Евгения Мелемина - Осколки под стеклом

Потом костры угасли окончательно, а из-за кромки поля показался огненный край поднимающегося солнца.

— Так и есть, — хрипло сказал Кайдо. — Оно вернулось.

— Значит, лето все-таки наступит, — отозвался Крис.

— Ты знал, что так будет, с самого начала?

— Нет, — покачал головой Крис. — Меня просто когда-то провели точно таким же путем, но повтор я узнал только к середине. Были некоторые несовпадающие детали…

— Кто провел? — с удивлением спросил Кайдо. У него в голове не укладывалось, что кто-то мог быть выше Законника.

— А кто подарил мне карту метро? — спросил Крис.

Под лучами солнца зазолотились купола церкви, и Крис смотрел на них, смотрел внимательно и благодарно, а потом вдруг болезненно дернулся, словно его полоснули лезвием по глазам.

— Вот и все, — устало сказал он, поднимаясь.

Кайдо тоже встал и мрачно уставился на него, угловато держа плечи.

Туман пополз между ними, смешиваясь с дымом погасших костров.

— Прощай, — сказал Крис, глядя куда-то вдаль. — Ты мне не нужен.

И его плечи тоже согнулись, а руки бессильно повисли.

Кайдо задрожал от обиды, но смолчал. Наклонился и в последний раз подставил затылок под ладонь своего хозяина. Крис медленно сжал его волосы, ощущая кожей твердую драгоценную рукоять.

* * *

Телефон звонил. Мелко дрожа, подпрыгивала трубка, в черном лоснящемся боку отражалось голубоватое светящееся зеркало.

Крис поднялся, откинув верблюжье одеяло, и побрел по комнате, натыкаясь то на трельяж, то на уголок столика. Следом топал невидимый негритенок.

— Свечи, — шепнул ему Крис.

Свечу негритенок снял с подоконника, на котором теперь стоял еще и плетеный горшок с растением, листья которого напоминали лиловых бабочек, а цветы — сонных эльфов, медленно кружащихся на шелковых зеленых нитках.

Сонные эльфы встрепенулись и снова опустили крылья. Свеча зажглась и круглым шаром поплыла следом — в прихожую.

Крис сел на пол и прижал трубку к уху.

— Криспер Хайне, телефон доверия.

Под ногами его сворачивались в трубки листы с записями прежних вызовов. Их было так много, словно сумасшедший библиотекарь распахнул двери хранилища и вышвырнул бесценные рукописи вон.

— Посмотри, — сказал ломкий женский голос. Крис посмотрел, и увидел в зеркале напротив куклу, прижавшую ладошки к стеклу — изнутри. Лицо куклы, фарфоровое, бело-розовое, пересекал резаный шрам рта.

На груди куклы зияла проломленная дыра. Вокруг нее висели разорванные кружева.

— Хороша? — шепнул голос.

Крис отложил в сторону лист и маркер.

— Он дал мне жизнь, и он же ее отнял, — сказал голос, а кукла прильнула к зеркальной глади, и ее выпуклые глаза очутились в прихожей.

— Он отнял у меня мое прекрасное сердце.

Негритенок выглянул и вдруг с быстротой кошки ринулся за спину Криса и там замер, робко вцепившись холодными деревянными лапками в его плечо.

— Мое прекрасное, доброе сердце.

— Юля, — мягко сказал Крис.

— Неужели он думал, что стоит сказать: извини, так получилось, — и все будет прощено?

— Чего ты хочешь на самом деле? — спросил Крис.

Кукла отпрянула. Зеркало снова заволокло. Свеча погасла, и трубка выдохнула:

— Скажи моей сестре, что взрослые иногда врут… и я не умерла, просто теперь смогу приходить только ночью. И приходи! Приходи к ней каждую ночь, пока она не вырастет!

— Хорошо, — согласился Крис. — Я твоя служба доверия, Криспер Хайне.

А потом он вышел в летнюю, пахнущую уснувшими деревьями ночь, сел в поджидавшее такси и думал о том, что когда-то в детстве смастерил шкатулку — приладил дощечки одну к другой, оковал железом и настроил в ней жизнь маленьких забавных лягушат, которых накрыл прозрачным тонким стеклом. Лягушата под музыку работали крошечными тяпочками, сходились и расходились в реверансах, брались за маленькие мечи и копья, ели ложечками из расписных мисочек… а потом стекло треснуло, осыпалось, и осколки, обрушившись вниз, наполнили шкатулку кровью, потому что оказалось — лягушата были живые, и их сердечки бились жадно и быстро…

Крис смотрел за окно. Где она теперь, эта шкатулка? Затерялась в болотах, упала на полки магазина, поселилась на чьем-то чердаке? Где бы она ни была, он надеялся, что не найдется человека, который сможет взять ее в руки.

Над ним и над городом под кроной погибшего старинного Древа ютилась чаша черного неба, а еще выше — красные пустыни, опаленные жаром. Пустыни, по которым бродили гигантские черепахи, а солнце висело над красным шпилем башни.

Черная река забвения обвивала пустыню, словно лента — шейку капризной дамы, и дыхание этой дамы северным ветром опаивало спящий мир, а сама она, успокоенная новым гостем, умиротворенно прикрывала кроваво-красное око. На смену ее неловким попыткам вернуть прежнего любимого Законника пришел истинный Вершитель — такой же, как и много сотен лет назад, стиснувший зубы от боли и понимания, закаленный собственной гибелью, сделавший единственно правильный выбор.

Запределье вглядывалось в него внимательно, нежно — и в мальчишеских чертах пробуждало и поднимало прежние черты Законника, и ими заменяло человеческие, мягкие. Из клетчатого кусочка ткани плело полог и ложе, чтобы не забыл, чтобы помнил.

Запределье обнимало его жаром красных крыльев, ласково согревая и даря ему бессмертие — сохранить его, удержать его, чтобы не оставил в одиночестве, не ушел… не понял, насколько он бесполезен.