Вера Крыжановская (Рочестер) - Гнев Божий.

– Посмотрю я, как он посмеет меня оскорбить! Он просто надоел…

Хозяева улыбнулись, засмеялась и гостья.

– Видите ли, в чем дело, – прибавила Ольга решительным тоном. – Он влюблен в меня и желал бы сделать меня своей возлюбленной, а я буду любить только того, кто мне понравится. Но меня злит, что он всюду волочится за мною. Это испортит мне даже удовольствие предстоящего бала у барона Моргеншильда. Он двоюродный брат хозяина и, конечно, будет приглашен, а, значит, надоест мне своими ухаживаниями. Однако мне пора, сегодня у тети гости, – закончила она, вставая.

Она пожала руки хозяевам и проворно села в свой самолет, а минуту спустя легкий аппарат поднялся и быстро, как ласточка, исчез из вида.

Как только друзья остались вдвоем, Дахир от души рассмеялся.

– Поздравляю, Супрамати, победа твоя восхитительна и, если устоишь перед этой соблазнительницей, вдвойне опасной по своей наивности, ты окажешься тверже св. Антония.

– Ах, оставь ты меня в покое; ничего глупее не могло со мною приключиться, как именно эта победа! Экое несчастие, что не ты первый попал к амазонкам; победа досталась бы тебе, и, как знать, может быть, ты оказался бы снисходительнее.

– Почему я? Не будь самоуверен. Ты забываешь, что раз мы вмешиваемся в толпу людей, то их флюиды действуют на нас, а мы, несмотря на наши знания, остаемся людьми, да еще людьми «бессмертными», у которых ни лета, ни болезни не убивают плотских инстинктов организма, в котором жизнь бьет ключом. Чтобы обуздать страсти, еще таящиеся в глубине человеческого существа и подстрекаемые порочной и страстной окружающей атмосферой, у нас есть только воля. Поэтому недаром во время наших экскурсий по свету нам все разрешается.

– Это все справедливо, но воля достаточно сильна, чтобы оградить нас от пошлых увлечений. Верно только то, что эта маленькая ветреница до сих пор не внушала мне ни малейшего соблазна; но я очень желал бы вырвать ее из окружающей ее грязи, потому что инстинкты у нее не дурные, – полусерьезно, полушутя проговорил Супрамати.

Дом барона Моргеншильда, расположенный на одной из лучших улиц Царьграда, был громадным зданием новейшего стиля, с монументальным подъездом и двумя башенками для воздушных экипажей.

На улице и у башенок теснились разного сорта экипажи, высаживавшие все новых гостей.

Залы были уже переполнены гостями, когда вошли Дахир с Супрамати, и сразу сотни глаз обратились на них, пока они раскланялись с хозяевами дома и старушкой, его родственницей, представлявшей хозяйку, так как барон был холост.

Для магов это был первый большой вечер, на котором они присутствовали; поэтому они с любопытством осматривали все окружающее.

Особенный интерес возбудила в них большая зала с открытыми буфетами и столами, на которых автоматические приборы доставляли гостям чай, бульон, вино, словом, всякую желаемую жидкость и мороженое. Слуг было очень мало, и Нарайяна объяснил, что теперь не принято подавать ужины, а каждый брал сам что угодно в буфете.

Затем, как и следовало ожидать, внимание магов привлекло собравшееся общество и они с любопытством рассматривали шутливую, оживленную и веселую толпу, их окружавшую.

Конечно, не было недостатка в хорошеньких женских личиках, немало было и. красивых, интеллигентных мужчин; но в общем, на всем этом хилом, болезненном, нервном поколении с лихорадочными взглядами и порывистыми движениями, лежал несомненный отпечаток вырождения. Рост также уменьшился, и высокие фигуры Дахира и Супрамати выделялись в толпе. Туалеты были великолепны, дамы блистали драгоценностями и даже костюмы мужчин отличались богатством и разнообразием цветов.

Но Супрамати и Дахира невыразимо покоробило наличие многих членов общества «Красота и Природа». Поверх своих газовых рубашек дамы понавесили на себя огромные ожерелья и широкие пояса, усыпанные драгоценными камнями; на головах некоторых развевались султаны из перьев, а другие украсили себя

гирляндами цветов и диадемами; рубахи мужчин были расшиты разноцветными шелками, а пояса, цепочки и кошельки были тонкой ювелирной работы. Присутствие этих безобразников и циничное самодовольство, с которым те расхаживали, выставляя свою бесстыдную наготу, возмущало и раздражало Супрамати.

Группа молодых людей увлекла Дахира, а Супрамати, беседуя с Нарайяной в обществе дам, заметил в другом конце залы Ольгу с молодым человеком, оживленно говорившим с нею.

Господин этот, весь в черном, был бесспорно красив. Довольно высокий, худощавый и стройный, с правильным характерным лицом, густыми волосами на голове и маленькой остроконечной иссиня-черной бородкой, он выгодно выделялся между другими; но мрачное и жесткое выражение больших черных глаз и мертвенная бледность лица портили его приятный внешний облик.

Ольга была прелестна. Белое воздушное шитое серебром платье обрисовывало ее гибкий, стройный стан, чудные волосы, подхваченные жемчужными нитями и розами, были распущены и падали ниже колен; нитки крупного жемчуга украшали шею. В обтянутых белыми перчатками ручках она держала кружевной веер и нетерпеливо раскрывала и складывала его; слушала она своего кавалера, по-видимому, одним ухом, а глазами с жадностью оглядывала толпу.

По всему было видно, что кавалер в нее влюблен; бурная страсть ясно светилась в его глазах, устремленных на девушку.

Вдруг Ольга ярко вспыхнула: она увидала Супрамати; но когда заметила, что он весело разговаривает с какой-то дамой, на лице ее мелькнуло выражение гнева и ревности. Она отвернулась от своего кавалера и направилась к Супрамати.

Поклонник позеленел и мрачным, злобным взором окинул Ольгу и Супрамати; минуту спустя он затерялся в толпе.

Супрамати видел всю эту сцену; но так как он вовсе не желал, чтобы Ольга так ясно выставляла свое увлечение, то встретил ее холодно-вежливо и продолжал разговор.

Ольга смешалась и огорчилась; на ее подвижном опечалившемся личике ясно мелькнуло негодование; потом она побледнела, приняла усталый, равнодушный вид, отвернулась и пошла к другим знакомым.

В эту минуту поклонник Ольги проходил по зале, и Супрамати спросил у своей собеседницы его имя.

– Это Хирам де Ришвилль, француз, несколько лет тому назад поселившийся в Царьграде. Он богатый человек и очень любим в обществе, – отвечала дама.

Тут подошли еще несколько человек, и разговор изменился.

Прошло с полчаса. Супрамати чувствовал уже усталость; у него снова появились недомогание и тяжесть, которые он обыкновенно испытывал в многолюдных собраниях. Он вышел из залы и прошел в громадный зимний сад, занимавший весь задний фасад дома.