Array Alma - Семнадцать мгновений Вейдера

Ма-ма-ма-ма…

Падме бессильно уронила руки на юбку. Упасть бы на мокрую после тёплого летнего дождя траву и завыть. От бессилия, от постоянно грызущей тоски, оттого что кто-то так уверенно и безжалостно перекроил её мир.

Энекин… - против воли имя сорвалось с её губ…

Энекин! – Падме вдруг стало страшно. – Энекин! – позвала она вновь в густую, жаркую, словно удушающую темноту. Тишина. И от этой тишины нельзя было спрятаться или убежать. Она была вечна и беспощадна.

Эни!!!

Черные стены пещеры внезапно показались женщине стенками темного колодца, стремительно уходящими вверх. Падме падала, падала, падала…

Кто-то легонько потряс Падме за плечи, вырывая из сетей сна, и мягким осторожным движением заставил её сесть.

Шшш… ну что ты, родная… я здесь… я рядом…

Она вдруг обнаружила, что судорожно сжимает в руках рубашку Энекина.

Эни…- Падме всхлипнула, успокаиваясь. – Это ты?

Тревожные огоньки в глазах Энекина сменились весёлыми бесенятами, и муж со всей серьёзностью заявил:

Нет, малыш, это не я. Это моя голограмма.

Падме сквозь слёзы прыснула от смеха, уткнувшись носом в Скайуокера. Кто-то из близнецов двинул ножкой.

Эни?

Да.

Как мы их назовём?

Энекин бережно опустил её на подушку, поправив лёгкое покрывало.

Люк и …

Падме перебила мужа:

Люк? Никогда не слышала такого имени. Оно что-нибудь значит?

Энекин на мгновение отвёл взгляд. Темнота за окном рассеялась – из-за облаков вышла одна из лун, и сад в лучах ночного светила приобрёл тот волшебно-уютный вид, какой бывает безветренной летней ночью.

Свет… Люк – означает «свет».

«Что ж, хорошее имя для сына воина Света… Энекин верен себе. Впрочем, как всегда…» Падме улыбнулась и взяла мужа за руку.

Люк и…?

Скайуокер замер, словно прислушиваясь к чему-то, чего не слышала Падме, и вновь поднял глаза на жену. На этот раз взгляд был несколько растерянным. Он пожал плечами и, улыбнувшись ей в ответ, произнёс:

По-моему, она хочет, чтобы... чтобы её мама сама выбрала для неё имя.

Она? Хочет? Энекин… - от удивления Падме подскочила, вызвав целую бурю эмоций в рядах близнецов. – Ой!

А ты не скачи, как шаак! – муж, смеясь, опрокинулся навзничь, потянув за собой госпожу сенаторшу.

Ктооо? – возмущению Падме не было предела.

Я люблю тебя…

Он опять застал её врасплох. Только что Энекин откровенно дурачился, а сейчас он уже собран и серьёзен. О, Сила! И откуда отблеск беды в этих синих бездонных глазах? Падме порывисто обняла мужа.

Энекин, что с нами будет?

Скайуокер прижал её к себе.

Не бойся… На рассвете я улетаю, но я вернусь, Ангел, я вернусь…

Эни, в Республике творятся страшные вещи! Я…я боюсь потерять тебя. Эни! Я же вижу – с тобой что-то происходит. Куда ты летишь?

Обычная дипломатическая миссия…

Обычная? Энекин… Канцлер?

Спи.

Как-то вдруг Падме опять провалилась в сон. Теперь он был солнечным и ясным. Как тот день…семь с половиной месяцев назад… она помнила его так отчетливо, как будто это было только вчера…

…Она прилетела на Набу. Королева хотела видеть своего сенатора. Шла война, и дела Республики требовали постоянного присутствия Амидалы на Корусканте. С мужем Падме теперь виделась крайне редко. Чаще всего они встречались в коридорах Сената или в рабочих апартаментах Палпатина. Сенатор Амидала в окружении своих служанок и группы таких же молодых и горячих сенаторов, как сама Падме, и рыцарь Ордена Энекин Скайуокер, личный телохранитель Верховного канцлера, быстрая тень за правым плечом главы Республики. Мгновение – и две группы политиков расходились в разных направлениях, поприветствовав друг друга лёгкими кивками. Война. Война… и Энекин стремительно проходил мимо неё, как будто не замечая. Как будто…и мимолётно брошенный взгляд: «Я люблю тебя…» и такой же немой ответ: «Я знаю…» И какими короткими были минуты, проведённые вдвоём – в затянувшем их водовороте событий каждый день мог оказаться последним. Сколько раз они оба были на волоске от гибели… Падме догадывалась, что чаще всего под невинно брошенной Скайуокером фразой о миротворческой миссии на какой-то там Силой забытой планете скрывается ни что иное как «агрессивные переговоры». Ещё бы она не догадалась! С миротворческих миссий не возвращаются с такими шрамами. Особенно, когда вокруг один сплошной фронт. Эни каждый раз отшучивался или переводил разговор на другую тему – это у него хорошо получается, но она-то не слепая…

Она прилетела на Набу. И была настоятельно отправлена на три дня в Озёрный край. Впрочем, вопреки обыкновению, Падме не сильно сопротивлялась. Совсем немного отдыха от постоянной канители совещание – переговоры – заседание – приём делегаций – размещение беженцев и так далее… совсем немного – и она вновь будет в строю.

Падме шла по берегу озера. Как давно она здесь не была. С того самого момента, как они стали мужем и женой. Шла по мелкому песку, босиком, оставив надоевшие туфли где-то в прибрежной траве. По небу бежали мелкие тучки, но выглядывающее время от времени солнце пригревало ласково и словно неторопливо. Ветра не было, и волны накатывались на берег лениво, как будто нехотя. Падме кинула в воду камешек. Война была далеко и казалась чем-то нереальным. Её внимание привлёк облачный след, рассёкший небо. Из-за плывущих облаков она не заметила его сразу, и теперь след уже начал рассеиваться. Похоже, какой-то небольшой кораблик типа истребителя. «Какая же я раззява…» Зачем она полетела сюда одна, уверив королеву, что в данный момент ей ничто не угрожает?

Падме опустила руку в карман платья и нащупала маленький бластер – что ж, совсем безоружной она не была. Кто бы это мог быть? Хотя… след мог не иметь к ней абсолютно никакого отношения. Она посмотрела в сторону дома… и сорвалась с места…

Энекин! – Падме казалось, что от быстрого бега её сердце сейчас выскочит из груди. – Эни!

Он шёл к ней быстрым шагом – высокая стройная фигура, казавшаяся в тёмном плаще джедая ещё выше. Эта война… она всех нас сделала старше, заставив отбросить идеалистические порывы первой молодости и трезво взглянуть на мир. Порой Падме казалось, что Энекин старше и гораздо опытней её самой. Он так возмужал за эти два года. Стал настоящим мужчиной, вдумчивым, собранным, всегда готовым к решительным действиям. Верховный канцлер хвалил его. Порой прилюдно. И при этом смотрел на сенатора Наберрие. От этого доброго отеческого взгляда молодой женщине становилось не по себе.

Падме остановилась, прижав руки к груди. Поднялся ветерок, принеся с собой брызги внезапно набежавшей волны – и она не стала вытирать мокрое лицо… не хотела, чтобы Энекин видел её слёзы. Раньше она не знала, что от радости можно плакать. Оказалось – можно. От внезапно схлынувшего напряжения, от ушедшего страха за жизнь самого дорогого человека во Вселенной, оттого что вот он идёт по кромке воды – её Эни, её рыцарь, её жизнь…