Медина Мирай - Зазеркалье Нашей Реальности [litres]

– Симку порезал, телефон разобрал и разбросал детали. В перчатках, как и всегда. Камер поблизости не было, я проверял. Но Слоун права – нельзя торчать в какой-то дыре на краю города и прятаться. Я никогда не делал так, когда лажал, и пошел с вами только потому, что вы заплатили мне за помощь. Но помяните мое слово: если меня поймают, даже если с вами, я все выдам. И даже не посмотрю на то, что босс о вас хорошего мнения.

Девушки переглянулись, сжимая от злости губы. Кто такой этот наглец, чтобы так открыто им угрожать? Рука каждой украдкой скользнула к пистолету в кобуре под курткой. Каспар издевательски ухмыльнулся, продолжая смотреть куда-то в пол.

– Не поймают, будь уверен, – мотнула головой Слоун, но в ее напуганном напряженном взгляде Каспар увидел формирование плана. Он ожидал этого. Может, он того и хотел.

– Вы ведь не уверены в этом? Эта женщина была из влиятельных людей, такие не носят пачки денег в клатчах. Кто вообще носит наличку в двадцать третьем году? Об этом вы не думали, прежде чем нападать? А, Пит?

Знай он об этом заранее, отказался бы от затеи с ограблением в ту же секунду.

– Украшений с ее шеи, пальцев и ушей достаточно, – ответила Пит.

– Да, только вы не думали, что в этих дорогих украшениях могут быть датчики для отслеживания в случае пропажи?

Молчание длилось несколько секунд: Слоун сорвалась с места и подошла к водонепроницаемой сумке у матраса. В ее подрагивающих костлявых руках засверкали цепочки, кольца и серьги. Она разглядывала их, выискивая подобие чипа, пока не услышала злорадный смешок со стороны Шульца.

– Я подумал об этом.

– И убрал, надеюсь?

– Нет. Вы должны были это предусмотреть.

– Убери, – помертвевшим голосом проговорила Слоун.

– Нет.

Он почувствовал, как дуло пистолета упирается ему в висок.

– Убери, – повторила она, почти шипя.

Пит вытащила пистолет, но Каспар был уверен: из-за растерянности она промахнется даже на расстоянии вытянутой руки. Он смотрел перед собой смеющимися глазами, приоткрыв рот.

– Убери, скотина! – закричала Слоун.

– Пожалуйста, – добавила Пит.

– Профессионал сам находит любые чипы и, – он поднял указательный палец, – заботится о том, чтобы его не взяли. На то он и профессионал.

– Как будто ты им всегда был!

– Я учился на ошибках, но такие, как у вас, никогда не допускал.

– Ты глухой, что ли? Убери сраные чипы! – отчеканила Слоун каждое слово.

Каспар выкинул окурок, заставив Пит встать наизготовку, и уперся головой о стену из расслоившейся древесины. Секунду он сидел неподвижно. В следующую – резким движением с противным хрустом сломал вытянутую руку Слоун. Под истошный крик боли он встал, взял с пола ее пистолет и уставился на дрожащую Пит.

– Стреляй, идиотка! – прорычала Слоун.

Пит выстрелила. И услышала жалкий щелчок. Затем второй, третий. Смерть поселилась в ее охваченном страхом взгляде, но выражение лица Каспара оставалось мягким и безмятежным. Он сунул руку в карман пальто и вытащил горсть пуль. За спиной на ноги встала Слоун с ножом в здоровой левой руке. Каспар оглянулся на нее лишь на мгновение. Для девушки оно стало знамением нового прилива адской боли: с приглушенным шумом пуля засела в ее коленной чашечке. Она рухнула на пол и распласталась по бетону, выронив нож. Слезы гнева и боли смешались.

Каспар вытащил из внутреннего кармана пальто таблетку в блистере и протянул ее ошарашенной кровавым зрелищем Пит.

– Глотай.

– Ч-что это?

– Глотай, или мне придется вырубить тебя грубой физической силой, – объяснил он как ни в чем не бывало.

Подрагивающими пальцами она вскрыла блистер и проглотила таблетку.

– Возьми телефон и позвони в скорую.

Пит сделала так, как он велел. К концу звонка из-за ускользающего сознания ей пришлось опереться о стену. Медленно она осела на пол и, закрыв глаза, крепко уснула.

Крики прерывались кашлем из-за осипшего горла. Каспар схватил сумку с украшениями и направился к выходу из ангара.

– Медики скоро приедут. Тебе недолго осталось мучиться. И кстати, – он обернулся, – я блефовал. Я вытащил чипы еще давно.

Сейчас, лежа на койке, Каспар ненавидел каждый день своей преступной жизни. Он презирал того мерзавца в черном пальто: самоуверенного, тщеславного и себялюбивого. Все сходило ему с рук. Напарницы шутили, что за такую удачу он продал душу, но сам он считал себя любимчиком судьбы. Его не волновала простая человеческая жизнь. Университет? Работа? К чему это, когда он был сам себе и учитель, и работодатель?

Со временем, минуя чувство удовольствия от роскоши и богатства, к Каспару прокрался вопрос, навсегда изменивший его убеждения: ради чего он все это делал? Вопрос звучал все громче, стоило Каспару увидеть на улице счастливые пары, держащиеся за руки или слившиеся в поцелуе. Он не скрывал своего презрения, но сердце стонало от одиночества, на которое он сам себя обрек. Эмоции, что он испытывал с многочисленными временными подругами, не утоляли его непонятной жажды. Он трусил признаться самому себе в том, что нуждается в любви и понимании.

Жизнь подарила ему Грету и трех очаровательных дочек. Появление семьи образумило его, и он сам старался стереть воспоминания о своих преступлениях. Поздно, возможно, после смерти жены, он понял: это была не любовь. Понимание и уважение, но не любовь. Ее самой по себе было недостаточно, чтобы создать прочные узы, как и не было достаточно уважения и понимания. Золотая середина, он знал, недостижима для него. Найти ее – огромная удача, которая, как оказалось, не отвернулась от него и на сей раз, просто припозднилась и обратилась в итоге в огромное несчастье: он полюбил Александра всей душой и любил его все больше, когда замечал свидетельства его взросления. С момента осознания этого находиться рядом с принцем стало невыносимо. Одинокая жизнь влюбленного в юношу вдовца стала сказываться на его постыдных фантазиях, допуская мысли, в которых он клялся убить себя. Однако не меньше трех раз в неделю нарушал собственную клятву. Он утешал себя, что фантазии и поступки слишком далеки друг от друга, но и это срабатывало редко. В моменты слабости он ругал себя, стоя в душе, притупляя похотливый позыв, и оживлял в памяти рассказы о мерзких растлителях малолетних, которых повидал достаточно. Он был готов на самоунижение, на то, чтобы приравнять себя к ним, лишь бы не развить это чувство, лишь бы заглушить и успокоиться. Уснуть. Хоть бы уснуть прямо сейчас.

Шестнадцатое июля. Полдень.

С невероятным трудом Робин сохраняла хладнокровие в присутствии королевы. Вот ей приходится склониться перед ней, как и Янмей – сдержанной, бесчувственной, но, казалось, глубоко печальной.