Array Коллектив авторов - Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)

Готово.

Проходит два часа, прежде чем я нахожу дом Алины. Даже навигатор, встроенный в сенсофон, не спасает в моём случае топографического кретинизма.

Стоя у двери Алиной квартиры, я понимаю вдруг одну простую истину: пока ты жив, пока сердце не разорвалось – всегда можно Волноваться Ещё Сильнее. Сердце клокочет так, будто меня мягко бьют по рёбрам. Нажимаю на звонок.

Она открывает дверь.

Стройная, маленькая, в зелёной рубашке-пижаме и таких же пижамных штанах. Чёрные всклокоченные волосы и глаза, очерченные тенями затяжной бессонницы, огромные, как две бесконечности. Совершенно некстати я представляю её лицо в рамке демотиватора с подписью «Несчастный трус! Ты недостоин этой девушки!».

– Привет, Миш.

– Привет, Аля.

– Проходи.

Она отступает внутрь, давая мне дорогу. Она совсем не удивлена, не заинтригована тем, что видит меня. По крайней мере – внешне. Всё-таки я эгоист, думаю только о себе. А она ведь уже столько времени не спала. Вся на нервах.

Мы идём в её спальню, она же кабинет. Вместо ожидаемого творческого беспорядка я вижу едва ли не апогей аскетизма. Вещей нет. Есть стол с компьютером – мощным, с многодюймовым LCD-монитором. Есть кровать, на которой могло бы с комфортом разместиться целое семейство Аль. Есть книжный шкаф, единственный островок хаоса в этой медийной операционной. Книги лежат неровными стопками, перемежаясь со шпильками дисков, DVD-боксами, журналами и статуэтками.

Внимание к мелочам – мера самозащиты.

– Сядь.

Она даже не оборачивается. Идёт к компьютеру, всматривается в текст, кликает мышкой. Я падаю на край кровати. Наконец она смотрит на меня. Боже, стоило хотя бы причесаться.

– Давай я тебе сейчас объясню, что мы собираемся сделать. Чтобы ты всё понимал. И чтобы смог объяснить… Вере, если у нас ничего не получится. Я не смогу с ней говорить. Лучше в тюрьму, чем извиняться за такое.

– Аля.

– Да?

Она выглядит затравленной, загнанной.

– Я…

«Люблю тебя».

– Я не Миша. Меня зовут Матвей. Но я всем представляюсь Мишей, мне дико не нравится моё имя.

– Да, мне тоже. Какое-то слишком славянское.

Она улыбается. И я улыбаюсь – я ведь именно за эту устарелость своё имя и не люблю. Мы с ней думаем одинаково. Продолжая улыбаться – теперь одними губами, и улыбка при этом пугающе медленно сходит на нет, – она говорит о деле.

– Импринтинг биохимии. Ты знаешь, что это?

– В общих чертах.

На самом деле – не знаю. Но слова понятные: импринтинг – это подражание.

– Так вот. Это редкое явление, в мире всего пара случаев зафиксирована. На самом деле, наверное, больше. Их, я думаю, стараются замять. Слепок, инициирующий кому, отдаёт мозгу сигнал засыпать. Но так как команда исходит извне, то… – смотрит распечатку на столе, – … лимбическая система мозга не получает «отчёта» о новом режиме работы. И не пытается его отключить. Сон становится для организма новой нормой.

Я медленно перевариваю услышанное. Сам собой напрашивается жутковатый вывод.

– То есть Толя не проснётся?

– Сам – нет.

Теперь я понимаю, почему у неё такие затравленные глаза.

– Но погоди, Аль. Если его усыпил твой… «отход ко сну», то и разбудить должно твоё пробуждение. Разве нет?

– Не совсем. В этом и загвоздка.

Она сидит на стуле у компьютера, смешно покачивая ногой. Я представляю, как именно в этой позе, сидя в этом самом кресле, она выдавала мне свои «Честно?».

– В теории подошла бы матрица любого пробуждения. Но это как ключ к замку – сигнал прекращения должен соответствовать стартовому.

– Я всё равно не понимаю.

– Я не просто спала, Миш. Я была под таблетками.

Она улыбается грустно, и я вижу теперь, что у неё очень маленькие зрачки. В этой полутёмной комнате.

– Я всё настроила. Это странное снотворное, оно и в прошлый раз меня минут за двадцать закинуло в кому. А проспала я тогда всего ничего, часа четыре. Проснулась, правда, в луже собственной рвоты, но ведь проснулась же. И в этот раз проснусь. Ведь ты рядом…

Она совсем сонная. Встаёт со стула, делает пару шагов. Я вскакиваю, поддерживаю её за плечи. Аля садится на кровать, по-детски трёт кулаками глаза.

– Быстрее. Выключи компьютер. Подключи свой диск. Включай. На рабочем столе, по центру, ярлык программы сенсофона. Запускай.

Пока я делаю всё это, Алина выдаёт короткие повелительные комментарии, голос становится тише, слова начинают путаться.

– Запись пойдёт моноблоком. С твоим диском хватит часов на десять. За это время я точно проснусь. Или не проснусь. Смешно, да?..

У меня в горле ком размером с баскетбольный мяч. И тут я замечаю деталь, совершенно неуместную в этом хирургически чистом будуаре. Разум, ища спасения, цепляется за неё.

– Косточка. От персика.

Обычная такая косточка. Лежит едва не по центру стола.

– Это память о лете. О том, что я хорошо провела это лето, ела фрукты. Знаешь, Миш, – она на секунду приоткрывает подёрнутые поволокой глаза, – если бы не ты, у меня было бы очень скучное лето.

Она прижимает к уху трубку сенсофона. Спустя секунду индикатор мигает зелёным – запись началась.

Аля спит. Чёрные волосы разлетелись по подушке. Капельки пота исчезают под влажным полотенцем: я охраняю сон Алины и ненавижу его.

В ванной я нахожу аптечку. Фенозепам, одна пачка открыта, вторая совсем полная. Хорошая доза. Мне хватит.

Возвращаюсь в комнату и не сразу понимаю, что изменилось. Уголок одеяла отогнут. Алина шевелит пальцами. Таблетки падают из рук и разлетаются по полу.

Веру пришлось уговаривать. Она боялась, что Толе станет хуже от этого нового слепка. Но когда я рассказал ей, как он был сделан, она поверила.

Толя очнулся спустя несколько минут после того, как прослушал слепок пробуждения. Вера, правда, так и не сказала, что прощает Алину, но мы всё равно считали, что всё кончилось хорошо. «Мы» – я и Алина. Мне нравится, как звучит это «мы».

Мы сидим в Алиной комнате. Она за компьютером, я – на кровати позади неё. Аля витает в своих цифровых облаках, всё больше переключаясь на меня.

– Я люблю тебя.

– А я знаю.

Алина посмотрела на меня снизу вверх, улыбаясь лисьей улыбкой.

– «Знаю»? И всё?

– Ты мне всё ещё должен кое-что. Не догадаешься – не буду тебя любить.

Это была серьёзная угроза. Я на всякий случай покрепче сжал её ладонь и задумался. А, точно.

– Загадка.

– Молодец, человек Матвей!

– Не люблю это имя.

Она показывает язык. Я порываюсь поцеловать её, но она отстраняется. Поразмыслив, отвечаю:

– Есть чёрный цвет, который на время. Это не страшно. Это как закрыть глаза, а потом открыть.

– Ну?

– А есть чёрный цвет, который – как потеря мира. Когда больше ничего нет, вернее – нет ничего важного. И вот это – страшно по-настоящему.