Сергей Юрьев - Шанс милосердия [litres]

– Профессор, вам не кажется, что с господином Соучем что-то не так? – спросила Вьорика, как только робот отключился от внешнего мира.

– Кажется. Ничего страшного. Вернёмся на корабль – проведём диагностику.

– Если вернёмся…

3-го дня месяца Улулу, в полутора фарсахах от г. Харран

Ей было страшно уже от того, что вот-вот предстоит увидеть вблизи картину, что и с высоты птичьего полёта внушала леденящий ужас. Конечно, разрушения и жертв обстрелов Флоре приходилось видеть и раньше – когда несколько лет назад войска Федерации почти вплотную подошли к Катушшашу и снаряды тяжёлых орудий долетали даже до центра города. Тогда и студентов, и преподавателей университета мобилизовали на разборку завалов, доставку раненых в госпитали, а убитых в морги. Это продолжалась месяца полтора, и ей хватило нескольких дней, чтобы перестать содрогаться от вида каждого изувеченного тела. Но тогда всё было иначе. Тогда рядом с руинами стояли целые дома, а на каждого мертвеца приходилось сотни живых, на каждого раненого – сотни тех, кто спешил ему на помощь. Сейчас предстояло въехать в город мёртвых, где уже никому ничем не помочь, никого не спасти, где остались лишь дымящиеся смрадные уродливые нагромождения камней, опалённых пламенем и залитых кровью. А главное – ради чего?! Чтобы представители прессы смогли сделать несколько снимков, на которых Великий саган Нимруд Ушана и вдова героя, скороспелая «звезда эфира» Флора Озирис скорбят на руинах или делают вид, что помогают пострадавшим? Хорошо хоть, что вся свора газетчиков и свита первого лица провинции едут отдельно – для них подкатили огромный зелёный фургон, прицепленный к мощному колёсному трактору. Лично Великому сагану и его спутнице подали просторный крытый самобеглый экипаж, в салоне которого располагался стол, покрытый вышитой скатертью, диван, два мягких кресла и даже морозильный шкаф с прохладительными и горячительными напитками.

Может быть, напиться? И будет не так страшно и мерзко. Нет, скорее всего, будет только хуже. Даже сосед-алкаш – и тот, пребывая в мрачном расположении духа, старался ограничить себя в возлияниях, хотя самодельный аррак в его доме не переводился никогда.

– Ваше Высокопревосходительство…

– Я же просил называть меня по имени, – несколько обиженно отозвался Великий саган.

– А я просила дать мне время привыкнуть, – парировала Флора. – Скажите, Нимруд, у вас есть яд?

– Яд?! – испуганно переспросил тот. – З-зачем?

– Вы же бываете в самых разных местах. Сейчас, например, мы не так уж и далеко до линии фронта, и если противник узнает, что здесь такое важное лицо, то непременно попытается сбросить десант. Вы же не намерены сдаваться живым?

– Ах да… – Он вздохнул с облегчением. – Нет. Яд мне не нужен. И я на самом деле не такая уж и важная персона, чтобы на меня кто-то покушался.

– А если вдруг окажется, что Его Величество, да живёт он вечно, будет вами недоволен. Ведь лучше сразу умереть, чем испытать на себе гнев Государя. Разве не так?

– Вот только пугать меня не надо! – Великий саган даже приподнялся в кресле, помахал указательным пальцем перед лицом Флоры и тут же плюхнулся обратно. – Я всегда действую в соответствии с законами государства и волей императора! У меня половина чиновников канцелярии только тем и занимается, что следит, как бы вторая половина не допустила малейшей оплошности.

– А то, что вы пытаетесь добиться от меня близости – это не оплошность? Прежде чем решиться на такое предложение, вы консультировались с аналитиками?

– Да! То есть нет… С одним. Только с одним. Есть у меня рища департамента служебной этики, почтенный…

– Мне абсолютно неинтересно, как его зовут.

– Да, неважно… Серьёзный специалист. Он-то и сказал. Если нам выдержать паузу, если сначала упрочить твой статус, то и мне наша связь никак не повредит. Даже наоборот. Но я предлагаю не связь, а супружеский союз – перед лицом богов и людей. Навеки. До самой моей кончины.

– Я это оценила, Нимруд.

– Слава Мардуку! Наконец-то ты назвала меня по имени.

– Нимруд, я бы хотела уточнить, как долго мы пробудем в Харране, и чем мы там будем заниматься.

– Нам же всё сказал мой советник по протоколу.

– Я не слушала. Извините, Нимруд, я была слишком потрясена случившимся. А ещё эта свора репортёров…

– Понимаю, моя дорогая, понимаю. – Великий саган улыбнулся настолько радушно, насколько мог. Странный намёк Флоры на то, что он может оказаться в немилости у Императора, всё ещё беспокоил его. – Итак, всё просто: приезжаем, высаживаемся на центральной площади, как она там называется… – Он заглянул в свиток, лежавший на столе. – Высаживаемся на площади Херута. Кстати, надо бы её тут же переименовать. Какая, к чёрту, им тут независимость. Назову площадью Курбана! Площадь Жертв. Да, в честь невинных жертв, принесённых на алтарь победы! Не забыть бы…

– Мне надо будет там речи произносить?

– Нет, любезная моя. Распорядители мероприятия предлагали, но я сказал, чтобы они поберегли твои силы. Мы ведь потом едем на главный митинг. На южной окраине Харрана соберётся всё население уцелевшей части города и окрестных посёлков. Туда уже доставили мощнейшую в Империи передвижную радиостанцию, речи будут транслироваться на всю страну – даже на самые южные провинции. Я думаю, что даже наши враги всё услышат и поймут, как высоко поднимется волна всенародного гнева, волна, которая снесёт все их бастионы, поглотит их главарей, смоет с лица Аппры скверну и бесчестье…

– Это вы уже свою речь репетируете? – прервала его Флора.

– Да, надо приберечь красноречие для прессы, – согласился Нимруд, и тут экипаж тряхнуло на какой-то колдобине.

Через переборку донеслось чертыханье водителя.

– Он нас слышал? – испуганно спросила Флора.

– Наверное. А что?

– Ничего. Не люблю, когда подслушивают.

– Поверь, любезная моя, ему дела нет до наших разговоров. Его задача – доставить нас на место в целости и сохранности. Эй! Далеко ещё?! – крикнул он сквозь переборку, но в ответ раздалось лишь неразборчивое бурчание.

Итак, сегодня представляется удобный случай осуществить задуманное – сказать слово правды так, что его услышит вся Империя. Только бы решиться, только бы решиться… Теперь, когда до рокового шага оставалось всего несколько часов, она вдруг почувствовала, насколько это страшно. Внезапно воображение начало рисовать картины того, что её может ожидать: искажённые праведной ненавистью лица дознавателей, стальные оковы на руках и ногах и, главное, нестерпимая боль, которая зарождается в кончиках пальцев на руках и ногах, как будто кто-то загоняет под ногти стальные ржавые иглы, а потом эта боль медленно, но неотступно растекается по всему телу.