Сергей Юрьев - Шанс милосердия [litres]

– Всё замечательно. Я перед отлётом навела справки. Заканчивает кадетский корпус. Собирается поступать в училище Звёздного флота. Решил пойти по стопам, так сказать. Хотя ваша бывшая супруга пыталась сделать его фермером. Да – купить на ваше вознаграждение ферму по разведению изюбрей. Кстати, кто такие изюбри?

– Не думаю, Джина, что вас это на самом деле интересует, – уклонился от ответа капитан. – Говорите, что вам угодно на самом деле.

– Да. Хорошо. – Чувствовалось, что престарелой сеньоре непросто говорить об этом при всех. – Я хочу, чтобы вы со мной проделали то, что с Флорой. Хочу вернуть молодость. Хотя бы ненадолго.

– Нет! – Наики как будто ожидала именно этой просьбы. – На Земле есть масса клиник, которые этим занимаются. Почему бы вам туда не обратиться?

– Я… Я обращалась, но мне везде отказали.

– И правильно сделали. Сколько вам лет?

– Не скромно задавать…

– Перестаньте, Джина! Вам уже поздновато скрывать свой возраст. – Наики была безжалостна.

– Сто шестьдесят три…

– Так вот – в таком возрасте эта процедура вернёт вам молодость, но очень ненадолго. Месяца на три. Может быть, на пять, но точно не больше. А потом вы не вернётесь к своему нынешнему облику, а просто умрёте.

– Я согласна! Да, я согласна! Я никогда не жила для себя. С юности – сплошная служба. Подарите мне хотя бы немного времени. Я буду вести жизнь богатой бездельницы, которая потакает всем своим желаниям. Я хочу музыки, танцев, внимания мужчин, любви, наконец, если очень повезёт. Я прошу вас, Наики. Считайте это последним желанием умирающей.

– Я не убийца.

– Вы убьёте меня, если не поможете. – В её глазах была истинная мольба.

– Признайтесь честно, Джина, вы именно за этим сюда прилетели? – холодно поинтересовался капитан.

– Нет. Не только…

– Понятно. Ещё и совесть облегчить напоследок, – заметил капитан и тут же пожалел о сказанном. Сеньора Капулетти, конечно, не стоила сострадания, но и добивать её иронией было, по меньшей мере, непорядочно. – Извините, Джина, но пусть Наики сама решает, как поступить. Я не могу ей приказать.

– Наики, прошу…

– Хорошо. Я настрою программу, но пусковую кнопку нажмёте вы сами.

– Да. Да! Да!!!

– И после процедуры вы нас сразу же покинете, – распорядился капитан.

– Может быть, попросим сеньору доставить нашего пленника, куда следует? – предложил Тиглат. – Мне как-то неспокойно, пока он здесь. Не убивать же. Это очень ценный источник информации. А мне, знаете ли, чувство долга временами покоя не даёт.

– Я согласна на любые условия, – твёрдо заявила Джина. – Куда прикажете?

– Следуйте за мной. – Наики двинулась к выходу, и госпожа флаг-адмирал в отставке решительно последовала за ней, широко улыбаясь и смахивая с лица слёзы радости.

Едва они скрылись за дверью, та приоткрылась вновь, и сквозь щёлочку осторожно протиснулась головка Иошико.

– А Клим чуть Синего не разбудил, а господин Соуч кричит, что сейчас его точно выпорет, как сидорову козу. Так и сказал! Ой, папа! – Она увидела Тиглата, вбежала в помещение и тут же оказалась у него на руках. – Пап, а кто такая сидорова коза?

9-го дня месяца Айру, 5072 год со дня сошествия Мардука с небесной тверди. Ниневия

Он сидел на паперти только что отстроенного храма Небесной девы, бросая тоскливые взгляды на миску для подаяний. На дне сиротливо лежала единственная монета в полчикля, да и на ту уже, похоже, нацеливалась стайка малолетних оборванцев, притаившихся в тени, которую отбрасывала стена Гýбы, главной тюрьмы Империи. Пацанам, видимо, было невдомёк, что согласно последней энциклике Верховного понтифика Камая Кулуха ка Флора, половину своих доходов побирушки должны были жертвовать на храм, и значит, украсть у нищеброда означало то же самое, что совершить святотатство. А за это можно было до конца жизни оказаться по другую сторону тюремной стены.

Ему почти никто не подавал. Видимо, прихожан отпугивал огненно-рыжий цвет волос папертника и странная одежда – жёлтая замызганная майка с начертанными на ней непонятными знаками, синие потёртые штаны и нелепая обувка с белой подошвой. От него держались поодаль даже собратья по цеху, и вполне завидные места по обеим сторонам от рыжего голодранца были свободны.

И вдруг он поднял веки, услышав странный, слишком уж громкий звон упавшей в миску монеты. На дне лежал золотой денарий. Ещё несколько лет назад всякий, кому попадалась такая монета, мог оказаться в лапах Ночной Стражи, поскольку это были деньги, отчеканенные врагами Империи. Нищий поднял глаза и увидел низкорослого коренастого человека в серой хламиде, у которого сквозь буйную растительность на лице пробивались только нос и глаза.

– Чатул? Что тебе надо?

– Может, поговорим где-нибудь не здесь? – предложил щедрый жертвователь.

– Тут неподалёку таверна «Хлыма хзур». Там не слишком людно. Дороговатое заведение по нынешним временам. А в этот час там и вообще никого не бывает.

– «Толстый поросёнок»? Звучит заманчиво. Веди.

Смайли поднялся, спрятал миску в котомку, предварительно засунув монету за щеку, пока храмовый надсмотрщик не углядел его добычи.

Уже через несколько минут на пороге таверны их встретил неприветливый хозяин с явным намерением немедленно выставить непрошенных, странно одетых и явно неплатёжеспособных гостей. Но брошенный в него золотой денарий произвёл на кабатчика такое неизгладимое впечатление, что тот метнулся вглубь заведения и начал протирать передником столик, стоявший у единственного окна.

– Чего изволят щедрые господа?

– Толстого поросенка, – пошутил Смайли. – Неси всё самое лучшее да побыстрей, а то жрать охота.

– Сию минуту. – Кабатчик исчез и, пока гости усаживались, успел вернуться с кувшином вина, кружками и тарелкой нарезки вяленого мяса.

– Похоже, допрыгался ты, братец, – сообщил Чатул, разливая по кружкам вино. – В Верхней Ложе тобой недовольны. Боятся, что застрянешь навеки в человеческой шкуре.

– Мне-то что? – Смайли сделал глоток, прислушался к своим ощущениям и остался доволен качеством напитка. – Я всё сделал, как надо. Аккуратно и быстро. И никаких чудес. Так что Верхняя Ложа может быть спокойна за свои игрушки несколько ближайших столетий.

– Это тебе, конечно, зачтётся. Но они за тебя переживают. Ты уже и думаешь, как люди, ты чувствуешь, как они, ты даже ведёшь себя, как эти существа. Уж не надеешься ли ты вообще стать одним из них?

– И что? Точно так же поступает несчётное множество котхов. А всё потому, что у человека царапина на пальце, кусок вкусной еды, мимолётный поцелуй вызывает куда более яркие чувства, чем для нас вся мировая гармония и вечная музыка сфер.

– И что с того? Это всего лишь самообман, иллюзия, бред. Уверен, что в шкуре кота ты получаешь ещё большее удовольствие, когда тебя почёсывают за ушком.