Филип Фармер - Любовники. Плоть [сборник litres]

– Вы вырываете кусок хлеба изо рта моих голодных детей… Ладно, согласен.

Через десять минут звездолетчики вышли из лавки, одетые в килты, сандалии и шляпы с мягкими полями. На широких поясах у них висели длинные стальные ножи в ножнах, на плече – сумки с водонепроницаемыми пончо, а в карманах у каждого звенело по восемь колумбий.

– Следующая остановка – причалы, – сказал Черчилль. – Мне случалось подрабатывать капитаном яхт для толстосумов на летних каникулах.

– Что ты умеешь водить суда, я знаю, – ответил Сарвант. – Я не забыл, что это ты командовал яхтой, которую мы украли, сбежав из тюрьмы на Виксе.

– А я забыл, – сказал Черчилль. – Я хочу попытать счастья и получить работу. Потом начнем разведывать обстановку. Может быть, сможем узнать, что случилось со Стэггом и Калторпом.

– Ред, – сказал Сарвант, – здесь кроется нечто большее, чем поиски работы. Почему именно лодки? Я знаю, что ты принимаешь решения не наобум.

– Ну ладно, ладно, тебя не проведешь. Если я раздобуду подходящий корабль, мы возьмем ребят Ястжембского и поплывем в Азию через Европу.

– Очень рад это слышать, – ответил Сарвант. – А то я думал, что ты просто ушел в тень и умыл руки. Но как же ты их найдешь?

– Шутишь? – рассмеялся Черчилль. – Всего-то и делов – спросить в ближайшем храме.

– Храме?

– Ну конечно! Ведь здешнее правительство не собирается спускать с нас глаз. Да, кстати, за нами увязался хвост от самой тюрьмы.

– Где?

– Не оглядывайся, позже покажу. Иди спокойно.

Вдруг Черчилль резко остановился. Прямо посреди дороги, едва не соприкасаясь головами, сидели люди – увлеченный чем-то дружный кружок. Черчилль мог спокойно обойти их, но остановился и заглянул одному через плечо.

– Что они делают? – спросил Сарвант.

– Играют в кости по правилам двадцать девятого века.

– Мои убеждения не позволяют мне даже смотреть на это! Надеюсь, ты не собираешься с ними играть?

– Именно это я и собираюсь сделать.

– Не надо, Ред, – попросил Сарвант, кладя руку ему на плечо. – Ничего хорошего из этого не выйдет.

– Капеллан, я не твой прихожанин. Они играют по правилам, а это все, что мне нужно. – Черчилль достал из кармана три колумбии и громко спросил:

– Позволите поставить?

– Отчего же нет? – ответил здоровенный темноволосый малый с повязкой на глазу. – Играй, пока деньги есть. Ты с корабля?

– Недавно, – сказал Черчилль, опускаясь на колени и кладя на землю колумбию. – Моя очередь метать? Шевелитесь, детки, папочке не хватает на ужин.

Через тридцать минут он подошел к Сарванту с пригоршней монет.

– Греховный заработок, – сказал он с улыбкой.

Но улыбка быстро сошла на нет, когда он услышал громкий голос сзади. Обернувшись, Ред увидел, что к нему подходят игроки.

– Эй, друг, подожди. Есть к тебе пара вопросов.

– Ого, – сказал Черчилль углом рта. – Приготовься бежать. Эти парни не умеют проигрывать.

– Ты не жульничал? – с тревогой спросил Сарвант.

– Конечно, нет! Ты же меня знаешь. Да к тому же я не стал бы рисковать в такой компании.

– Эй, друг, – сказал одноглазый. – Ты как-то чудно говоришь. Откуда ты, из Альбани, что ли?

– Манитовок, в Висконсине, – ответил Черчилль.

– Никогда не слышал. Это что, маленький бург на севере?

– На северо-западе. А тебе зачем?

– А мы здесь не любим чужаков, которые даже по-дисийски толком не говорят. У них полным-полно всяких фокусов, особенно при игре в кости. Мы неделю назад поймали маримана из Норфолка, который колдовал над костями. Так ему выбили зубы и сбросили с причала с грузом на шее. С тех пор я его не видел.

– Если ты думал, что я мухлюю, надо было так и сказать – во время игры.

Одноглазый моряк пропустил это мимо ушей и гнул свое:

– И знака братства я на тебе не вижу. Ты из какого братства?

– Бета ро ню, – ответил Черчилль и положил руку на рукоять ножа.

– Что за тарабарщина? Братство Барана, что ли?

Черчилль понимал, что с ним и с Сарвантом действительно обойдутся как с баранами, если они не смогут доказать, что находятся под покровительством могущественного братства. Вообще-то он солгал бы не раздумывая, чтобы выпутаться из подобного положения, но вдруг все напряжение последних полутора месяцев прорвалось вспышкой ярости.

– Я принадлежу к человеческой расе! – гаркнул он. – И это куда больше, чем ты о себе можешь сказать!

Одноглазый моряк побагровел:

– Клянусь грудями Колумбии, я тебе сердце вырву! Не будет вонючий иностранец со мной так разговаривать!

– Давай, ворюга! – зарычал Черчилль. Он выхватил из ножен кинжал, одновременно крикнув Сарванту: – Беги во весь дух!

Одноглазый матрос вытащил свой нож и стал подступать к Черчиллю. Тот бросил ему в глаза пригоршню серебряных монет и рванулся вперед. Левой ладонью отбив руку противника с ножом так, что тот зазвенел по мостовой, Черчилль всадил свой нож в толстое брюхо врага.

Выдернув нож, он отскочил, поворачиваясь лицом к другим. Но те не хуже любых других моряков знали приемы драки без правил. Один поднял обломок кирпича и запустил Черчиллю в голову. Мир взорвался и затуманился, и сквозь туман он почувствовал, как заливает глаза кровь из рассеченного лба. Придя в себя, он обнаружил, что нож у него вырвали, а за руки крепко держат два здоровенных матроса.

Третий, костлявый коротышка, сделал шаг вперед и ткнул клинком прямо Черчиллю в живот.

Питер Стэгг проснулся. Он лежал на спине на чем-то мягком, под ветвями высокого дуба, сквозь которые просвечивало ясное небо. На ветках сидели птицы – воробей, дрозд и большая сойка, свесившая вниз босые человеческие ноги.

Ноги были загорелые, худые и весьма привлекательные. Остальное тело скрывал маскарадный костюм гигантской сойки. Когда Стэгг проснулся, сойка сняла маску, за которой скрывалось красивое лицо большеглазой и темноволосой девушки. Из-за спины она достала свисавший с дерева на веревке горн и, раньше чем Стэгг успел ее остановить, протрубила сигнал.

И тут же вокруг него началась суматоха.

Стэгг сел и обернулся посмотреть, в чем дело. Шумела толпа людей на другой стороне дороги – широкого бетонного шоссе, бегущего мимо ферм. Стэгг сидел на обочине, на толстой стопке одеял, которую кто-то заботливо под него подложил.

Как и когда попал в это место, он понятия не имел. Как и о том, где находится. Он живо помнил лишь то, что случилось до рассвета, а потом в его памяти зиял провал. По положению солнца он мог судить, что сейчас около одиннадцати утра.

Девушка-сойка повисла на руках на ветке и спрыгнула на землю с высоты в пять футов. Поднялась и сказала:

– Доброе утро, Благородный Лось. Как ты себя чувствуешь?

Стэгг простонал: