Андрей Щупов - Сонник Инверсанта

Я перевел взгляд правее. Увы, мой дневной «хвост» вновь приклеился к причинному месту. Причинным местом был я. Так или иначе, но шпички выдержали экзамен с честью и мечущегося по городу клиента не упустили.

Раскрыв дипломат, я пошарил среди вещей. Было бы славно обнаружить в чемоданчике случайный «Браунинг» или революционный «Наган» с приличным запасом патронов, но ничего подобного я, разумеется, не нашел.

— Беглец несчастный, он уверен, — я прищелкнул замками дипломата и снова скосил глаза в сторону пыльного окна, — что там уж ждет его Каверин…

«Кавериных» оказалось даже не двое, а трое, что мне совсем уж не понравилось. Собравшись в кружок, они о чем-то вполголоса говорили. Может быть, травили обычные анекдоты, а может, перемывали косточки неугомонному клиенту. Шпички — они тоже люди, и ноги у них, конечно же, не казенные.

Я поскреб правое, ноющее после прыжка с поезда колено, каблуком пристукнул по стене. Елки-моталки! Не сидеть же здесь до утра! Да и что мешает этим гангстерам заглянуть в подъезд? Поболтают еще немного, выкурят по сигаретке и действительно решат навестить затворника.

Я присмотрелся. Плечистый малый в кургузом плащике (ох, уж мне эти плащи!) хлопал по плечу худосочного длинного соседа и, кажется, за что-то ругал. Невысокий человечек в светлой рубашечке и столь же светленьких брючках энергично жестикулировал — очевидно, заступался за коллегу. Стекло было замызганным, а расстояние приличным, но мне казалось, что я могу разглядеть даже глаза своих соглядатаев. Циничные, недобрые, многоопытные. По этим самым глазкам можно их, пожалуй, и запомнить, хотя… Как свидетельствует мировая практика, глаза у людей тоже имеют свойство меняться. И цветом, и выражением. Стоит какому-нибудь смурному чуду-юду улыбнуться, и вы увидите перед собой славного человека, на деле постигнув истину, уверяющую, что улыбка — вещь более тонкая, нежели смех. Те же дети улыбаться начинают уже в первые два-три месяца. Смех же приходит к ним значительно позже — через год, а то и два — вместе с первыми шалостями и проказами…

Застучали шаги, мимо поднималась нескладная парочка: ворчливо квохчущая мамаша и великовозрастная дочь. Выговаривая поникшей дочери за пятое, десятое и двадцать пятое, родительница подталкивала ее в спину каучуковым кулаком. Точь-в-точь, как взаправдашний конвоир. Дочка была не в маменьку рослой, а годков ей можно было, не скромничая, набросить десятка три с хвостиком. Тем не менее, маленьким фюрером в этом семействе, безусловно, являлась мамаша.

Я торопливо отвернулся. Мерзкое дело — тиранить детей. Особенно великовозрастных. Они, может, и сами уже готовы рожать и тиранить, а им не дают. За что? Почему?…

Дождавшись, когда хлопнет наверху дверь, я стиснул правый кулак и, подобием щита выставив перед собой дипломат, вышел из подъезда. Плечистый, словно и не заметил моего появления, сунул в рот свеженькую зубочистку, прищурился от ветра. Худосочный, отвернувшись, принялся скучающе пинать какую-то жестянку, светленький неуверенно присел на скамью и, уныло закинув ногу на ногу, привычно развязал шнурок.

— Что вы за мной ходите, черт подери! — я шагнул к светленькому. Это вышло само собой. Интуитивно я выбрал того, что показался мне самым слабым.

— Виноват-с? — светленький упруго вскочил, молодцевато вытянул руки по швам. Глаза у него оказались вовсе не циничными, — скорее растерянными и такими же светлыми, как вся его одежда. — Что вы на иметь в виду?

— В виду, на-ко? — я рассвирепел. — А вы, на-ко, не догадываетесь? Тут у вас, извиняюсь, что? Детская погремушка или, может, зайчик из шоколада?

Правая моя рука тряхнула филера за пояс, и на тротуар с металлическим лязгом упал пистолет.

— Какого рожна вам всем от меня нужно?! Кто мне, наконец, объяснит, что происходит?!

Светленький испуганно таращил на меня глазенки, не делая ни малейшей попытки оказать сопротивления. Зато плечистый в плаще стремительно шагнул ближе. Я остро взглянул на него. Наверное, в эту секунду я плохо контролировал себя. После столь насыщенного дня мне просто требовалась разрядка, и время разрядки наступило.

— Секунду, на-ко! — рука плечистого потянулась к карману плаща, и дипломат мой, взлетев по крутой дуге, угодил точнехонько в челюсть шпика. Удар оказался роковым. Противник свалился, как подкошенный, безвольно разбросав руки. Светленький в страхе вжал голову в плечи. Кидаться на меня он явно не собирался, но и лепета его я по-прежнему не понимал.

— Вашество… Светлость ваша!.. Не на нас нужно спрашивать, — на них. Был, на-ко, приказ. Категорически бдить. Опека первой категории второго лица…

Худосочный уже стоял рядом. В той же самой позе — ноги вместе, руки по швам. Бледный вид его говорил о том, что он тоже растерян.

Подхватив с земли пистолет, я попятился.

— Чтобы я вас больше не видел! — голос мой дрожал. — Еще раз сунетесь, буду стрелять. Ясно?!

Головенка светленького часто затряслась. Худосочный неуверенно моргнул. Впрочем, в долгие переговоры я вступать не собирался. Двое против одного — тоже неважный расклад, и потому, бегом одолев двор, я спешно пересек улицу и только там вновь перешел на шаг. Пистолет я спрятал в брючный карман, но руку старался держать поблизости. Все равно как киношный ковбой. Увы, мера предосторожности оказалась не лишней. Я прошагал, наверное, квартала два, когда заслышал за спиной визг покрышек. Стремительно обернувшись, узрел мчащийся в потоке машин микроавтобус. Подобно змее он выписывал синусоиды, обходя соседей справа и слева. Признаков, однозначно указывающих на то, что он едет за мной, разумеется, не было, но этот мир принялся кусать меня с первых секунд знакомства, и потому ничего хорошего от него я не ждал и сейчас.

Заставив шарахнуться в сторону грузную даму, я кенгуриными прыжками метнулся вперед. Гул мотора за спиной сразу стал громче.

— Врешь, не возьмешь!.. — достигнув перекрестка, я тут же повернул за угол. Худшие мои опасения подтвердились. Чертов автобус в точности повторял мои маневры, и называть это мирной слежкой было уже нельзя.

Громко вскрикнул какой-то мужчина. По его согнувшейся крючком фигуре я сообразил, что должно произойти дальше. Уже в падении на тротуар обернулся, рассмотрев, что через распахнутые дверцы автобуса двое незнакомцев целят в меня из автоматов. А в следующую секунду улицу наполнил грохот очередей. Я не видел, куда бьют пули, да это было и не просто в моем положении, но посвистывало где-то совсем рядом.

Укрывшись за бетонной бровкой, я продолжал перекатываться с места на место, лавируя таким образом, чтобы между стрелками и мною постоянно оказывался ствол какого-нибудь дерева. По счастью, последних здесь росло неимоверное количество.