Вера Крыжановская - Эликсир жизни

Воспоминание о Наре дало другое направление его мыслям. Супрамати взял на бюро фотографическую карточку молодой женщины и погрузился в созерцание очаровательного личика и больших глаз, которые смотрели на него как живые.

Его снова охватило то очарование, какое производило на него присутствие Нары, а убеждение, что это странное и чарующее создание принадлежит ему, заставило усиленно биться его сердце. Приключения двух протекших лет, даже все сомнения и страх перед будущим, – все изгладилось в чувстве гордого самодовольства и сознания, что он бессмертен и муж Нары.

Проснулся он довольно рано. Лакей Грациозо доложил ему, что Нара ждет его к первому завтраку.

С того времени, когда он боялся опоздать в клинику, Супрамати ни разу еще не одевался так скоро. Он был готов за одну минуту, и Грациозо повел его в комнаты Нары, которых он еще не знал.

Он сгорал от нетерпения, совершенно позабыв, что возвращался далеко не безупречным мужем. Впрочем, что до этого! Разве не было у него в распоряжении средство мужей всех времен: лжи и надежды, что «она» не подозревает о его похождениях.

Наконец слуга поднял тяжелую портьеру из синего бархата и скромно удалился, Супрамати вошел в будуар Нары. Это была большая комната в стиле ренессанса. Посредине комнаты, на столе с резными ножками, был сервирован завтрак на две персоны. У широкого открытого окна, выходившего на канал, сидела Нара на маленьком диване.

На ней было надето утреннее белое батистовое платье. Она задумчиво смотрела на канал, который бороздили лодки. При входе Супрамати молодая женщина обернулась; ее большие, блестящие глаза насмешливо взглянули на него, и он сильно покраснел. Не замечая протянутой ему руки, он сел рядом с ней на диван, привлек ее в свои объятия и поцеловал в губы.

Нара не сопротивлялась, но и поцелуя не вернула. Затем, ловко выскользнув из его объятий, она с усмешкой сказала:

– Я вижу, дорогой доктор, что вы прошли хорошую школу, не имели недостатка в практике и научились смело обращаться с дамами.

– Вы глубоко ошибаетесь! Напрасно вы такого дурного мнения обо мне, – пробормотал Супрамати.

Нара встала и перешла к столу. Она взяла чашку и подала ее своему гостю.

– Вот ваш шоколад, дорогой Супрамати! Кушая эти сандвичи, выслушайте то, что я скажу вам. Все мужчины, когда наделают глупостей, стараются прикрыть их целою сетью более или менее ловкой лжи. Это общечеловеческая слабость. Но ни одно существо на свете не лжет столько, сколько «муж», так как измена – это специальность людей этой категории. Я не стану анализировать, что побуждает их изменять, как только они не находятся на глазах женщины, будь то жена или любовница. Но факт неоспорим: никто не злоупотребляет так ложью, как эти господа, у которых рыльце всегда в пуху и которые, подобно страусу, воображают, что когда голова спрятана, то остального не видно.

– Сравнение не очень лестно; но что касается меня… Нара перебила его.

– Ради Бога, не лгите! Разве я спрашиваю у вас отчета в ваших поступках? Я сама дала вам свободу. Нашли ли вы хоть одно мое письмо с упреком в ящиках Нарайяны? Тогда я имела право требовать, но не пользовалась этим правом. Разве требуют то, что потеряло всякую цену? Я знаю, что есть женщины, которые со слепой настойчивостью цепляются за мужчину, хотя давно бы должны были потерять всякое уважение к нему. Я извиняю их, так как это женщины смертные, короткая жизнь которых не дает им вкусить полного отвращения к мужьям и окончательно похоронить все иллюзии и ревность.

– Ревность – это слабость, часто ни на чем не основанная, – заметил Супрамати.

– Вы ошибаетесь, мой друг! Ревность – это барометр любви. Когда жена перестает ревновать, хладнокровно смотрит на соперницу, которой муж отдает свое сердце и время, и не интересуется переменами, происходящими в гареме мужа, – это верный знак, что любовь умерла, и что нет надежды ее воскресить. Ревность – это боязнь потерять то, что дорого, и пока она таится под пеплом,

любовь может еще воскреснуть; но если умерла ревность, ничто уже не оживит образ любимого существа, не окружит его ореолом и не заставит сердце биться сильней при его приближении. Равнодушие – это надгробный памятник на могиле любимого существа.

– Нара! – вскричал смертельно побледневший Супрамати.- Неужели вы уже до такой степени презираете меня, что перестали любить?

Легкая улыбка скользнула по лицу молодой женщины. Она покачала головой и ответила:

– В ваших словах сквозит все мужское тщеславие. Но успокойтесь, Супрамати, я не могу перестать вас любить, так как я еще не любила вас.

Человека любят не за одну его красоту. Внешность предрасполагает, правда, но она далеко не талисман, создающий любовь. Истинную привязанность надо приобрести и чем-нибудь заслужить; только у животных инстинкт заменяет качества сердца и ума и удовлетворяет обе стороны. Признаюсь, настоящее общество почти подходит под это определение, и ему достаточно инстинкта для удовлетворения своих требований в деле любви. На добродетель уже не смотрят как на основу счастья. Мужчины считают ее смешной, присущей только маньякам, а для женщины добродетель обязательна только до тех пор, пока она удовлетворяет животной ревности мужчины, но ее вовсе не ценят, и на добродетельную женщину смотрят, как на глубоко ограниченную натуру.

Однако ходячее мнение не может быть приложимо к вам, человеку развитому и стоящему на пороге посвящения. Вы не ослеплены, как Нарайяна, роскошью и тщеславием. Вы должны понимать, что два развитых существа не могут любить друг друга только потому, что их толкает на это инстинкт, но должны основывать свою привязанность на взаимном уважении.

Я хотела бы вас любить и уважать, но только не таким, каким вы вышли из школы Пьеретты.

Видя, что яркая краска залила лицо Супрамати, Нара прибавила:

– Вам, конечно, не понравилось то, что я сказала. Мужчинам противны женщины, которые позволяют себе судить их, анализировать их качества и ясным, равнодушным взглядом видят их слабости. Я испытывала это с Нарайяной, который, несмотря на свое бессмертие и обрывки приобретенного знания, был ограниченный, себялюбивый, чувственный и пропитанный тщеславием. Ему нравилась его таинственная роль, и вместо того чтобы развивать свой ум и обострять чувства, он питал в себе только человеческого «зверя», который, в конце концов, и пожрал его.

Супрамати опустил голову, и яркий румянец залил его лицо. Ему было стыдно перед этой умной и наблюдательной женщиной за сказанную им фразу, которой он так наивно выдал свое тщеславие.

Он действительно ничем не заслужил любви Нары, напротив, своим небрежным промедлением он мог пробудить в ней злобу и оскорбить ее самолюбие.