник пробил мне плечо насквозь тупой ржавой арматуриной. Я надеялся, что это сбой системы.

– Не переживай, – сказал Сантана. – Все не так плохо, как ты думаешь. Они всего лишь согласны копать землю и проводить реки на будущих землях Альянса. То есть выполнять свою работу, но не более того.

Крысу наконец-то выпустили из клетки, и теперь она, подгоняемая прутиком, тащила в зубах крохотное ведерко с водой, силясь потушить маленький костер, который дрессировщик развел в железной формочке.

Зрители хлопали. За моей спиной Томми, как заведенный, повторял шепотом: «Нет, ну надо же! Ну надо же!»

– Почему никто не додумается создать Альянс Мелиораторов, взять в руки лопаты и начать копать реки самолично?

– Сам знаешь почему.

Да, шутка не удалась. Пока кучка неудачников будет копать реку, пройдут годы, и вода в итоге не достанется никому, кроме горстки старых костей на берегах.

– Перебрали множество вариантов, но остановились на мне. И вот по какой причине.

Сантана вынул из того же портсигара вчетверо сложенный листок тонкой бумаги и протянул мне. Я развернул листок и чуть не подавился ромом. Почерк был мне знаком – да что там мелочиться, это мой почерк, только чуть сильнее наклоненный влево, чем хотелось бы.

Письмо содержало официальное приглашение на две персоны, одна из которых непременно должна являться Сантаной. В корректных холодных выражениях Сантане предлагалось прибыть в Край и использовать свои навыки для контроля над здоровьем местного населения.

Это слово – «Край», сколько раз я слышал его, но только при виде его, написанного моим почерком, вдруг понял, во что мы его превратили.

Мелькнула и показалась прямо напротив кирпичная стена, облитая кровью.

Ани. Ей выбили глаз. Вместо него появилась черно-алая дыра с втянутыми внутрь черными прядями волос.

Заныло плечо.

– Я отправлюсь в Край и выведу оттуда «сайлента», – сказал Сантана.

Грянуло фортепиано. Оно грохотало так, словно с горы катили камни. Иногда прорывалась жалобная музыкальная нотка и гибла сразу, задавленная бурным потоком аккордов.

На бочке, с которой давно увели крысу-пожарную, медленно кружилась другая крыса, воздев лапки кверху, словно в молитве. На ней была бумажная юбочка.

– Последних детей в мире осталось очень мало.

– Они умерли? – хрипло спросил я.

– Ага, – ухмыльнулся Сантана. – Умирают. Симбиоз такой сложности вам на пользу не пошел. Ты тоже наверняка обречен, так что мог быть повеселее, вместо того, чтобы сидеть здесь в обнимку с никуда не годными принципами.

– Крыса! Вальсирующая крыса! Всего пять центов! Кто даст больше?

– Первый шаг уже сделан, – сказал Сантана, – знаешь, какой? Следи за мыслью. Ты не ешь мясо. Но ты принес домой банку тушенки и накормил им меня.

– Но…

– Это то же самое, Марк.

– Купи крысу.

Сантана оглянулся.

– Вот эту? Танцующую?

– Мне кажется, это лучший экземпляр.

Крысу мы не купили, ее перехватил у нас Уолли, посчитавший, что она украсит собой его нору и привлечет народ.

Цена на нее поднялась до семидесяти центов, и Сантана сказал, что будь он проклят, если заплатит за помоечную плясунью почти доллар. Я не имел ничего против, пусть Сантана будет проклят, но купит крысу, но он не захотел.