Еремей Парнов - Ярмарка теней

— Так что же им можно написать? — спросил он и увидел, что она плачет.

Рита плакала, не поднимая головы, слезы падали на письмо. Подпись доктора физ. — мат. наук Слепцова тонула в чернильном подтеке. Второв осторожно взял письмо из ее рук.

— Что с вами? Вам плохо?

«Какие глупые вопросы задают люди в минуты растерянности! Конечно, плохо! Очень плохо!»

— Я не знаю, не знаю, что им надо отвечать! — Она запрокинула голову, и Второв увидел в ее глазах ужас. Это был животный страх загнанной жертвы. В ее искренности не приходилось сомневаться.

— Успокойтесь. Хотите воды?

Воды она не хотела, она ничего не хотела, ей было очень плохо, очень-очень плохо.

Второв разозлился:

— Я, конечно, сочувствую… Я вижу, что вы глубоко взволнованы, но… простите, я не могу допустить, что причиной, черт возьми, является вот эта писулька! — Он помахал в воздухе посланием Слепцова.

— Разве дело в письме? Все гораздо сложнее. — Рита Самойловна перестала плакать и, вытирая глаза, смотрела на Второва обреченным взглядом. — Я знала, что так и будет, я знала, что они не позабудут. Это слишком важная вещь… Как они могли забыть про нее…

— Простите, Рита Самойловна, — сказал Второв, — но я вынужден, вы поймите меня правильно, вынужден настаивать, чтобы вы были откровенны со мной, иначе я ни в чем не смогу разобраться. Я здесь новый человек, и вы должны мне помочь!

Рита покачала головой. Казалось, она начала успокаиваться.

— Все так говорят, — задумчиво сказала она. — Он тоже говорил: «Ты должна помочь мне». А потом он услышал, как капает вода в блоке фокусировки, бросился к установке, его руки попали в кварк-нейтринный поток… Затем произошел взрыв. Он погиб, это было естественно, а я осталась жива. Вот в чем дело, товарищ новый начальник лаборатории. Я утром еще хотела вам это рассказать, но сдержалась, неудобно было так сразу удивлять нового человека своими странностями. А теперь я рассказала, и мне легче. Я всем это рассказываю, мне становится легче, но потом я снова вижу эти руки с белыми манжетами…

Она закрыла вялыми, словно из пластилина, пальцами лицо, и сквозь них потекли слезы.

«Вот опять плачет», — с тоской подумал Второв и неумело принялся утешать. Он предлагал ей воду, гладил ее по голове, осторожно похлопывал по плечику.

«Вот ситуация!.. — думал он. — Науки особой я не вижу, но зато эмоций как на сцене».

Когда Рита утихла, он спросил:

— Какая работа проводилась с образцами, полученными из комитета?

— Какая? Обычное химическое и физико-химическое исследование. Я хорошо помню ампулу, которую нам доставили из комитета. Она была в свинцовом ящичке. Почему в свинцовом? Смешно! Они, наверное, боялись радиоактивности. На ящике был замок с секретом. А секрет-то нам и не прислали! Вот мы и ломали голову. Но он открыл его. Он все мог, если хотел.

Она на миг замолчала, потом продолжала:

— …Начало закипать в узле фокусировки. Знаете, как закипает вода в таких закрытых сосудах? Толчки и удары, сначала небольшие, потом сильнее, сильнее, а потом — шшширх!.. Очевидно, где-то была тонюсенькая дырочка, и через нее пар засвистел. И тогда он бросился к аппарату, а его руки попали под этот проклятый кварк-нейтринный луч. Затем взрыв — и все было кончено… А я осталась и сижу здесь с вами, разговариваю о том о сем…

«Обалдеть можно!» — подумал Второв.

— Но ведь прошло уже столько времени… — робко заметил он, — и…

Второв не докончил свою мысль: Рита неожиданно грозно взглянула на него, и он вновь ощутил странную силу ее отрешенного взгляда.

— Все началось с нее, с ампулы, и если б я могла предвидеть! — говорила она, как во сне. — Предвидеть, видеть, любить, ненавидеть… Если бы я могла не видеть этих рук, они струятся и осыпаются, как песок, но это не тот речной или морской песок, за которым взрыв и больше ничего. Все разметано, разнесено, и вот я сижу здесь и разговариваю с вами о том о сем…

«Сумасшедшая! Типичный случай маниакального бреда», — ужаснулся Второв.

Наступило тягостное молчание. Женщина, казалось, совсем успокоилась и равнодушно глядела в окно.

«Она удивительно быстро умеет переключаться. Вновь унеслась в космические дали. Ну и денек у меня! Ибо сказано: понедельник — день тяжелый. Правда, сегодня не понедельник — вторник. Чего же она теперь молчит? Глупость какая-то! Как всегда трудно с женщинами — своенравный народ. А глаза у нее приятные».

— Может, вы не хотите объясняться со мной, новым для вас человеком? Тогда пойдемте к Филиппу Васильевичу, он нас выслушает.

— Нет. Зачем? — Рита Самойловна говорила очень спокойно, чуть хрипловатым голосом курильщицы. — Вся беда в том, что я ничего больше не могу рассказать. Вот и все… Ровным счетом ничего.

Она поднялась и ушла, не обернувшись и не попрощавшись.

— Постойте! — крикнул Второв. — Что же мне делать с этим письмом?

— Что хотите.

Дверь закрылась без стука, но довольно стремительно. Второв разволновался. Поведение Риты Самойловны было вызывающе бессмысленным. Он решил пойти к директору…

И тут он вспомнил вдруг одну из своих заграничных поездок. Полустершийся эпизод десятилетней давности просочился из полузабытья. Словно вместе с Ритой вошел странный больной Артур и незримо присутствовал при их беседе. Почему вдруг Второв вспомнил про Артура? Он не задумывался над этим и вряд ли смог бы найти этому ясный ответ. Просто вспомнил! Потому что от Риты повеяло вдруг той нездоровой нервозностью, которая тогда, в трюмах «Арлтона», сдавила ему сердце. Так бывает иногда в жизни. Это аналогия чувств, сопоставление в подсознании. Но нам редко удается перебросить мост от неуловимого ощущения к трезвому рассудку. Не удалось это и Второву…

Когда Второв рассказал о письме из комитета, Филипп забеспокоился.

— Черт возьми, могут быть неприятности! Заказчик-то больно задиристый. Знаешь, как с ним связываться? А что же Рита говорит? Впрочем, ладно, по дороге расскажешь. Пора домой.

…Директор уверенно вел вертолет. Они плыли над темно-синей вечерней землей, осыпанной кое-где золотыми точечками света. Второв рассматривал Филиппа сбоку.

«Студентом он казался крупнее. Совсем высох за эти десять лет. Маленький озабоченный лоб тревожно насуплен. Любят люди власть, и чем меньше человек, тем большая власть ему нужна».

— Слушай, Филипп, что с этой Ритой Самойловной? Она произвела на меня странное впечатление. Все время рассказывала о том, как погиб Кузовкин, и больше ни одного слова я не смог из нее вытянуть. Так и ушла.