Карина Шаинян - Западня. Шельф

— Весь город в курсе, — мрачно буркнул тот. — Валяйте.

— Да, маленький город, ничего не поделаешь. Так вот, насколько я понимаю, Лиза с лета испытывает сильный стресс. Вы понимаете, какое потрясение для ребенка — ваш развод?

— Понимаю. Я стараюсь… смягчить… старался… — Дмитрий судорожно сглотнул. — Чтоб подружились…

— Когда обстоятельства становятся невыносимыми — человек начинает искать убежища от давления, от ответственности, от тяжелых эмоций, с которыми не может справиться, — и его психика возвращается в более раннее состояние. Это случается и с взрослыми. А уж с детьми — через раз…

— Так что она, получается, впала в детство?

— Ну, можно и так сказать. Регрессировала под влиянием стресса. Это с одной стороны. С другой — бабушка с дедушкой разговоров избегают, энергии, чтобы заводить новых друзей, нет… А друг, близкий человек, с которым можно разделить переживания, от которого можно получить поддержку, нужен как никогда. Друг, который поможет осознать тяжелую правду и примириться с ней… И вот снова появляется Никита. Это даже говорит о душевной силе — то, что девочка может сама поддержать себя, хоть и в такой странной на наш взгляд форме… И это пройдет само собой, как только Лизина жизнь войдет в колею. Лиза, ты что-то спросить хочешь?

Лиза вздрогнула от неожиданности — она была уверена, что о ней так и не вспомнят. Главное она поняла — что, как Буратино, который был скорее жив, чем мертв, она — скорее нормальная, чем нет. Сообразив это, девочка слегка расслабилась, и, видимо, ее движение привлекло внимание врача.

— Нет…

Лиза покосилась на отца — тот вроде бы уже не выглядел таким напуганным и рассерженным, но брови еще хмурились, и губы были сжаты.

— Спрашивай, не стесняйся.

— Лиза, не ломайся, — вмешался отец, — хочешь что-то спросить — говори. Четыре утра, человеку спать давно пора, а ты резину тянешь.

Лиза неуверенно повела плечом. Конечно, лучше бы спросить без папы, но она не была уверена, что сможет застать врача одного. Она собралась с духом.

— Ну… а почему Никита злой такой?

— Говорит гадости? Пугает тебя? И ты не можешь заставить его замолчать?

Лиза вдруг поняла, что врач весь подобрался, глаза заблестели, — будто вот-вот прыгнет. По позвоночнику пробежал холодок. «Ненормальная! — взвизгнул торжествующий голос Никиты. — Ненормальная!». Лиза выдавила кривую улыбку и покачала головой.

— Заставляет тебя что-то делать? — продолжал отрывисто сыпать вопросами психиатр. — Говорит про тебя что-то нехорошее?

— Нет-нет, просто… ну, знаете, мальчишки они вредные такие, — скороговоркой произнесла она. Александр слегка расслабился, но внимательный блеск в глазах не погас.

— Нда… — протянул Дмитрий. — Только вот… Лиза, иди-ка к себе.

Лиза послушно вышла, огляделась по сторонам. В коридоре никого не было. Она прошла несколько шагов, топая нарочито громко, а потом вернулась и припала ухом к тонкой фанере.

— …детсадовский друг… был убит, — расслышала она голос отца.

Воспоминание обрушилось на нее, как многотонная снежная лавина. Чувство было такое, будто она прижалась лицом к обледенелому стеклу и простояла так несколько часов. Лиза закрыла глаза и услышала громкий скрип «гигантских шагов». Он заполнял собой все, и детские голоса звучали на его фоне приглушенно, будто издалека…

…Она страстно, до дрожи хочет прокатиться, и этот яркий осенний день, запах хвои, пылающие оранжевым лиственницы, заросли стланика вокруг площадки и смерзшийся, хрусткий песок под ногами — все вращается вокруг высоченного столба с вертушкой, с которой свисают длинные черные петли. Больше всего на свете Лиза хочет навалиться животом на одну из них и побежать вокруг столба, отталкиваясь ногами, с каждым шагом пролетая все дальше, все выше, как в волшебных семимильных сапогах, пока весь парк не начнет вращаться вокруг. Это лучше качелей, это лучше любой карусели. Это почти как настоящий полет — Лиза точно знает, ведь она часто летает во сне…

Петель должно быть четыре, но одна из них оборвана — высоко-высоко в ультрамариновом небе парит черный огрызок. А остальные три заняты. Лиза прикидывает, может ли она спихнуть кого-нибудь и занять его место, но тут же со вздохом отказывается от этой идеи: все дети крупнее и сильнее ее, ей не справиться. Она пыталась попросить, чтоб ей освободили место, но над ней, конечно, только посмеялись, и какое-то время она тихо ныла, выпрашивая своею очередь прокатиться. Теперь же Лиза просто молча, с иступленной надеждой ждет, что кто-нибудь из этих сильных и страшных ребят накатается до того, как их группу поведут обратно в садик. Она знает, что желающих покататься много, и поэтому стоит так близко, что рискует быть сбитой с ног, однако не намерена отходить ни на шаг.

— Да ну их, — говорит Никита, который тоже отчаянно хочет прокатиться, но не так терпелив, как Лиза. — Пойдем лучше шишек наберем!

Лиза косится на стланик. Уходить с площадки категорически запрещено, но воспитательница как раз смотрит в другую сторону. Если убежать прямо сейчас, а потом выбрать подходящий момент, чтобы вернуться, — никто не узнает, и их даже не наругают. Лиза колеблется. Ей нравятся липкие темно-пурпурные шишки, покрытые сизым налетом, и хвойно-молочный вкус недозрелых орешков. Ей нравится лабиринт стланиковых зарослей, где земля усыпана толстым слоем хвои, а сливающиеся над головой ветви образуют целые тоннели. А на упругих, растущих почти параллельно земле стволах можно здорово покачаться — и это возвращает мысли Лизы к «гигантским шагам». Она решительно мотает головой.

— Ну, Лизка, ну пошли, — ноет Никита и тянет ее за рукав, но Лиза выдергивает руку. Никита канючит, но Лиза только трясет головой и сурово сжимает губы. Она дождется, дождется своей очереди.

— Ну и стой тут, как дура, — обиженно говорит Никита и уходит, громко сопя. Лиза с сомнением оглядывается, готовая уже броситься следом, но тут вращение гигантских шагов замедляется, и в ее сердце снова вспыхивает надежда, заслоняя обиду друга. В конце концов, ей удается немного прокатиться — но вскоре Лизу спихивает более сильная и храбрая девочка, и она, разочаровавшись, идет искать Никиту. На площадке его нет, и Лиза, дождавшись, пока воспитательница отвернется, ныряет в кусты.

Несмотря на то, что день прохладный, под сводами стланика, в тишине и безветрии, почти жарко, как в теплице. Воздух здесь густой и сладкий; молодая пихточка, перегретая на солнце, пахнет малиновым вареньем. А вот, наконец, и Никита: валяется на теплой мягкой хвое, глядя в переплетение ветвей над головой. Высунул язык да еще глаза выпучил — дразнится. Руки у шеи, обмотанной чем-то черным…