Филип Фармер - Любовники. Плоть [сборник litres]

Порнсен что-то промямлил и опустился на траву, свесив голову на грудь.

– Почему я должен это делать? – пробормотал Хэл.

А ведь не должен, подумал он. Мы с Жанеттой вполне могли бы отдаться на милость кувыркунов. Можно обратиться к Фобо! Они вполне могли бы нас спрятать. Но станут ли? Если бы я был в этом уверен… но увы. Они могут выдать нас уззитам.

– Что толку откладывать? – сказал он чуть слышно и застонал: – Ну почему я? Почему он не мог умереть там, у фонаря?

И Хэл вытащил длинный нож из ножен в голенище сапога.

В этот момент Порнсен поднял голову и посмотрел вверх обожженными глазами. Дрожащей рукой стал нащупывать Хэла. Мрачная пародия на улыбку кривилась на почерневших, обожженных губах.

Хэл медленно поднял нож. Острие застыло в шести дюймах от горла Порнсена.

– Ради тебя, Жанетта! – прошептал Хэл.

Но лезвие не сдвинулось ни на дюйм и через несколько секунд опустилось.

– Не могу, – сказал Хэл. – Просто не могу.

Но что-то надо сделать. Что-то такое, что помешает Порнсену донести на него. Или поможет им с Жанеттой уйти от опасности.

И более того: он должен обеспечить Порнсену медицинскую помощь. Страдания этого человека взывали к нему, да так истово, что его колотила дрожь. Если бы он смог убить Порнсена, то положил бы этим страданиям конец? Да, но он не смог.

Порнсен, бормоча что-то обожженными губами, сделал пару шагов вперед, вытянув руку на уровне груди и пытаясь нащупать Хэла.

Хэл шагнул в сторону, лихорадочно соображая. Все, что мог он придумать – это как можно скорее бежать за Жанеттой. Первая мысль – найти какого-нибудь кувыркуна и поручить ему доставить Порнсена на корабль – была отброшена. Придется Порнсену помучиться еще немного. Хэлу нужно выиграть время любой ценой, и стараться поскорее облегчить страдания гаппта было бы предательством по отношению к Жанетте – не говоря уже про него самого.

Порнсен медленно шагал вперед, ощупывая руками воздух, по-стариковски шаркая по жесткой траве. Вскоре его нога столкнулась с костяком туземца. Он остановился, нагнулся. Ощупывая ребра и живот, застыл. Через несколько секунд начал ощупывать скелет, двигаясь вверх по позвоночнику. Пальцы коснулись черепа, исследовали клочки прилипшей кожи.

И вдруг, содрогнувшись от ужаса, поняв, что тот, кто обгрыз эти кости, может быть еще рядом, а он, Порнсен, беззащитен, он вскочил и побежал прямо вперед. Сдавленный вопль вырвался у него из глотки.

Но тут же и оборвался. Порнсен ударился головой об ствол дерева и упал на спину.

А подняться не успел – на него налетела жужжащая, щелкающая орда белых как шампиньоны тел.

Хэл ни на миг не задумался о неразумности своих действий – вскрикнув, он бросился к муравьям. На полпути он заметил, что они скрылись в тени, но совсем недалеко, зловеще белея круглыми упругими тельцами.

Добежав до Порнсена, Хэл опустился на колено и осмотрел его.

За эти несколько мгновений одежду на гаппте разорвали в клочья и во многих местах прокусили кожу.

Глаза невидяще уставились вверх. В яремной вене чернела рваная рана.

Простонав, Хэл встал и, ускоряя шаг, пошел прочь от рощи. За спиной слышались шорохи сотен ног и гудение – муравьи вышли из-под защиты деревьев. Хэл не оглянулся.

Только когда он оказался в жидком свете уличных фонарей, внутреннее напряжение, не отпускавшее его все это время, прорвалось. Плечи затряслись от рыданий, он пьяно зашатался. Внутренности будто рвало на части.

Хэл не знал, горе ли, ненависть так болезненно пробились изнутри, потому что объект этой ненависти уже ничего не мог с ним сделать. Возможно, и то и другое? Но что бы это ни было, оно выходило из тела, как яд, организм изгонял его. Такое ощущение, будто его варят заживо.

Да, это выходило наружу. Он чувствовал себя так, словно находился на пороге смерти, но когда подходил к дому, яда в нем уже не было. Руки и ноги сделались свинцовыми от усталости, едва хватало сил взойти на крыльцо.

Но, на удивление, сердце его билось ровно и сильно, будто рука, до того сжимавшая его в кулаке, наконец-таки разжала хватку.

В этом ложном рассвете землянина ждал завернутый в голубой саван высокий призрак. Это был Фобо, эмпат. Он стоял на шестиугольной арке, ведущей в его жилище. Отбросив капюшон, он показал лицо: щека поцарапана, вокруг правого глаза проступило черное пятно.

Усмехнувшись, Фобо сказал:

– Какой-то жучий сын содрал с меня маску – отсюда и царапина. Зато было весело. Полезно иногда выпускать пар. А как ты выбрался? Я боялся, что тебя зацапает полиция. Вообще-то я их не боюсь, но знаю, что твои коллеги по кораблю на такое смотрят косо.

Хэл устало улыбнулся:

– Косо – это еще слабо сказано.

Интересно, откуда Фобо знает, как отреагирует иерархия? Что вообще знают эти кувыркуны о землянах? Знают ли они про игру, затеянную гавайцами, и ждут ли возможности нанести удар по кораблю? И если да, то чем? Технология у них, насколько он мог судить, сильно отставала от земной. Да, что касается психики, тут они ушли вперед, но это было объяснимо. Церство давно уже постановило, что правильная психология доведена до совершенства, и необходимость в дальнейших исследованиях отпала. В результате – застой в областях, касающихся человеческой психологии и неврологии.

Он мысленно пожал плечами. Усталость гасила все посторонние мысли. Единственное, чего ему хотелось – поскорее лечь спать.

– Я потом тебе расскажу, что случилось.

– Догадываюсь, – ответил Фобо. – Ожог у тебя на руке нужно обработать. Яд ночного летуна очень неприятен.

Хэл послушно, как дитя, пошел в квартиру кувыркуна и дал приложить к руке охлаждающий бальзам.

– Вот теперь шиб , – сказал Фобо. – Иди спать. Завтра расскажешь обо всем.

Хэл поблагодарил и спустился на свой этаж. Ключ дрожал в руке. Наконец, помянув всуе Сигмена, он попал в скважину. Закрыв и заперев за собой дверь, он окликнул Жанетту. Видимо, она пряталась в шкафу, том, что был в спальне, потому что хлопнула сперва одна дверь, потом другая. И вот она уже бежит навстречу, вот обхватила его руками.

– О монаму, монаму ! Что случилось? Я так волновалась! Мне хотелось завопить – ночь на исходе, а тебя все еще нет!

Несмотря на чувство вины – заставил девушку страдать, – он не мог не ощутить некоторого удовольствия, что он ей не безразличен, что она за него волнуется. Мэри, пожалуй, могла бы посочувствовать, но, послушная долгу, она скрыла бы свои чувства, а Хэлу сделала бы выговор за нереальный образ мыслей и полученную в результате травму.

– Там была драка.

Он решил ничего пока не говорить о гаппте и ночном летуне. Позже, на трезвую голову, придя в себя, он все расскажет.