Евгения Мелемина - Библия улиток

Меня тоже мутило, но не так сильно, и то скорее от голода. В сумке Луция оказались замечательно упакованные бутерброды из запасов Командора, но я их пока не трогал – не начинать же жрать, пока брат еще не оклемался.

– Они перестраховались, вот и все. Ваши с Ани истории чем-то похожи, но мне до сих пор не верится, что убийца остался в Краю. Думаю, после того случая он сбежал, так что ты мог бы и не торопиться, чемодан бы собрал, например… что в этой фляжке?

Луций с трудом поднял голову и посмотрел в сумку:

– Ром. Командор тебе передал.

– Прям как родная мать, – буркнул я, вынул флягу и открутил крышечку: так и есть, черный ром, отличный черный ром… – Будешь?

– Давай.

Высыпали звезды, тусклые, словно прорехи в пыльном черном полотне. Дышалось легко – дневная пыль улеглась, пустыня превратилась в черное мерцающее море с мягкими набегающими на нашу скалу волнами. Синие валуны-шалашик остались очень далеко позади, но мне все казалось, что я вижу их, и еще хуже – что я чувствую запах крови и отвратительного жаркого.

– За нас, – сказал Луций и протянул руку с наполненной крышечкой.

– За нас, – согласился я и ударил крышечку в бок горлышком своей фляги.

– Ты почему никогда ни на кого не злишься?

– Я злюсь. На себя.

– Есть хороший рецепт – делай все правильно и никогда не будешь собой недоволен.

Я глянул на него – лежит рядом на пузе, упершись локтями в камень, и грызет стальную крышечку. Глаза задумчивые и спокойные.

Он в себе уверен. Ему всегда хорошо. Если что-то идет не так, значит, мир сошел с ума, один он, Луций Комерг, мыслит правильно, но ничего не может поделать.

И только я один не прихожу в ярость от этой его черты характера.

– Лучше бы мы тогда вместе ушли, – сказал я. – Видно же было, что все разваливается. Я два года один бродил, а могли бы вместе. Хочешь, расскажу, что видел?

Луций наклонился, глянул на неподвижно стоящего внизу Ворона и снова протянул крышечку.

– Не мог я тогда уйти, – сдавленно отозвался он. – Сам знаешь, капитан меня еле-еле терпел… и когда это завертелось, я подумал: нужно брать все в свои руки, выполнять приказ, сделать даже больше, чем было приказано, и когда капитан вернется, он увидит, что все это сделано благодаря мне. Мне! Представляешь, как он бы удивился?

– Он не вернется.

– Командор тоже так говорит.

– И приказа никакого не было.

– Смотря с какой стороны…

– И ему было бы плевать, сделал ты что-то по его задумке или нет. Он же не мы, он по-другому чувствовал.

– Выпьем, – сказал Луций.

– Ага.

– За «Тройню».

Я понял, что он хотел сказать, и молча выпил за Аврелия, не желая ничего расспрашивать и напоминать.

Наверное, ради этого я сюда и поперся – не ради Командора и капитана, а для того, чтобы утомленно посидеть на нагретом за день камне, пить ром и в полной тишине поговорить с полным тишины человеком.

– На кой черт ты дразнил Лондона? Он же мог психануть и тебя задержать.

– Не знаю, – отозвался Луций, подтягивая к себе сумку. – Меня всегда так и подмывает посмотреть на реакцию. Интересные вещи получаются – как тогда, со стеной. У нас пошел перерасход энергии, пара кристаллов вовсе треснула, и запахло тихой сдавленной паникой. Инженеры молчали, но все это выползало наружу, как ядовитое облако.

– Обычный сбой, на Небе такое тоже было пару раз.

– Не было такого на Небе, лля. Там все было под контролем капитана, а он паниковать не умел.

– Ладно, к чему ты это?

Луций вынул из сумки бутерброд в прозрачной плотной упаковке, надорвал ее зубами. От запаха мягкого хлеба и аромата настоящей копченой ветчины у меня аж челюсти свело.

– К тому, – сказал Луций, старательно прожевывая кусок, – что я тогда сказал – энергоблоки взорвутся. Не помню кому, не помню зачем. Мне никто не поверил, но все эти байки про жажду свободы и необходимость присоединиться к каким-то войскам, которые травили те, кто рвался из Края прочь, – это было лишь паническое «выпустите меня отсюда, я боюсь умереть!». Они не верили, они просто предполагали, что такое возможно, они просто допускали возможность, что сбой в энергоблоках опасен, но… как видишь, действовали вполне решительно.

Мне расхотелось есть.

– Это ты сказал, что Ани виновата в аварии?

Луций некоторое время молчал – доедал бутерброд, потом долго сворачивал пластиковую прозрачную упаковку.

– Я.

– Просто так ее обвинил?

– Да.

– Зачем?

– Хотел посмотреть, кто из наших на что способен, – спокойно отозвался Луций. – Но потом я пришел к стене, вколол ей стимуляторов и вывел за пределы Края – можно сказать, жизнь ей спас, так что не так уж я и виноват. Проблема только в том, что я так и не разобрался, кто ее так наказал. И она сама не помнит. Сидит сейчас у Командора и ревет, мстительница недоделанная… Возьми… поешь. Командор ждет и тебя тоже. Он сказал, что в людской природе есть такая черта – когда один брат берется за оружие, второй становится с ним плечом к плечу.

– Командор красиво выражается.

– Он разбирается в людях, а мне нужна твоя помощь. Знаешь, что я хочу сделать?

– Знаю.

Луций кивнул. Его темные глаза горели, губы слегка улыбались. Он был немного пьян и уже весел, уже захвачен новой идеей.

– Ты меня понимаешь, – удовлетворенно сказал он, потянулся и обнял меня, – мы сделаем это, а когда капитан Белка вернется, он увидит, чего стоил Луций Комерг, лля, и стоило ли так хреново с ним обращаться…

Он обнимал меня вполне искренне. Радостно и крепко обнимал. Он верил, что я разделяю все его мысли, что я с ним, как и прежде.

– Они увидят, убийца я или нет, – шепнул он мне на ухо, – они поймут, что лучшие убийцы получаются из тех, кто хорошо знаком с принципом жизни, а не из медиков-неудачников с Неба-2…

Он повернул голову, и мы встретились глазами: ускользающая темная муть на дне его зрачков.

Наверное, он был сумасшедшим.

Некоторым вещам не должно быть объяснения. Три года я бродил по городам и городишкам и задавал вопросы, и мне задавали вопросы, но я не смог ответить ни на один.

Людям очень хочется внести ясность, узнать детали, соединить их между собой, чтобы получилась нерушимая, тщательно выверенная логичная конструкция.

Если что-то не сходится или остается неизвестным, они злятся или смеются.

А я убежден, что нам не нужно знать правду в том смысле, в котором ее понимает большинство, потому что эта правда – факты, детали, объяснения – в нашем случае никогда не сложатся в прочную убедительную конструкцию.

Если меня спрашивают, откуда взялся на нашей орбите капитан Белка со своими кораблями, я говорю, что не знаю.

На самом деле я знаю то, что он считал нужным сообщить нам: по его словам, он «гулял» рядом и заинтересовался нашей планетой.