Филип Фармер - Любовники. Плоть [сборник litres]

Он повернулся к Хэлу:

– Теперь ты видишь, зачем Жанетте был нужен свет. И почему она симулировала алкоголизм. Пока она получала достаточную дозу спиртного перед копуляцией, фотокинетические нервы – весьма чувствительные к алкоголю – анестезировались. И был оргазм, но без беременности. Без смерти от зародившейся внутри жизни. Но когда ты стал разбавлять жукосок легкосветом… конечно, по неведению…

Макнефф взорвался визгливым смехом:

– Какой сарказм! Воистину сказано, что смерть есть награда антиреализма!

– Не сдерживайся, Хэл, – сказал Фобо. – Поплачь, если хочешь, тебе станет легче. Не можешь? Жаль, это бы помогло. Но я продолжаю.

– Лалита , как бы по-человечески она ни выглядела, от своей членистоногой природы уйти не в состоянии. Нимфы, развивающиеся из личинок, вполне могут сойти за младенцев, но видеть самих личинок тебе было бы больно. Хотя они не более уродливы, чем пятимесячный эмбрион человека. Для меня, по крайней мере.

– Печально то, что мать- лалита должна умереть. Сотни миллионов лет назад, когда примитивные псевдочленистоногие готовы были вылупиться из яиц в ее чреве, в организме высвобождался некий гормон, кальцинировавший кожу и превращавший тело в могилу-чрево. Мать становилась оболочкой. Личинки поедали ее органы и кости, размягченные вымыванием кальция. Когда личинки заканчивали свою работу – есть и расти, – они превращались в нимф. Тогда они взламывали оболочку в наиболее уязвимом месте – на животе.

Пупок! Он единственный не кальцинируется, а остается мягким. К тому времени, когда нимфы готовы к выходу на свет, ткани пупка распадаются, высвобождая вещество, растворяющее кальций почти на всех тканях живота. Нимф, хотя и слабых, подобно человеческим младенцам и куда меньших размеров, инстинкт побуждает пробивать эту тонкую хрупкую оболочку.

– Следует понимать, Хэл, что пупок одновременно и функционален, и подражателен. Поскольку личинки не соединяются с матерью пуповиной, пупка у них нет. Но они выращивают похожее на него образование.

– Груди взрослых экземпляров также имеют двойную функцию. Как и груди женщин, они и сексуальны, и участвуют в репродукции. Конечно, молока они не выделяют, но все же они являются железами. И когда личинки готовы вылупиться из яиц, груди действуют подобно мощным насосам гормона, от которого твердеет кожа.

– Как видишь, ничто не пропадает зря – природа экономна. То, что позволяет лалите выжить в человеческом обществе, также осуществляет процессы смерти.

– Я понимаю необходимость фотогенов на гуманоидной стадии эволюции, – сказал Хэл. – Но когда лалиты находились на животной стадии эволюции, для чего им было нужно воспроизводить лицо отца? Между мордами самцов и самок животных различие невелико.

– Не знаю, – ответил Фобо. – Быть может, дочеловеческие лалиты не использовали фотокинетические нервы. Возможно, эти нервы – эволюционная адаптация существовавшей структуры, имевшей иные функции. Или рудиментарные функции. Есть некоторые свидетельства, что фотокинезис был тем средством, которым лалита меняла свое тело согласно тому, как менялось тело человека по мере восхождения по эволюционной лестнице. Разумным кажется предположить, что лалите нужен был бы подобный биологический механизм. Если не фотокинетические нервы, то какой-то иной. К несчастью, к тому времени, когда наша наука развилась в достаточной мере, чтобы изучать лалит , у нас не осталось доступных образцов. То, что мы нашли Жанетту, было чистой удачей. Мы обнаружили в ней несколько органов, чьи функции для нас – загадка. Для плодотворного исследования нам нужно осмотреть и других представительниц ее рода.

– Еще один вопрос, – сказал Хэл. – Что, если у лалиты будет более одного любовника? Чьи черты унаследует ребенок?

– Если лалита подвергнется групповому изнасилованию, у нее не будет оргазма – ему воспрепятствуют эмоции страха и отвращения. Если у нее будет более одного любовника – и при этом она не станет принимать алкоголь, – то дети будут похожи на первого из них. К тому времени, как она ляжет со вторым – пусть даже немедленно после первого, – уже начнется процесс полного оплодотворения.

Фобо сочувственно покачал головой:

– Печально, но за все прошедшие эпохи это не изменилось: матери отдают жизнь своему расплоду. И все же природа, словно бы в возмещение, наградила их одним даром. По аналогии с рептилиями, которые, как утверждают, никогда не перестают расти, пока живы, лалита не умирает, если не становится беременной. То есть…

– Прекрати! – крикнул Хэл, вскакивая на ноги.

– Прости, – тихо сказал Фобо. – Я лишь пытаюсь дать тебе понять, почему Жанетта не могла тебе сказать, кто она на самом деле. Видимо, она любила тебя, Хэл. Налицо все три фактора, составляющие любовь: подлинная страсть, глубокая преданность и ощущение, что она – единая плоть с тобой, мужчина и женщина, неразделимые настолько, что трудно сказать, где начинается он и кончается она . То, что она любила тебя, я знаю, потому что мы, эмпаты, способны войти в нервную систему другого и думать и чувствовать за него.

– Да, ее любовь взошла на горьких дрожжах. Убеждение, что если бы ты узнал, что она происходит из совершенно другой ветви животного царства, разделенной с тобой миллионами лет эволюции, что ее наследие и анатомия не дадут ей полностью слиться с тобой в браке с детьми, то отшатнулся бы от нее с отвращением, – это убеждение пронизывало ее ужасом в самые светлые ваши моменты…

– Нет! Я бы все равно ее любил! Да, это было бы потрясение – но я бы его пережил. Ведь она была человеком, гораздо больше человеком, чем любая другая женщина!

Макнефф издал звук – нечто вроде рвотного спазма. Кое-как справившись с собой, он взвыл:

– Ты, порождение бездны! Как можешь ты сам себя выносить, узнав, с каким омерзительным чудовищем возлежал! Как не выдавишь ты себе глаза, видевшие эту грешную мерзость! Как не отрубишь ты себе руки, лапавшие эту отвратительную подделку под человеческое тело! Как не вырвешь ты себе с корнем тот орган разврата…

– Макнефф! Макнефф! – прервал его Фобо.

Впалые щеки и горящие глаза – уродливый святоша обернулся к эмпату. Губы сандалфона растянулись так, словно пытались составить невероятного размера улыбку – улыбку безудержной ярости.

– Что? Что? – забормотал он, будто очнувшись ото сна.

– Мне хорошо знаком ваш психотип, Макнефф. Вы уверены, что не планировали захватить лалиту живой и приспособить для собственных чувственных целей? Не связаны ли ваша ярость и возмущение с тем, что ваши ожидания обмануты? Вы же, в конце концов, уже год не имели женщины, и…