Станислав Лем - Мир на Земле

– Если все обстоит так, как ты говоришь, то все начнется снова – по-старому.

– Конечно. Через полгода или через год найдут средство против Virus lunaris bitoclasticus [68]– напустят на него контрвирус, и мир опять полезет в очередную кабалу.

– Так, может, ты не потеряешь места?

– С меня лично хватит, – категорически заявил он. – Не то чтобы я не хотел, просто уже стар. Новая эпоха требует нового образования. Противолунной информатики и тому подобное. Вероятно, Луну подогреют термоядом, стерилизуют, правда, на это потребуются миллиарды, но расходы окупятся, будь спок.

– Чьи? – спросил я. Странный был этот Грамер – все время прощался со мной, но и не думал вставать, чтобы уйти. Я вдруг подумал, что просто ему надо выплакаться в мою жилетку, ведь я один во всем санатории знал, кто он такой. Не идти же к психиатрам со своей поломанной жизнью.

– Чьи? – повторил он. – Как чьи? Всех изготовителей оружия, всех отраслей промышленности. Всех. Повытаскивают из архивов старые чертежи, сначала восстановят немного классических устройств, ракет и примутся за компьютерные трупы. Ведь все hardware [69]стоят, как законсервированные мумии. Только software черти съели. Подожди несколько лет. Сам увидишь.

– История никогда не повторяется один к одному, – заметил я и, не спрашивая, долил ему бурбона. Он выпил до дна, не поперхнулся, только лысина покраснела. В луче солнечного света, падающего через окно, играли маленькие блестящие мушки.

– Чертовы мухи, конечно, вышли целехонькими, – угрюмо выдавил Грамер, глядя в сад, где больные в ярких халатах и пижамах, как ни в чем не бывало слонялись по аллейкам. Небо было голубым, светило солнце, ветер играл кронами больших каштанов, фонтанные поливочные устройства мерно вращались, играя радугой в водяных брызгах, а тем временем один мир погибал и уходил в безвозвратное прошлое, а сменяющий его даже еще не показался на свет. Я не стал делиться с Грамером этой слишком банальной мыслью. Только разлил остатки вина.

– Хочешь споить? – сказал он, но выпил, отставил стакан, наконец встал, набросил на плечи пиджак и остановился, положив руку на дверную ручку.

– Если вспомнишь... знаешь, что... напиши. Сравним.

– Сравним? – повторил я, как эхо.

– Видишь ли, между нами говоря, у меня есть на сей счет свое мнение.

– Зачем я опускался?

– Отчасти.

– Так скажи.

– Не могу.

– Почему?

– Не имею права. Я, того, присягал. Служба – не дружба. Мы с тобой сидели по разные стороны стола.

– Но стола-то больше нет. Не будь таким служакой. Впрочем, могу дать слово, что буду держать язык за зубами.

– Ишь ты! Напишешь, издашь и будешь утверждать, что к тебе вернулась память.

– Ну хорошо. Беру в долю. Шесть процентов моего гонорара.

– Расписку дашь?

– Разумеется.

– Двадцать!

– Перетягиваешь струну.

– Я?

– Я уже и без тебя начал догадываться, что ты можешь сказать.

– Э?

Он занервничал. Видимо, знаниями-то его напичкали, а вот настоящей выучки не дали. Я решил, что он не слишком-то хорошо подходит к своей профессии, но вслух не сказал. Все равно он собирался на пенсию.

– Ну так говори... – буркнул он.

– Если скажу, цента не получишь.

За его спиной зеленел сад. По аллее на инвалидной коляске ехал старый Паддергорн с полуметровым рожком в руке, который он держал словно древко штандарта. Служитель, толкая кресло, попыхивал его сигарой. В нескольких шагах позади шел телохранитель Паддергорна в шортах, мускулистый, загоревший под бронзу, в белой шляпе с большими полями. Его лицо заслонял открытый цветной комикс. На свободном ремне болталась кобура и била его по бедру.

– Говори или прощай, дружище, – сказал я. – Ты же знаешь, Агентство в любом случае опровергнет все, что я опубликую...

– Но если упомянешь меня как информатора, у меня будут неприятности...

– Ничто так не уменьшает неприятностей, как деньги. А впрочем, упомяну тебя, если ты мне ничего не скажешь... Кроме того, я считаю, что тебе следует подлечиться. Нервное расстройство. Сразу видно. Что ты так смотришь? Ты уже все высмотрел.

Он молчал. Дрогнули щеки. Мне стало его немного жаль.

– Не сошлешься на меня?

– Изменю имя и внешность.

– Все равно узнают.

– Не обязательно. Думаешь, тебя одного ко мне приставили? Вы во всем виноваты, верно?

Он возмутился.

– Никакие не мы. У нас нет ничего общего с Лунным Агентством. Это они!

– Как и зачем?

– Не знаю точно как, но знаю зачем. Чтобы ты не вернулся. Если бы ты туда спустился, все осталось бы по-старому.

– Но ведь не навсегда. Рано или поздно...

– Этого они и хотели. Чтобы «поздно». Опасались твоего доклада.

– Допустим. А пыль? Откуда она взялась в моем скафандре? Как они могли о ней знать?

– Знать не знали, но Лакс чего-то боялся. Поэтому и крутил с дисперсантом.

– И это до вас дошло? – удивился я.

– Его ассистент – наш человек. Лоджер.

Я вспомнил первый разговор с Лаксом. Действительно, он говорил, что кто-то из его сотрудников копает под него. Вся история выглядела в новом свете.

– Каллотомия – тоже они? – спросил я.

– Понятия не имею. – Он пожал плечами и добавил: – И не узнаешь никогда. Никто не узнает. При самой высокой ставке правда перестает существовать. Остаются одни гипотезы. Версии. Как было с Кеннеди.

– Президентом?

– Сейчас ставка еще выше. Весь мир! Большей не существует! Теперь напиши, что обещал...

Я вынул из стола лист бумаги и шариковую ручку. Грамер стоял, отвернувшись к окну. Я подписался и подал ему письменное обязательство. Он взглянул и удивился.

– Ты не ошибся?

– Нет.

– Десять?

– Десять.

– Ну что ж, баш на баш. Ты добавил, и я тебе добавлю. На Луну тебя должен был притащить дисперсант.

– Хочешь сказать, что Лакс? Не верю!

– Не Лакс. Он ничего не знал. Лоджер знал все планы. К нескольким десяткам программ он добавил еще одну. Нехитрый фокус. Это же программист.

– Значит, все-таки вы...

– Нет. Он работал на три стороны одновременно.

– Лоджер?

– Лоджер. Но он был нам нужен.

– Хорошо. Дисперсант вызвал меня. Я опустился. Ну а как с песком?

– Чистейшая случайность. Этого никто не предвидел. Если ты не вспомнишь той минуты сам, никто уже в этом не разберется. Никогда.

Он сложил листок вдвое, спрятал в карман и бросил от двери:

– Держись!

Я видел, как он шел к главному павильону. Прежде чем он скрылся за живой изгородью, левая рука взяла меня за правую и пожала. Не скажу, чтобы такое выражение одобрения меня обрадовало. Но, так или иначе, надо было жить дальше.

Май 1984 г.

Свободные женщины (англ.).

возвращение в бесконечность (лат.).