Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине

А потом Катя протянула Ему робко красное вино — не подумал бы чего! — а Он ловко ввинтил в крошающуюся пробку штопор и смачно откупорил бутылку, орошая траву гранатовыми каплями.

— Катерина, какого это с тобой лешего? — подозрительно спросила у нее мать, заглянув в кухню.

— Ты о чем? — перевела дух Катя.

— Ты поешь вслух! Минут уж десять уже, — мать захлопала дверцами шкафчиков, рассчитывая обнаружить ополовиненную рюмку. — С утра уже, что ли, стала?

— Ты че, ма! — укоризненно улыбнулась Катя. — Я влюбилась просто…

— В кого ты тут влюбиться могла? — мать уставилась на нее неверяще.

— Не могу, — она закрутила головой. — Он просил не говорить!

Он и вправду просил. И она его понимала. Пусть даже все, что с ней творилось в последние два дня, было просто плодом ее беснующегося от недолюба воображения, фантомом… И, кстати, о неудовлетворенности… Второе утро подряд Катя подымалась с такой волшебной легкостью во всем теле, будто герой ее видений действительно проделывал с ней небольшое волшебство…

И та же магия преображала ее подъезд с обитыми дерматином и помеченными котами дверьми, ее двор с трухлявыми скамейками, к которым были словно приколочены бессмертные злобные старухи, всю ее Козловку — во что-то неожиданно человеческое. И будто бы небо над Козловкой становилось чуть прогляднее, и из кабины водителя в белом «пазике» долетал вдруг не Михаил Круг, а Мадонна, и продавщица в «Стекляшке», пересиливая себя, не посылала Катю сразу за пределы республики Чувашия, когда та просила ее встать со стула и взять что-то с полки.

И на работе все казались ей приветливее и симпатичнее. И даже в преддверии всеобщего ПМС, который ежемесячно сотрясал и разорял предприятие наподобие гражданской войны, страсти на сей раз не достигали обычного накала.

А получалось как просто: Катя озаряла своей улыбкой цех родного маслодавильного — и весь цех ей улыбкой же отвечал. Она боялась — что делать, если спросят, что это с ней творится. Ведь не выдержит, расколется… Но, слава Ему, искус обходил стороной.

Вечером она, окрыленная, летела домой — смотреть телевизор, потом бежала за поленьями — топить титан, и в облезлую шершавую ванну, и скорей-скорей в постель! Спать… И видеть. И чувствовать. И жить!

Он явился к ней и на следующую ночь. И в ночь, которая настала после. Он был с ней немногословен, но ей не нужны были слова, не нужны были доказательства. Он излучал любовь, Он сам был Любовь. Любовь запретная, невозможная, иллюзорная. Чудесная. Порочная и непорочная по определению.

А потом Катя, считавшая себя раньше человеком здравым, раздобыла где-то Его лик и повесила над своей кроватью, в красном углу. Маму в комнату пускать перестала: та была школьной учительницей и подумать о Кате после увиденного могла по-всякому. Катя же, заходя в свою келью, застенчиво крестилась, а потом так же застенчиво целовала своего небесного жениха в бледные губы.

Так прошла неделя.

А потом среди прояснившегося было козловского неба грянул гром.

— Не было, — неуверенно ответила Катя.

— Тогда ждите, — доктор строго посмотрела на нее маленькими глазками из-под толстых стекол.

— Я уже подождала, — растерянно сказала Катя.

— Значит, было, — нетерпеливо постучала карандашом доктор. — В любом случае, поздравляю.

— С чем? — Катя испуганно приподнялась.

— По крайней мере, с тем, что было. В нашей местности это уже удача. А если Бог даст, то и с тем, что будет.

— Бог даст, — механически повторила за ней Катя.

— Алкоголь вам больше нельзя, — дежурно сообщила ей доктор. — Сигареты тоже. Снотворное, болеутоляющее, антибиотики — тоже нельзя. Больше бывайте на свежем воздухе.

— Я правда беременна, что ли? — в третий уже раз за последние десять минут повторила Катя.

— Знаете, — доктор снова навела на нее собранный линзами в пучок колючий взгляд, — у меня там очередь до девяти вечера. Если я им скажу, что вы залетели, вас завистницы в клочья разорвут. Идите.

— Последний вопрос, — с мольбой в голосе заспешила Катя. — А непорочное зачатие может?..

— В литературе известен один случай, — утомленно покачала головой доктор. — Но этот случай не ваш. Вы, я думаю, просто водку с шампанским мешали. После такого, случается, люди вообще полбиографии забывают. До свиданья.

Но Катя-то знала, что шампанское с водкой тут ни при чем! Из райбольницы она поехала прямиком в карамышевскую церковь Иоанна Богослова, считавшуюся среди местных самой намоленной, ставить свечку Кому Надо. Другого никакого объяснения она придумать не могла, да и не хотела. Хотела думать, что с ней случилось самое невероятное из чудес — именно с ней!

И пусть они никогда не смогут быть вместе наяву! Пусть, когда на свет появится плод их неземной любви, Катя даже не сумеет объяснить никому, от кого она зачала ребенка. Но мальчика — ведь это обычно мальчики — непременно будет ждать удивительная и великая судьба!

Жизнь Катина обрела уютное постоянство. С работы, которая совсем уже перестала ее удручать, пешком — нужно дышать свежим воздухом! — мимо старокозловских дровяных избушек, мимо дома-музея Лобачевского к пятиэтажкам из белесого кирпича, в продмаг с манящим названием «Ням-Ням» — и домой, скорее, чтобы успеть к восьми часам.

Что там эти жалкие сорок минут! В тюрьме свидания дольше… Но Кате даже нравилось немного страдать; ее нынешняя роль — между Богоматерью и женой декабриста — была для нее нежданным даром, столпом света в темном козловском царстве.

Все снова перевернулось с ног на голову через четыре месяца.

Прятать округлившийся животик делалось все сложнее. Катя, собиравшаяся сначала в Чебоксары за одеждой попросторнее, севшая уже было на рейсовый автобус, взбрыкнула и выскочила на улицу в последний миг. А почему она, собственно, должна скрывать свою беременность? Да, она запретна, но ничего постыдного в ней нет. А тайна, которую Катю просил блюсти ее возлюбленный, заключалась не в самом зачатии, а только в том, как и от кого оно случилось.

Пусть говорят! Пусть завидуют!

На другой день накрасилась поярче и зацокала на маслодавильный.

Ворвалась свежим ветром через проходную в раздевалку, лязгнула вызывающе дверцей шкафчика, стянула через голову кофточку и встала, как голая Зоя Космодемьянская под бесстыжими взглядами эсэсовцев — отрешенная, гордая. Судите!

— Ой, девки, надо же! Еще одна! — прыснула Марина.

— Эпидемия прямо! — поддержала ее Алина.

Катя испуганно, оскорбленно осмотрелась. И увидела… Раздетой по пояс, горделиво уперев руки в боки, стояла не она одна. И у Наташи-хохлушки, и у Таньки из микрорайона были животы. Алина и Марина, хоть сами и смеялись над остальными, на людях снимать просторные комбинезоны не спешили.