У Мин-и - Человек с фасеточными глазами [litres]

– Жизнь у этих охотников тоже не сахар. Они получают такую прибыль, что худо-бедно сводят концы с концами. В этом бизнесе настоящие деньги загребают посредники. А они только и умеют, что охотиться на тюленей. Вот запретят им это дело – некоторые вообще не выживут.

И в этот момент где-то в глубине души у Амундсена что-то слегка дрогнуло.

Спустя несколько месяцев Амундсен вернулся в Норвегию. Он ел маринованную рыбу, которую Сара приготовила специально для него. И вдруг, глядя на пустую глазницу рыбины, он вспомнил бегающие глаза тюленей, похожих на маленьких школьников. Он понял, что его душу потрясло не само по себе «убийство» тюленей, а именно «способ», которым их убивали. От того факта, что люди убивают, чтобы выжить, никуда не денешься. Вот те же инуиты убивают тюленей для пропитания, и в этом нет ничего плохого или хорошего. Но тут ведь получается, что убийство тюленей, с одной стороны, было связано не только с выживанием. Важнее всего было то, что у охотников, очевидно, имелись силы и способности, чтобы удостовериться, страдает ли тюлень, но охотников это не трогало. Путем долгих тренировок они добились того, что их сердца окаменели. Когда охотятся ради выживания, сердца охотников – не каменные, они преисполнены благодарности к своей добыче, а глаза всех членов семьи полны надежды на их возвращение. Но охота на тюленя, свидетелем которой он стал в Лабрадоре, была не такой. Все изменилось.

Сидя за столом, он не притронулся к ножу и вилке. Вместо этого он рассказал Саре всю эту историю.

– Ты думаешь, что это все неправильно, да? Пап?

– Я не знаю. Сейчас тюленей еще много, но это как и с китами, которых раньше тоже было много. У людей ни капельки сочувствия к ним не было, они относились к китам как к расходному материалу. Бывало, убивали стаю китов, только для того, чтобы взять самый густой китовый жир, а остальное бросали. Поэтому в конце концов настало время, когда китов становилось меньше и меньше. Правда, последнее время я начал понимать: даже если китам и тюленям никогда больше не будет грозить исчезновение, люди все-таки должны забирать лишь то, что нужно им для пропитания.

– Так что ты думаешь?

– Я последнее время все думал о том, что это не вопрос выживания вида, а вопрос алчности: почему мы всегда, когда нам чего-то хватает, хотим иметь сверх того?

– Кстати, а куда продают тюленьи пенисы? – Сара серьезно задумалась о тех пенисах, которые ей довелось увидеть. Двое у одноклассников, один у друга, которого она встретила, подрабатывая во время каникул. Она держала их пенисы, такие горячие, что появлялось ощущение, будто бы внутри обитают какие-то живые существа.

– В Китай, Гонконг, может быть, на Тайвань. – Амундсен помешал растекшуюся на тарелке глазунью, и сказал: – Сара, сердца большинства моих друзей-рыбаков еще не совсем окаменели, многих из них жизнь вынуждает. Но за спиной у них те боссы, которые никогда не выходят на сцену, сидят себе в тепленьком местечке и сгребают денежки. Вот их сердца точно не способны обливаться кровью.

Сара навсегда запомнила выразительно-печальные глаза своего отца. Такого душещипательного взгляда ей не приходилось видеть ни у одного живого существа. Глаза Амундсена переливались так, словно были фасеточными.

– Сара, я больше не буду морским охотником. Время пришло, Сара, и я должен оставить это занятие. Я должен попробовать что-нибудь изменить, иначе жизнь потеряет смысл.

Амундсен сдержал данное обещание. В том же году он продал китобойное судно и стал членом международной организации по борьбе с забоем тюленей. Он снова вернулся в Канаду, присоединившись к этому движению. Кроме того, он активно участвовал в акциях по борьбе с коммерческим китобойным промыслом в Норвегии. С тех пор Амундсен стал головной болью для некоторых людей по обе стороны океана.

Когда Сара видела, как Амундсен произносит слова « наш Тихий океан», ее переполняли эмоции.

Хотя пляж «временно» был очищен, но с каждым приливом новый мусор выносило на берег, как будто еще один мусорный остров хотел стать единым целым с тем островом, на котором она стояла.

Ли Жун-сяну надо было на несколько дней уехать по делам. Сначала он собирался оставить Детлефа и Сару у своего однокашника, который теперь преподавал в университете Д. Но потом решил, что лучше будет познакомить их с другим своим другом, с которым они вместе ходили в горы.

– Его зовут Дахý, он коренной житель. Если вы приехали на Тайвань, особенно на восток острова, то лучшим гидом для вас будет он.

Как только машина проехала последний большой мост через реку, они увидели смуглого молодого человека, приветственно машущего им руками. На голове у него была красная бандана. Сара с первого взгляда прониклась глубокой привязанностью к этому человеку с меланхоличными глазами и почувствовала, что в нем не было ни грана притворства.

– Привет, это Сара, а это Детлеф.

– Я Дахý. – Он занял место водителя, и через полчаса они оказались в районе побережья, неподалеку от того места, где находился Дом на море.

Обстановка на море здесь сильно отличалась от той, что они видели по дороге. От уходящего вдаль полумесяцем берега, насколько хватало глаз, по всей бухте расстилался один бескрайний мусороворот.

– И что вы сейчас со всем этим делаете?

– Сначала сортируем мусор на пляже. Рядом есть заброшенная бумажная фабрика, установили там пять пиролизных резервуаров, и туда в первую очередь вывозим мусор, который может разлагаться. Ценный мусор отправляем дальше на переработку, а если поймаем каких-нибудь животных, то отвозим их в ближайший университет для исследований, – рассказал Дахý. – Покажу вам потом все наши девять пунктов, но, откровенно говоря, людей катастрофически не хватает.

– А что с местными жителями?

– Есть немало панцах – так себя здешние амúс называют. Они в основном занимаются восстановлением побережья. Я вот только боюсь, что море здесь не восстановить, рыболовству конец, и пропадет важная часть их культуры, связанной с океаном. Для китайцев ведь загрязнение значит только, что больше на море не заработаешь, а для панцах море – их предок, слишком много богов у них с морем связаны. А что это за народ, если остался без предков?

– А вы тоже панцах?

– Нет, я бунун. – Дахý добавил: – Бунун значит «настоящие люди».

Сара прекрасно знала о том, что все народы на земле считают, будто они и есть «настоящие люди».

Вечером ужинали в доме Дахý. Там живут еще женщина с девочкой. Девочка оказалась дочкой Дахý по имени Умáв. Очень милое имя. Но он не сказал, кем приходилась ему эта женщина, сказал только, что ее зовут Хафáй. Правда, Саре показалось, что она не его жена, было похоже на то, что у них такие же отношения, как у нее с Детлефом. Хотя нет, тоже вряд ли. Скорее пока у них что-то вроде диссертации без темы. На ужин была в основном кухня панцах: дикие овощи, без морепродуктов. Умáв и Хафáй не говорили по-английски, поэтому за столом в основном говорил Дахý.