Array Array - Похититель вечности

Я отступил в недоумении, не понимая, о чем она толкует.

— Твоя честь? — тихо спросил я, нахмурив брови, силясь понять. — Я не… — Тут до меня дошло, и я в шоке посмотрел на нее. — О чем ты? — нерешительно спросил я. Она ничего не сказала — просто слегка потупилась от стыда и подняла брови.

— Разумеется, ничего не было, — сказала она. — Я не позволила. Ты знаешь, что я люблю тебя, Матье.

У меня закружилась голова; я подумал — хорошо бы просто вскочить на лошадь и умчаться прочь, бросить их всех, Джека, Доминик, деньги.

— Ты лжешь, — наконец сказал я, и голос у меня дрожал от напряжения.

— Думай, что хочешь, — буднично сказала она. — Но факт есть факт, Джек Холби друг тебе не больше, чем мне. И у него есть то, чем мы можем завладеть. Взять это и уехать. Все в твоих руках. Так где же они?

Я оцепенело покачал головой.

— Нет, — ответил я. — Нет. Я хочу, чтобы ты мне объяснила, о чем ты. С чего бы ему защищать твою честь?

Она вздохнула, посмотрела по сторонам и вытерла руки о передник.

— Ничего, — сказала она. — Тебе не на что сердиться.

— Просто скажи мне! — закричал я.

— Просто временами, когда ты уходил по вечерам домой, мы разговаривали. Ведь мы оба здесь живем. Мы с ним видимся куда чаще, чем ты видишь нас обоих.

— Скажи мне, что случилось, — стоял на своем я.

— Я ему нравилась, — просто сказала она. — Он знал, что ты не брат мне, — сам сказал мне об этом и спросил, что же между нами. Были ли мы любовниками. — Сердце у меня застучало от этого слова, и я посмотрел на нее, ожидая продолжения. — Я ответила, что нет, — сказала она. — Ни к чему было говорить об этом, да и в любом случае, это не его дело. Я сказала, что ты питаешь ко мне чувства, но для меня игра в брата и сестру ближе к правде.

Я с трудом сглотнул и почувствовал, как на глаза у меня наворачиваются слезы. Я боялся спросить, правда ли это или же она просто сказала так Джеку. И где–то в глубине души мне, сущему ребенку, хотелось, чтобы она признала: да, мы были любовниками. То, что она отрицала это, ранило меня, и я не знал, почему.

— Так что же он сделал? — спросил я.

— Попытался меня поцеловать, — ответила она. — Но я сказала ему — нет. Мне это ни к чему. К тому же, он еще просто мальчик.

Я рассмеялся, возмущенный ее самоуверенностью. Джек был старше меня, да и старше самой Доминик, и то, что она отвергла его под таким предлогом, вывело меня из себя. Голова закружилась от мыслей. Говорит ли она правду о Джеке или лжет? И как насчет Ната? Он старше нас и уродливее, но богаче. Намного богаче. Я потряс головой, чтобы прогнать эти мысли, и с горечью посмотрел на нее.

— Я не стану говорить тебе, где деньги, — сказал я. — Но мы возьмем их. Мы заберем их сегодня ночью.

Она улыбнулась:

— Все к лучшему, Матье.

— Просто… замолчи, Доминик, — раздраженно сказал я, не открывая глаз. Я боролся с недоверием, любовью и алчностью. — Я приду сюда ночью. Около полуночи. Мы заберем деньги и уедем, хорошо?

— А Тома?

— После того, как возьмем деньги, заедем за ним. Я поговорю с ним сегодня.

Я развернулся и пошел прочь; она что–то кричала мне вслед, но я не слышал. Я не знал, чему верить. Нет — это неправда. Я знал. Знал, что она лжет. Я понял по тому, как она это сказала. Ничего непристойного между ними и быть не могло; Джек бы этого ни за что не допустил. Он верный друг. Он никогда бы меня не предал. У меня не было ни малейших сомнений, что она лжет, и все же я предпочел поверить ей, ибо так мог оправдать свои действия.

Если я притворюсь, будто верю, что Джек Холби меня предал, тогда и я смогу его предать. Решившись, я быстро направился домой. Я возьму деньги и сбегу.

Тома стоял на своем — он не хотел, чтобы я покидал Клеткли. И, что еще важнее, сам не хотел никуда ехать.

— Но подумай, какая новая жизнь нас ждет в Лондоне, — объяснял я, стараясь говорить как можно увереннее. — Вспомни, мы ведь раньше хотели туда поехать.

— Я помню, что это ты хотел туда ехать, — сказал он. — Но не припомню, чтобы меня кто–то спрашивал. Это вы с Доминик хотели, а не я. Я и тут счастлив.

Он надулся, намереваясь расплакаться, а я застонал от досады. Никогда не думал, что здесь он обретет свой дом, — вот странность–то. Хоть я был вполне счастлив в Клеткли, но это место никогда не значило для меня так много, чтобы я не мог представить, как в один прекрасный день покину его. Я завидовал Тома: он нашел то, что мне казалось недостижимым, — дом.

— Миссис Амбертон… — сказал я, взывая к ее помощи, но она отвернулась от меня со слезами на глазах.

— Нечего на меня кивать, — сказала она. — Ты знаешь, что я об этом думаю.

— Мы не можем расстаться, — твердо сказал я, пытаясь взять брата за руку, но он вырвался. — Мы — семья, Тома.

— Мы тоже семья! — закричала миссис Амбертон. — И разве мы не приняли вас — вас обоих, когда вам некуда было идти? Вы ведь тогда были нам благодарны.

— Мы с этим покончили, — сказал я, до предела измотанный тем, сколько труда приходится вкладывать в такие простые планы. Я начал злиться не нее: ну почему она не желает помочь мне переубедить Тома? Мне в голову даже не приходило, что она любит мальчика. — Я все решил.

— Когда мы уезжаем? — спросил Тома: сдаваться он не собирался, но все равно желал знать, каковы планы. Я пожал плечами:

— Через пару дней. Может, раньше.

Он широко раскрыл глаза и в ужасе посмотрел на мистера и миссис Амбертон; нижняя губа у него дрожала, он старался не расплакаться. Я понимал, что он хочет что–то сказать, возмутиться моим решением, но он потерял дар речи.

— Все будет отлично, — сказал я. — Поверь мне.

— Ничего не будет отлично, — сказал он, давая волю слезам. — Я не хочу уезжать.

Я резко встал и посмотрел по сторонам. Мистер Амбертон сидел у очага, впервые в жизни не обращая никакого внимания на бутылку с виски, стоявшую на каминной полке, а его жена и мой брат обнимались, ища утешения друг у друга. Я почувствовал себя самым жестоким человеком на свете, хотя желал единственного — собрать вместе свою семью. Это было уже слишком.

— Мне очень жаль, — сказал я. — Но таково мое решение, и я его не изменю. Ты поедешь, хочешь ты этого или нет.

Луна была полная, и редкие, легкие облака проплывали мимо нее; я стоял в лесу, среди деревьев, вдыхая запах коры и нервно поеживаясь. Миновала полночь, и Доминик уже вышла из дома; она стояла на нашем обычном месте возле конюшен, но мне хотелось посмотреть на нее, не выдавая своего присутствия. То был самый длинный день в моей жизни и вот я бессмысленно затягиваю его, пока он не перетечет в следующий, а я готовлюсь ограбить своего друга, который стольким ради меня пожертвовал. Я смотрел на свою былую любовницу, размышляя, как наши жизни сложатся в Лондоне, когда мы станем богаты, — и несмотря на то, что я провел немало времени в ожидании этого дня, я не мог себе этого представить. Деньги ослепили меня. Триста фунтов. Достаточно, чтобы жить с комфортом, но слишком высокая цена за потерю чести.