Михаил Елизаров - Библиотекарь

Я практиковал самообман. Вовка и Славик домучили свой институт, маленький Ваня посещал детский сад. Вскоре Славик удачно пристроился в фирме, занимающейся продажей офисной мебели, а Вовка снова забеременела и осчастливила всех нас вторым младенцем — Ильей, так что и ей со Славиком, и родителям прибавилось радостных хлопот…

К четвертому курсу пелена спала с глаз. Был намечен запоздалый план спасения — перевестись с дневного факультета на заочный и немедля устроиться в студенческий клуб. Стремглав побежал я в мою осмеянную альма-матер просить места — и опоздал. Никто уже не помнил создателя фильма «Наш любимый политех». Ректор ушел на пенсию, за растрату погнали Диму Галоганова, и должность начальника клуба давно занял достойный человек.

Охваченный паникой двадцатишестилетний перестарок, я перевелся на заочный и в поисках работы оббил пороги всех городских ДК. Меня с презрением оттолкнули и «строители», и «железнодорожники». Приют дал местный телеканал, где из невнятного текста-сырца я тачал сценарии. Потом втиснулся в какое-то малолитражное радио и редактировал там позорную юмористическую передачу.

В двадцать семь лет я получил мой второй диплом. В сентябре поучаствовал в зрелищно-массовой халтуре, называемой «День города». Худрук оказался ушлым и вороватым. Мы предоставили горисполкому внушительную смету на всякие народные костюмы, караваи, рушники и гонорары участвующим коллективам, сами обошлись малым и остаток поделили между нашей творческой группой.

Телеканал и радио платили унизительные копейки. Денег не хватало. В конце декабря меня позвали дедморозить, и я, потеряв стыд, нацепил ватную бороду и брови, закинул на плечи мешок и пошел по детским садам. Жалкое трио — Дед Мороз, Снегурочка и аккордеонист — мы собирали малышей, скоропостижно разучивали «В лесу родилась елочка» и «Вместе весело шагать по просторам». Тем, кто громче «припевал хором», вручались гостинцы. После утренников, рассчитавшись с аккордеонистом, я, пьяный, блудил с моей Снегурочкой, может, не особо красивой, но покладистой.

Благодаря институтским связям мне досталась роль в новогодней елочной мистерии, проводимой в бывшем Доме пионеров. Обряженный в расклешенные штаны, розовую рубашку и галстук, сквозь дыру в папье-маше, изображающую волчью пасть, я хрипло выкрикивал «О!» при виде Зайца, если быть точным — Зайчихи, неуклюже гонялся за ней по сцене: «Ну, погоди-и-и-и!» — широко расставив ноги, спотыкался и плашмя, как шкаф, падал, ушибая колени.

По сюжету мы со старухой Шапокляк строили положительным персонажам всякие каверзы — воровали сундучок со сказками, нас изобличали, мы раскаивались и, прощенные, вместе с липкорукими детьми водили хоровод вокруг красавицы елки.

Унижение закончилось скромным фуршетом, а любвеобильная Зайчиха увлекла меня ночевать в свою нору.

А на Рождество пришло извещение о смерти дяди Максима. Милицейский протокол сообщал, что Вязинцева М. Д. обнаружили мертвым с множественными ушибами и ножевыми ранениями. В приложенной квитанции указывался сектор и ряд с дядиной могилой на 2-м городском кладбище. В наше зарубежье письмо пришло с большим опозданием — спустя месяц после похорон.

Мы были очень расстроены этим трагическим известием, папа, прижав кулак к губам, шептал: «Ой, Максим, Максим», и мама всплакнула — она всегда жалела нашего беспутного дядю. Помню, она семь лет назад еще хотела пригласить его на Вовкину свадьбу, но папа отговорил: «Максим напьется, устроит дебош». В итоге мы его не позвали. И вот дяди не стало.

Насколько мы поняли, убийцу никто не нашел и, наверное, не искал. Дядина былая репутация подразумевала, что он пал жертвой своих асоциальных знакомых. Это было странным, ведь если верить рассказам, дядя уже сколько лет не пил. Так или иначе, в милиции его просто списали в утиль и кремировали. Папа все собирался поехать к нему на могилу, но дальше разговоров это не продвинулось.

Стыдно признаться, но смерть дяди Максима из стадии горя довольно скоро переросла в рутину получения наследства, главным пунктом которого являлась двухкомнатная квартира. Семьи дядя не имел, мы были единственными кровными родственниками. Этим стоило заняться. Надежд, что я заработаю себе на жилье самостоятельно, не было никаких.

Когда я женился, все решили, что вопрос моего пристанища исчерпан. Квартиру наших покойных стариков мы сразу отдали Вовке с мужем. Когда-то родители приобрели за городом дачный участок с поросячьим домиком а-ля Ниф-Ниф. Отец все пытался сделать из этой халупы полноценный дом, но тщетно. Через год я удружил с разводом и вернулся в родные пенаты. С мая по октябрь мать с отцом уезжали на дачу, но зимовали-то мы вместе, и нам было тесно…

И вот у меня появилась надежда обзавестись, наконец, своим углом. Загвоздка лишь была в том, что дядя не оставил завещания. А это влекло за собой кучу утомительных бумажных формальностей.

По закону, если в течение полугода со дня смерти не поступало заявления о принятии наследства, квартира отходила городу, и выбивать ее пришлось бы через суд.

Мы вышли на государственную нотариальную контору по месту жительства дяди, списались с Российским консульством. Оснований отказывать нам не было. В марте мы получили бумагу, по которой с первого июня отец как кровный родственник вступал в наследство. Нужно было только доплатить какие-то сборы или налоги.

На семейном совете мы постановили, что улаживать дела отправлюсь я.

Взваливал я на себя задачу непростую — продать дядину квартиру. Предполагалось, что если найдется потенциальный покупатель, то на выручку — в прямом и переносном смысле — приедет отец, чтобы все проконтролировать и не дать нас обмануть.

Мы серьезно обсуждали проблему перевоза денег через границу, и даже рассмотрели вариант транспортировки их в урне с дядиным прахом. Мама сразу выступила против такой кощунственной конспирации и сказала, что лучше она приедет вместе с отцом, и тогда втроем в одном купе мы безопасно перевезем деньги. Но в любом случае отец хотел захоронить урну с дядей рядом с могилами деда и бабушки.

Мы оформили доверенность, по которой я мог решать все юридические вопросы, и я собрался в дорогу, надеясь в считанные недели покончить с продажей и начать обустраивать свою дырявую жизнь.

Путь занял без малого три унылых дня. Ехал я в плацкартном вагоне — так билет был не особенно дорогим. Седая, похожая на добрую учительницу женщина робко попросила меня обменяться с ней местами. Я уступил нижнюю полку, и благодарная «учительница» пичкала меня домашними пирожками с картошкой.

Напротив нас восседала краснощекая девица колхозного вида. Она везла большой клетчатый баул, который не влез под сиденье. Днем девица зорко его стерегла, а ночью для страховки опускала с полки крепкую обутую ногу и клала на баул.