Денис Шабалов - Право на силу

Семеныч кивнул.

– С моими, вижу, познакомились уже? Хорошо. Мы давно вместе работаем, притерлись. Думаю, сработаемся и с вами. Опыт диверсионных операций, надеюсь, имеется?

Сашка, сидящий рядом, хрюкнул, Данил тоже развеселился.

– С тринадцати лет в поле, – улыбаясь, ответил он. – Как думаешь, Семеныч, рейд по кишащим мутантами радиоактивным руинам сравнится с диверсионной операцией? Когда каждый шаг необходимо взвешивать, ушки на макушке держать и глаза не только на голове иметь, но и на заднице? Когда такое на пути порой встречается, что волоски под мышками дыбом встают…

Профессор развел руками:

– Без вопросов. Признаю. А остальные?

– У нас из новичков только Шрек, – сказал Сашка. – Да и тот на поверхности в дежурствах постоянно. Так что стреляные, не волнуйся.

– Уж не думаешь ли ты, что майор желторотого новичка тебе в комоды подсунул? – добавил Данил.

– Нет, – просто ответил Семеныч. – Но и вы меня поймите. Вот эти оболтусы, – он кивнул на Кубовича с Урюком, – со мной уже лет семь путешествуют, караваны сопровождают. И я за них в ответе. Так что выяснить уровень компетентности командира группы – моя прямая обязанность. Согласен, Добрыня?

– Согласен. Выяснил?

– Да.

– Ну и отлично. Теперь у меня вопрос: куда именно мы едем? Хасан на собрании как-то прошел мимо этой темы, вполне возможно – сознательно, из соображений секретности. Но теперь-то мы должны знать, как считаете?

Семеныч кивнул:

– Согласен. Сергей, достань-ка мой планшет, покажи.

Кубович привстал, дотянулся до планшета, лежащего на полке. Вытащил толстый атлас автомобильных дорог «От Атлантики до Тихого океана», раскрыл на столе, стараясь не касаться лежащих рядом промасленных деталей пулемета.

– Печорский бассейн, Республика Коми, – он ткнул пальцем в страницу. – Вот тут, севернее Печоры, между Интой и Воркутой. Приполярный Урал.

Данил присвистнул:

– Далече…

– Наконец-то хоть какая-то ясность появилась, – проворчал Сашка. – А то едем в неизвестность к черту на рога… – он посмотрел на старшего товарища. – Ну что, Дань, вторая мечта сбывается?

Данил усмехнулся, кивнул.

– Это вы о чем? – поинтересовался Семеныч.

– Детская мечта – Север, – ухмыльнулся Данил.

– О-о-о… – уважительно протянул Профессор. – Суров ты, братец, в детстве был… Я вот все больше пожарным хотел стать, или космонавтом… Хотя и время было другое…

– Это сколько ж тут, если в километры перевести? – поинтересовался Ли.

– Тысяча восемьсот – если по прямой. Да только самолета-вертолета у нас нет, по землице ползем. Эх, курвиметр я свой потерял, а то б замерили сейчас. Пойдем-то в основном по дорогам. Но, думаю, тысячи две с небольшим наберется.

– Две тысячи километров! – зачарованно прошептал Сашка. – Ни хрена себе…

– Две недели… – изрек вдруг Шрек, тоже склонившийся над атласом.

– Лёха, ты молчишь-молчишь – да выдашь, – усмехнулся Данил. – Но тут я с тобой согласен. Как считаешь, Проф, успеем за две недели-то?

– Должны, – пожал плечами Семеныч. – Если сможем в день делать километров по двести – успеем даже с запасом.

– А сможем?

– Пока не уйдем севернее – вряд ли. Так и будем тащиться километров десять в час, пока за Киров не выйдем. Там уже не так фонит, локалок меньше и дорога ровнее. А уж за Сыктывкаром – вообще чисто, про противогазы можно забыть. Тайга.

– И что, весь север чист?

Семеныч пожал плечами:

– Вряд ли. Вон, под Воркутой часть РВСНовская стояла. Теперь не стоит. И Воркуты нет.

Внезапно со стороны кабины рыкнуло, кунг завибрировал. Откуда-то из-под пола раздался скрежет, и машина, качнувшись, тронулась с места.

– Ну – с Богом, – перекрестился Семеныч. – Поехали…

– Ты ж вроде не крещеный, – усмехнулся Урюк.

– Да так оно как-то спокойнее…

Данил привстал, выглядывая в окошко под потолком, – здание вокзала проплывало мимо, оставаясь за кормой. С крыльца вслед каравану махали руками провожающие. Огромная толпа – как только костюмов хватило? Впереди всех, в своем ОЗК с красными полосами, стоял Родионыч.

Вдруг накатило… На душе стало до того погано и муторно, что Данил аж скривился. Двадцать один год Убежище было его домом, и дальше, чем на четыре дневных перехода, они с Сашкой от него не удалялись. И всегда твердо знали, что вернутся. И всегда возвращались. А теперь вот понесло их аж за две тысячи километров от дома, в такие дальние дали, что дух захватывало. И как там, что там будет – кто знает?

Караван уходил.

Подняв руку в прощальном жесте, стоя на крыльце среди людей, провожающих в дальнюю дорогу мужей, братьев и отцов, глава администрации Убежища, полковник спецназа ГРУ Сергей Петрович Родионов присутствовал здесь лишь телом. Душой же и мыслями он был где-то глубоко-глубоко внутри себя…

Полковник никогда не заключал сделок – он считал это ниже своего достоинства, достоинства офицера российской армии. Он не терпел взяточников, приспособленцев, ловчил и подхалимов – и потому прослыл среди сослуживцев человеком неподкупным, человеком твердых моральных принципов, требовательным как к себе, так и к другим. Он никогда не искал легких путей. В то время, когда большинство товарищей по курсу стремились попасть поближе к Центру, к кормушке, – Родионов просил назначения в горячие точки, туда, где он мог быть полезен своей стране и своему народу.

Служба помотала его по свету. Он воевал в Чечне, Грузии, Дагестане и Ингушетии, вылавливал боевиков, укрывающихся в лесах, и давил их, как бешеных волков, без суда и следствия. Он резал под корень каналы афганского героинового потока – этой белой чумы, делавшей из человека опустившееся, оскотинившееся до животного состояния существо. Он участвовал в спецоперациях, проводимых военной разведкой в девятнадцати странах мира, уничтожая врагов своей страны, добывая чужие секреты и охраняя свои…

А потом ударил Армагеддон. И опять он был вынужден встать в первые ряды. Двадцать лет он верой и правдой служил людям Убежища. Пусть не всегда и не во всем следуя их желаниям, но все же помогал им, оберегал от опасностей, наставлял, советовал, учил…

И он устал. Устал, как устает от жизни человек, слишком много повидавший, переживший, прочувствовавший, совершивший. Пятьдесят пять лет – возраст немалый, особенно если две третьих прожитой жизни прошли на войне. И теперь, когда большая часть ее была позади, – как никогда ему хотелось лишь одного. Стабильности. Уверенности в завтрашнем дне. Спокойствия.

Любой ценой.

Акелла постарел и ослаб – но он не промахнулся в своем последнем броске. Уж в чем, в чем – а в этом он был уверен. Братство гарантировало ему то, чего он так желал. Полковник знал – теперь завтра точно будет лучше, чем вчера. Впервые в своей жизни он заключил сделку, и первый шаг согласно пунктам этого договора был выполнен – Убежище покинули самые сильные, самые боеспособные его защитники.