Мария Галина - Куриный Бог (сборник)

— Что?

Мотор смолк, и стало очень тихо.

— Не ходи на карьер, — отчетливо сказал Труляля.

— Это еще почему?

Он был готов к открытому конфликту, к ссоре, но Труляля мялся — казалось, сидя в кабине трактора, он переступает с ноги на ногу. Наконец Труляля сказал:

— Ты не защищен.

— Не беспокойся. Я вооружен.

— Не в этом дело, — в затруднении и даже несколько неразборчиво произнес Труляля, — ты понимаешь, я бы свой тебе дал, но мне в лес ехать, а так опасно, выходить опасно.

— Почему опасно?

Труляля моргал бесцветными ресницами и молчал.

— Так в чем дело?

Но Труляля, словно отчаявшись что-либо объяснить, вновь рявкнул трактором, и тот толкнул его в спину. Ничего не оставалось, как посторониться.

Дорога на карьер шла вдоль берега реки, разбитая и утоптанная не меньше, чем дорога в лес. Внизу мелкая речная волна вяло набегала на песчаный берег.

День разгорался; запахло разогретой зеленью, вдалеке синел лес, ветер вытягивал в светлом небе размытые пряди облаков… На него вновь нахлынуло с детства забытое ощущение покоя, восторженное удивление перед лицом огромного мира, одновременно дружелюбного и загадочного. Ничего не делать, ни о чем не заботиться, просто идти через холмы к дальнему лесу, к новым холмам, где тебя ждут новые встречи и открытия… Стоп. Это пустой мир, напомнил он себе, — совершенно пустой.

На материнской Земле даже в полной изоляции, даже среди дикой природы (а ему доводилось оказываться в полной изоляции и среди дикой природы) можно уловить что-то вроде слабого отдаленного эха, некую совокупную мысль человечества, странный гул, размытый, пропадающий, но удивительным образом чуткий к твоему настроению. Словно кто-то большой, очень большой, смотрит тебе в спину исподтишка — вот ка́к ты, один, сейчас себя поведешь, что сделаешь?

Ни на одной из вариативных Земель он не испытывал такого ощущения. Эфир (если это эфир) был глух, как вата, и это раздражало.

Кто-то смотрел ему в спину.

Он резко остановился и обернулся, чуть согнув колени, поводя глазами из стороны в сторону. Бурые обрывы, в щелях притаились пучки сизой травы, пустой рыжий речной берег…

Никого. Не то чтобы он совсем не опасался, но его не так легко застать врасплох. Хотя вот утром с Ханной он сплоховал, это точно. Но кто мог предвидеть…

Дорога от берега вильнула в сторону. Он повернулся к реке спиной и прошел еще несколько сотен метров до белых рассыпавшихся известняковых скал — словно кто-то ткнул ложкой в горку творога.

Крепь уже починили, осыпавшуюся стену подпирал плотный сосновый щит, свод каменоломни поддерживали толстенные бревна. С полсотни человек работали в отвалах, размахивая кирками, и чем-то напоминали гномов-переростков.

Он остановился на краю воронки, сунул руки в карманы и огляделся в поисках Захара. Нашел почти сразу — тот стоял в такой же позе, только на дне воронки.

— Ну я ж сказал, — лицо Захара выражало беспредельное терпение, — к вечеру все приготовлю. Пока соберут, пока расфасуют… Чего неймется вам? Вот сидели бы дома…

— А я думал, вы отсюда камень берете, — сказал он. — Для строительства.

— Ну да.

— Захар, вот зачем вы врете? Я видел. Вы поначалу и правда выкладывали фундаменты из известняка, потом перестали. Все новые дома — только из свежих бревен.

Захар молчал.

— Зачем вы роетесь в карьере? Что ищете?

Захар молчал.

— Чем вы здесь занимаетесь, Захар?

Захар поднял голову. Глаза были совсем светлые, а зрачки — как точки.

— Это не ваше дело.

— Это как раз мое дело, — сказал он очень мягко, — я инспектор.

— Вы вернетесь к себе, — уперся Захар, — а нам здесь жить.

У Захара был несколько виноватый вид, как у нашкодившего мальчишки.

— Ну так и живите. Кто вам мешает? Вы поймите, мне просто нужно знать, что происходит. К чему быть готовым, — мысленно добавил он, и неприятный холодок тронул затылок.

— Ты мне лучше вот чего скажи! — неожиданно оживился Захар. — Как ты сюда дошел?

— Ну как… нормально дошел.

— И… ничего не заметил?

— А должен был?

Они смотрели друг на друга, выжидая, кто уступит первым. Захар был крепкий мужик, он держался.

— Захар, Захар! Нашел! — кричал парень, почти мальчик; светлые волосы присыпаны известняковой пылью и оттого казались совсем белыми. — Смотри! Это что? Зеленый палец?

На раскрытой, выпачканной белым ладони лежал камешек — продолговатый и зеленоватый… Ничего особенного, просто такой камешек.

— Дай сюда! — сказал Захар. Сгреб лапищей камешек и с минуту стоял неподвижно, закрыв глаза. Вид у Захара при этом был весьма комичный.

— Я его поднял, а он теплый! — радостно объяснил мальчишка.

— Чш-ш-ш… — Захар потряс головой, но глаз не открыл.

Работающие переговаривались негромко поодаль, солнце висело над карьером размытым бледным пятном. И в небе не было ни одной птицы.

Захар открыл глаза.

— Зеленый палец! — торжественно провозгласил он наконец. — Повезло тебе, Янис.

Проводив взглядом Яниса, который, зажав в кулаке свой камешек, вприпрыжку побежал к остальным, он обернулся к Захару:

— Что такое «зеленый палец»?

— Ну, это… — Захар запнулся лишь для того, чтобы точнее сформулировать, — такая штука… которая помогает обращаться с растениями. Вроде как дар.

— И… что теперь?

— Ну, раз Янис его нашел… теперь он будет сам его носить. Или подарит кому-нибудь. Или обменяет.

— На что?

— Ну… на другой оберег. Или на услуги. Не знаю. Это… каждый решает.

Солнце припекало все сильнее, но холодок, нежно дующий в затылок, не исчезал.

— Скажите, Захар, а если… У вас же наверняка есть такой оберег. Есть?

— Ну, — неохотно отозвался Захар.

— А… допустимо, чтобы я на него посмотрел? — Он вспомнил сильные, яростные пальцы Ханны и непроизвольно сглотнул. Шея все еще болела.

— Вообще-то можно, — без энтузиазма сказал Захар, порылся в кармане штормовки, выудил связку ключей и протянул ему.

— Это…

— Моя реликвия, — сказал Захар без выражения, — ключи от дома. Там, на материнке. Моя реликвия.

В качестве брелока на кольце болтался камешек с дыркой. Что-то вроде куриного бога у той белобрысой девчушки.

Он сжал ключи вместе с брелоком в кулаке. Гудение? Покалывание? Перепад температуры? Внутренний голос?

— Я… ничего не чувствую, — сказал он наконец.

— Ну, значит, не чувствуешь, — все так же без выражения повторил Захар. — Отдай.

Он вернул ему ключи, и Захар молча спрятал их в карман. Лицо у него было каменное, как стенка карьера.

— Может, этот? — Он указал взглядом на кольцо. Тусклый, ничем не примечательный камешек. Наверняка, чтобы его вставить, Захар вынул из оправы какой-то другой. Драгоценный.

— Этот нельзя, — вяло проговорил Захар.