Михаил Елизаров - Библиотекарь

Чувствовал я себя скверно. Часто звучащее слово «читальня» ассоциировалось лишь с «избой». Получалось, дядя Максим — библиотекарь, люди, окружающие меня, составляли читальню, где он был за главного, а скандал разгорался из-за той самой книжки, найденной Колесовым на дядиной этажерке.

Всякий раз, стоило Маргарите Тихоновне упомянуть нашу с дядей фамилию, лицо окатывал жар, начинали потеть ладони, болезненно подтягивался живот. Когда же разговор напрямую коснулся меня, рот наполнился кислой слюной. Я не хотел выступать.

— Гости нагрянули к Алексею Вязинцеву под видом покупателей, предварительно написав вот это письмо… — Маргарита Тихоновна достала из папки лист и протянула Терешникову. — Можете приложить к протоколу… А вот повинная Колесова, где он подробно рассказывает о связях гореловской читальни, о диверсанте Шапиро и запланированном убийстве Максима Даниловича…

Марченко меня удивил. Несмотря на то что все складывалось против него и реакция цеха явно не выражала симпатии к гореловской группе, он был спокоен и даже улыбался, делая своим успокаивающие знаки.

Терешников сверил показание Колесова с письмом:

— Да, почерк один и тот же… — подтвердил он. Вид у него был растерянный. — Продолжайте, Маргарита Тихоновна. Очень интересно…

— В пятницу около семи вчера мы демонстративно сняли охрану с квартиры и вроде бы отправились на собрание, то есть создали видимость, что Книга не охраняется. Разумеется, мы только переместились в другое место и продолжали наблюдение за домом. Когда стемнело, по своевременной наводке Шапиро, появились гости. Их было четверо, двое поднялись наверх. Через полчаса они спустились, у одного в руках была Книга Памяти. Племянник Максима Даниловича был вместе с ними. Мы не могли рисковать ни его жизнью, ни Книгой… Результат известен: трое диверсантов были ликвидированы, один взят в плен. Пока мне больше нечего добавить…

— Ваша позиция понятна, — сказал Терешников. — Теперь заслушаем товарища Марченко. Ему придется нам многое объяснять.

Марченко дерзко оглядел толпу:

— Ну, что ж… Товарищ Селиванова произнесла зажигательную речь… Не знаю, как завладеть мне теперь вашим вниманием. Пожалуй, и слушать не захотите. Как же, и письменные свидетельства есть! Ждете небось, что я сейчас паду на колени: простите, люди добрые, каюсь, по моему приказу убили лучшего из лучших — библиотекаря Вязинцева! Судите, братцы, построже! Это я, мерзавец, натравил своих извергов на широнинскую читальню! Я, лихач бессовестный, на грузовике задавил читателя Егорова!

— Воспринимать это как признание? — презрительно спросила Маргарита Тихоновна.

Цех взорвался криками. В адрес Марченко уже полетели оскорбления. «Мразь! Подонок!» — шумели наши соседи. Глаза Маргариты Тихоновны светились яростным торжеством.

— Товарищ Марченко, не юродствуйте, — недовольно буркнул Терешников. — Говорите по существу!

— Сейчас, — горько произнес Марченко, — начну… Только у моего рассказа есть эпиграф, если позволите. Живой эпиграф… — он сделал жест.

Двое наблюдателей вывели закутанного в простыню Колесова. Он с трудом переступал ногами, фиолетовый набрякший отек почти поглотил правый глаз, разбитый рот опух, бледный мученический лоб пересекала черная прядь, похожая на ласточкин хвост. Увидев Маргариту Тихоновну, Колесов попятился, застонал и беззащитно, по-детски прикрыл лицо ладонями.

Марченко подошел к нему.

— Вадим Леонидович, — запричитал он, — ты потерпи, родной… — осторожно снял простыню, затем посторонился, держа ее, как тореро плащ. Были видны лишь разбитое лицо Колесова и ноги до колен.

— Вот так допрашивает широнинская читальня! — Марченко, точно заправский фокусник, убрал простыню.

Тело Колесова покрывали многочисленные алые порезы, на животе и груди отвратительно багровели язвы ожогов, повторяющие контуры утюга.

Марченко обвел собрание гневным взором:

— В концлагерях над пленными так не измывались! Вадим Леонидович, покажи спину!

Колесов медленно повернулся, и Марченко подтвердил увиденное:

— Широниская читальня возродила древнее палаческое средство — нарезание ремней!

На щеках Маргариты Тихоновны выступили красные пятна:

— Товарищи, не верьте… — она беспомощно оглянулась.

Марченко, сполна насладившись всеобщим замешательством, перешел на визг:

— Да любой из вас после подобных пыток сознается даже в убийстве Тутанхамона! Показания, выбитые широнинскими садистами, — это кровавый блеф! Вадим Леонидович, сам скажи…

— П-простите, товарищи… — вымолвил, заикаясь, Колесов. — Я… Я… — К моему удивлению, он начал врать: — Мы… мы приехали, Селиванова спросила: «Где деньги?». Я передал пакет, А-а-лик п-попросил книгу, Шапиро дал, а она запакована. Алик стал разворачивать, Селиванова говорит: «Вы нам не доверяете». А я говорю: «Доверяй, но проверяй». Они пригрозили забрать Книгу, я им: «Тогда деньги отдайте или мы в Совет пожалуемся», — а Селиванова: «Никуда вы не пожалуетесь!» — и шилом Алика в шею… — Тут Колесов разрыдался. — Я отказываюсь от всех показаний! Фашисты проклятые! Твари! — он ткнул пальцем в нашу группу. — Я отказываюсь! Фашисты! Отказываюсь!

— Это же провокация! — звонко крикнул Луцис. — Посмотрите, да у него раны совсем свежие! Гореловские его сами только что разукрасили! — но его слова потонули в общем шуме.

Было ясно, Марченко махом отыграл свои позиции:

— Наш читатель Колесов оклеветал себя под чудовищными пытками. Прошу считать его письменные показания недействительными!

— Клянусь! — Маргарита Тихоновна, приложив руку к груди, увещевала собравшихся. — Ну, может, пару раз двинули для острастки! Никто его не пытал!

— Я потрясен! — сказал Терешников. — Не знаю, что и сказать… Во всяком случае, пока не выслушаю позицию товарища Марченко.

— Уважаемые единомышленники, — начал тот, едва шум чуть поутих. — Вчера мы потеряли трех товарищей, один изувечен. Доброе имя нашей читальни облито грязью… А началось все, когда библиотекарь Вязинцев предложил мне приобрести нелегализованную в Совете библиотек Книгу Памяти.

— Вы бессовестно лжете! — вскрикнула Маргарита Тихоновна.

— Селиванова, не перебивайте, — встрял Терешников. — Вас слушали внимательно. Продолжайте, товарищ Марченко.

— Посредничество между нами осуществлял читатель Борис Аркадьевич Шапиро. Некоторые пытались здесь выставить его в виде злого гения широнинской читальни, но у меня на этот счет сложилось иное мнение… Вязинцев назначил умеренную цену — десять тысяч долларов. Наша читальня быстро разрослась, одной книги не хватало. Вязинцев же объяснял свой поступок тем, что денег на легализацию в Совете библиотек у них нет. В качестве аванса Вязинцев получил от нас задаток в пять тысяч. Увы, никаких бумаг у нас нет, да и не могло быть. Все делалось под честное слово…