Array Коллектив авторов - Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)

Древние люди – умные, смекалистые, живые, просто они смотрят на всё по-другому, иным взглядом.

– Айгу, что это у тебя? – На шее у парня на травяном шнурке болтался клык размером с палец.

Парень откинул со лба непослушную прядь. Росточком он едва доставал профессору до плеча, но, казалось, смотрел на него свысока – подбородок приподнят, четкие скуловые дуги, смелый, нет, дерзкий взгляд. Наверное, именно так он смотрит в глаза хищнику. Детской наивности – нисколько. Невозмутимость – да, независимость – да. Сколько хочешь.

Айгу поднял руку чуть выше головы и показал – хищник был такого роста. Профессор улыбнулся, вспоминая, как обычно преувеличивают охотники размеры своей добычи. Но парень смотрел серьезно.

Он вытянул вперед руку – вдоль запястья вверх змеился шрам, уродливый червь. Айгу снял с шеи клык и провел им вдоль шрама. Поморщился, словно переживая боль заново. Подошел к сестре, показал, будто прикладывает к ране зеленую массу. Зачерпнул ладонью и положил кашицу в лист, похожий на лопух, сунул за пазуху. Потом завернул еще и протянул профессору – на, бери. Сайко поблагодарил и сунул сверток в карман ветровки. «Расползется по карману», – мелькнула мысль.

Возле соседней хижины стали собираться мужчины, и Айгу показал, что должен идти к ним.

У мужчин, как и у женщин, крупные черты лица, широкие бедра, узловатые колени, сильные жилистые руки. Они с детства – добытчики, защитники. Основная физическая работа на них, с утра до вечера, с вечера до утра.

– Фу… гу, – неожиданно выдохнул один из них, поднимая руки вверх. На миг он застыл, растопырив в напряжении пальцы, человек-птица.

– Гу… го, – откликнулся другой, раскинув руки в стороны, и повернул лицо к солнцу.

Сколько их было, человек десять? Каждый из них застыл в какой-то невероятной позе. Сначала очень медленно, затем чуть быстрее, еще быстрее, они пошли по кругу. Потом побежали, побежали, ускоряясь, во всю прыть, понеслись по кругу сломя голову: гу-гу-гу-гу-гу-у у у!

Это был не танец, это было движение форм, своей текучестью раздвигающих простор. Движение раскрытой души, летящей навстречу новому дню.

– Танец перед охотой, – подошел Наджей, – они объединяются духом и телом.

Матвей уже отвык от таких проявлений чувств. Его душа огрубела, застыла кружевным кораллом в двадцать первом веке. Сейчас же он видел новорожденное трепещущее дитя.

– Он соткан из мгновений! Как бы я хотел станцевать его! – Глаза профессора горели. – Это дикая пляска!

Наджей дождался, пока непрерывное течение расплескалось застывшими брызгами новых танцевальных движений, и вдруг потянул Сайко в круг, толкнул вперед, и сам стал рядом:

– Замри! – Они замерли, в напряжении раскинув руки.

– Фу… гу, – всё повторялось сначала.

– Гу… го, – выдохнул профессор, подставляя лицо солнцу, – го! … хо! – освободился в крике.

Безумный танец, с восторгом, со смыслом – его душа летела в бесконечность.

Всё быстрее и быстрее. И он что-то кричал. И срывал голос. И создавал свою картину безумства жизни…

Солнце запустило косые лучи в лес, коснулось муравьиных башен, натыканных вдоль частокола, притронулось к каждому мурашу. Жирные, надраенные лесом до блеска, они лениво скользили в траве и застывали в тени забора черными точками.

Чжих, чжих. Камень о камень.

Чжих. Чжих. Каменный лом свален возле наковальни. Хаотично разбросанные булыжники создают иллюзию продуманной композиции. Словно в японском саду, главный камень вкопан в землю ровно настолько, чтобы не лежать на поверхности, он служит центром импровизированной мастерской.

Чжих, чжих. Камнем-отбойником по заготовке. Мастер сосредоточен. Играют мускулы глубиной движений, стекает пот. Мозолистые руки настойчивы. Леш обладает властью над камнем, в этом его сила.

Чжих, чжих. Чистый звук, непохожий ни на какой другой. У камня свое звучание.

Чжих, чжих. Постепенно двухсторонняя оббивка придает ядрищу нужную форму, оттачивает глубинную философию камня. Около тридцати ударов сколов, и заготовка приобретает острый край.

Чжих, чжих. Орудие готово – длиной около двадцати сантиметров, весом в два килограмма. Камень обрел значимость.

Леш удовлетворенно крякнул и показал Наджею свое изделие.

– Ручное рубило, – Наджей взял орудие, взвесил его в руке. – Его можно использовать для чего угодно: можно выкапывать клубни, можно перерубать сухожилия у животных, можно обрубать ветки или скрести кожу.

– Всё течет, всё изменяется, только человек остается прежним – всё тем же стандартом мира. Творцом.

– В каменном веке свои технологии, каменные. В двадцать первом веке – свои.

Леш перебирал каменный лом, подыскивая нужный размер, цокал языком. Затем приступил к работе – чжих… чжих.

Звонкий смех ворвался в монотонность ритмичных ударов. Хохотала девочка лет семи. Вздернутый носик, фонтанчик-хвостик на голове. Указательным пальчиком она тыкала Айгу в макушку и крутилась вокруг парня.

Айгу был очень серьезным. Ползая на коленях вокруг наковальни, он выбирал сколотые чешуйки, пластинки разнообразных форм и размеров, и чуть в стороне от импровизированной мастерской выкладывал из них композицию. Что-то похожее на ручей. Каменный ручеек петлял в густой траве и упирался в частокол. Парень мотал головой, пытаясь уклониться от насмешек девчонки. Она перепрыгивала через него и хохотала. Сверху ручья он кинул листик, чуть дальше – перышко. Натыкал несколько палочек вдоль берега и растопыренными пальцами пригладил вокруг траву. И ручей задышал простором, словно невидимое легкое течение подхватило и понесло частичку образа .

Айгу прислушался – и услышал журчание ручейка, он прищурился – и увидел его движение. И засмеялся чему-то, самим же придуманному.

Девочка распахнула от удивления черные глазки, любопытной белочкой повертелась вокруг и плюхнулась на коленки рядом. Веснушки на маленьком носике. Порылась, достала откуда-то из недр туники горстку песка и рассыпала его тоненькими пальчиками вдоль ручья. Потом они откинулись на траве, раскинув руки, и долго глядели в небо – словно плыли по реке, прислушиваясь к какому-то только им известному голосу…

– Матвей, я всё думаю, как вернуть тебя домой.

– Если бы при падении мой прибор не повредился частично, сложностей не было бы. Теперь же… не возникнет притяжения между двумя временными точками.

Наджей наблюдал за тем, как девочка усадила ярко-серебристого жука на «ручей», и солнечный луч заплясал на его зеркальном панцире.

– Мир – это реальность, форма ее восприятия. Я думаю, можно найти множество способов проколоть время. Ты нашел один, мы использовали похожий, но другой. Я уверен, их много, способов объединения пространства-времени. Может, расскажешь, что конкретно сломано в твоем приборе?