Леонид Резников - Главная ветвь

Евгений почти скатился с лестницы, скользя рукой по вытертым деревянным перилам, и устремился к будке, на ходу шаря в кармане куртки в поисках ключа от кабинета.

– Добрый вечер, Валентин Петрович, – сказал он, припечатав ладонью ключ к пластику подставки у окошечка будки.

– Опять засиделся, Евгений, – пожурил его вахтер, качая головой. Он протянул руку и сгреб сухой ладонью ключ. – Ты молодой, тебе за бабами бегать надо, а не работать до ночи.

– Да где же их взять-то, Валентин Петрович? – пошутил Евгений, приподнимая борсетку и проворачивая левым боком вертушку.

– Ну, явно не в этих ваших компутерах. Или живые бабы уже перевелись, остались только эти… винтуральные?

– Виртуальные, Валентин Петрович, – улыбнувшись, поправил старика Евгений. – Бабы – они сейчас всякие есть.

Евгений жалел старика: жена умерла, дети разъехались. Скучно ему одному – и здесь ночью, и дома. Только и днем что радости: то с тем словом перекинется, то с этим.

– Вы извините, Валентин Петрович, – сказал Евгений, пятясь спиной к двери. – Я честно опаздываю. До свидания!

– Ну, беги, чего уж там, – махнул рукой старик, поправил очки и, перевернув послюнявленным пальцем страницу книги, вновь углубился в чтение.

С натугой открыв плечом массивную высокую дверь, Евгений вышел на улицу. В лицо повеяло сырой прохладой. По небу неспешно тянулись бугрящиеся чернотой тяжелые тучи. Дул слабый ветер.

Запахнув кое-как куртку, Евгений побежал к стоянке, где под деревом одиноко стоял его старенький бордовый Опель Вектра, облепленный влажной листвой.

Нащупав в борсетке брелок сигналки с ключами, Евгений разблокировал двери машины, запрыгнул на водительское сиденье и со второй попытки завел двигатель. Двигатель ворчливо бубнил, изредка подчихивая.

«Опять забыл свечи поменять», – расстроился Евгений, включая печку и вылезая из машины.

Он наскоро сбросил рукой налипшую листву со стекол и капота, обежал машину кругом, проверяя шины и лампы, и опять забрался внутрь, потирая озябшие влажные ладони.

Из боковых сопел уже тянуло чуть теплым воздухом. Запотевшие было лобовое и боковые стекла, начали проясняться.

В машине стало немного уютнее.

Врубив первую передачу, Евгений поддал газу и отпустил сцепление. Опель натужно и недовольно прорычал плохо прогретым движком и нехотя сдвинулся с места.

Подъезжая к выезду со стоянки, Евгений огляделся.

В кустах, метрах в тридцати справа, спряталась гаишная машина. Ее выдавали выпячивающиеся над крышей, словно разноцветные узкие глаза, мигалки, отливающие хитрым блеском.

ГИБДД пятый день паслось на этой дороге.

«И чего им тут приспичило торчать!» – в сердцах подумал Евгений, включая правый поворотник.

Вырулив со стоянки, он набрал сорок и, старательно делая вид, будто никакой машины в кустах нет, проехал мимо и остановился у светофора, включив левый поворотник и дожидаясь зеленого сигнала.

Посмотрел в зеркало заднего обзора.

Из кустов так никто и не показался.

Не было бы никого – Евгений спокойно повернул налево, через сплошную. Все равно ведь ни одной машины. Так ведь нет – пришлось тащиться сто метров до светофора, попусту теряя время, да еще разворачиваться на узком перекрестке. И какой только идиот сделал здесь выезд только вправо?..

Загорелся зеленый.

Евгений поддал газу, плавно развернулся, едва не наехав на бордюр, выругался и быстро набрал шестьдесят. Из кустов выдвинулся здоровенный детина в зеленом жилете и, поигрывая полосатой палкой, долгим, весьма тяжелым взглядом проводил машину.

«Извини, дорогой, сегодня не твой день», – злорадно подумал Евгений, поглядывая в левое зеркало.

Он заметил, что крепко сжимает руль побелевшими от напряжения пальцами, и расслабился.

«Вот дурак! Чего я так испугался? Ничего не нарушил, а если и нарушил – не палкой же они по башке будут лупить», – успокаивал себя и одновременно ругал Евгений, сворачивая сначала направо, на Парковую, а затем тут же налево, на Школьную.

Он презирал себя за выдуманные самим собой страхи. Страхи, накатывающие и обволакивающие внезапно и всегда не вовремя, цепко удерживающие в своих леденящих объятиях, туманящие мозг и сковывающие движения.

Нет, Евгений не был трусом. Но были некоторые жизненные ситуации, в которых Евгений становился похожим на размазню. Мямлил, когда нужно было требовать и настаивать на своем, терялся, когда требовалось собраться и действовать, становился мягким, податливым, не желая портить ни с кем отношений, хотя стоило бы дать отпор невзирая ни на что.

Ненавидел он себя, впрочем, и за то, что иногда чересчур жестко и принципиально реагировал, когда можно было и вовсе закрыть глаза на происходящее. Но, бессильный в других ситуациях, в эти моменты он ощущал себя истинным борцом с человеческими пороками и непоколебимым поборником истины.

Одной из фобий Евгения была боязнь гаишников. Стоило замаячить на горизонте инспектору ГИБДД или показаться на дороге бело-синей машине с красной и синей мигалками, как на Евгения накатывал панический страх.

Этот страх в свое время сыграл с Евгением злую шутку, заставив того шестнадцать раз пересдавать вождение, прежде чем ему удалось, наконец, получить права.

Чем его так пугали работники ГИБДД, он и сам не знал. Возможно, тайна крылась в какой-нибудь дурацкой истории из далекого детства, когда все казалось более ярким, значительным и пугающим, чем есть на самом деле.

Он не помнил этого.

Но всякий раз, когда его останавливали для обычной проверки документов, Евгений впадал в полнейший ступор, из-за чего ему пару раз даже предлагали подуть в трубочку – инспектора не могли понять причины его странного поведения.

В эти моменты Евгений ощущал себя прожженным нарушителем ПДД, все грехи которого вот-вот разоблачит опытное всевидящее око доблестного инспектора ГИБДД. Однако, заканчивалось все всегда одинаково: удовлетворившись формальной проверкой документов, инспектор внезапно терял всякий интерес к личности Евгения и, вернув книжечку с правами и страховкой, отворачивался от него и принимался вылавливать в нескончаемом автомобильном потоке свою следующую жертву.

Евгений знал о существовании так называемой боязни «белых халатов». У него была боязнь «темно-серых мундиров», «салатовых жилеток» и «полосатых палочек».

Еще из самых явных имела место быть боязнь «полосатого галстука», относившаяся к директору Николаю Сергеевичу.

Но больше всего Евгений боялся женщин.

Разумеется, не всех женщин, а лишь которых рассматривал в качестве потенциальной жертвы своего природного влечения.

Нет, Евгений не был бабником. Он, как и большинство зрелых мужчин, к коим он в свои двадцать девять лет себя причислял, желал женской ласки, чистой любви и самых светлых чувств.